Там таким же образом, как и я со своей полусотней, отрабатывал полковник Глебов. Вот только разница была в том, что те, кто из-за стены усадьбы Ромодановского стреляли в нашу сторону. Пусть и намеренно вверх, пугали воробьёв, ни одна пуля не полетела в направлении стрельцов.
А вот Глебов столкнулся с сопротивлением – мы уже слышали надсадные вопли раненых. Стрельбы там не было пока, но металл звучал. Справятся стременные. Непременно. У нас много бойцов еще в резерве.
– Именем государя нашего Петра Алексеевича и вашего хозяина Григория Григорьевича Ромодановского… откройте и впустите нас. Мы пришли забрать вас! – кричал я.
Тут же выдал приказ, чтобы ещё одна полусотня пошла на помощь Глебову. Наверняка знать мы не могли, что ждет в усадьбах боярских. Но мне казалось, что усадьба Ромодановского держит круговую оборону, в то время как усадьбу Языкова вовсю грабят. Скорее всего, там уже вовсю грабители бражничали и отмечали “успех”.
– Назовись, добрый человек! – выкрикнули мне со стены усадьбы. – Что ж именем государя кроешь? Не вор что ль?
– Я Егор Иванович Стрельчин. Волей государя нашего Петра Алексеевича назначенный полковником Первого стрелецкого приказа. Со мной полковник стремянного приказа Никита Данилович Глебов, – выкрикнул я.
– Не из тех ли ты Стрельчиных, что пистоли да фузеи на голландское подобие ладят! Поздорову ли сестрица твоя? Апраксия Ивановна? – под звуки боя, происходящего буквально в ста пятидесяти метрах, продолжал свой расспрос кто-то…
А вовсе, по чину ли ему будет меня спрашивать, полковника? Но пока спесивость свою проявлять не буду. Все, кому я раздал приказы, должны действовать ладно и с мародёрами справиться. А я должен был взять именно усадьбу Ромодановского. И по огромной просьбе Григория Григорьевича постараться ничего здесь не разрушить и не спалить.
А ещё было ответственное задание. Боярин особо просил вывести из его личной конюшни трёх жеребцов и двух кобыл. Так что лучше-ка я добьюсь переговорами открытия ворот.
Но каков жучара! Я хлопнул себя по лбу и ухмыльнулся. Только сейчас понял, что он же меня ловит на путаницу. Какая у меня сестра Апраксия?
– Открывай ворота! Кто бы ты ни был. Нет у меня сестры Апраксии, а есть Марфа… С чего сестрицу мою иначе назвал?
– Егорка, ты ли, что ли? – прозвучал удивлённый вопрос, как будто до этого я и не представлялся. – Так это я… приказчик Юрия Ивановича Ромодановского, Тарас, Николая сын. А то так… Проверял тебя ты ль то есть, али кто твоим именем кроет. Нынче и не разобрать, что к чему.
Штирлиц опять был близок к провалу. Слова некоего Тараса, который держит оборону и имеет право говорить от всех засевших в усадьбе людей, звучали таким образом, что я обязан был бы его не просто знать. Может, даже родственник мой какой-то?
Я собирался с мыслями, чтобы как-то начать выруливать из этой ситуации и не выдать себя, что не знаю никакого Тараса, как он, не дожидаясь моего ответа, продолжил:
– Горе у меня, Егорка… Дружка твой, коему обещана была твоя сестрица Марфа… сынок мой… убили его воры. Да и нынче батюшка-то наш, Юрий Иванович, слёг. Пораненный был, ажно сам двух воров зарубил. Не бывать свадьбы твоей сестры с сыном моим.
Вот теперь ситуация немного прояснилась. Да, отец мне говорил, что к Марфе, сестрёнке-красавице моей, уже трое сватались. И до того момента, пока к отцу не пришёл большой и очень прибыльный заказ на производство пистолетов и ружей, он склонялся отдать Марфу за какого-то ушлого и пронырливого казака на службе у знатного боярина. А теперь думал, что и более добрую партию выгадать для Марфы можно.
Кощунственно так говорить, но, может, есть маленькая крупица хорошего в смерти сына этого Тараса. Не будет разочарования от того, что сыну приказчика князя Юрия Ивановича Ромодановского последует отказ. Отец ведь хотел для Марфы подбирать уже более знатного и богатого жениха.
– Будет нам, дядька Тарас, лясы точить… – сказал я, стараясь ускорить разбирательства, да перейти уже к тому, зачем я сюда и прибыл.
– Чего, говоришь, точить?
Я не стал уточнять и развивать тему про использованные мной слова. Быстрее…
– Хватит досужих разговоров. Открывай двери, у меня письмо от Григория Григорьевича Ромодановского. Мы прибыли вывезти всё его добро в Кремль, – строго сказал я. – На том сам князь стоит.
– А и не открою, коли слово своё не дашь, что батюшку нашего Юрия Ивановича с собой заберёте. Коли он не преставился ещё, так жить будет. И без него я не пойду, – артачился Тарас.
В это время звуки боя в соседних усадьбах уже попритихли. Мало того, первые три телеги выехали за ворота усадьбы Языкова. Пошло, значит, даже и там дело. А я тут… Уже начинал терять терпение.
– Письмо возьми, прочти, да и дверь открой! – чеканил я каждое слово. – Не откроешь, так зараз пушки подкатим и разнесём всё.
Молчание было мне ответом. Я уже было подумал, что меня игнорируют, мало ли, а то ещё и изготавливаются к бою. Однако, когда на десятых секундах установилась почти идеальная тишина, смог расслышать разговор за воротами.
– Да знаю я его. То ж Егорка, сын Ивана Стрельчина, сотника, у коего голландские пищали и пистоли брали для боевых людей батюшки нашего, – услышал я голос Тараса.
– А не ведаешь ли ты, что Григорий Григорьевич Ромодановский с батюшкой нашим Юрием Ивановичем местничали и поныне в ссоре пребывают? А мы-то ж некоторых людишек Григория Григорьевича побили плетьми, – сказал другой голос.
Я знал, что такое местнический спор. Если родственники стали выяснять отношения, кто из них стоит выше, то это такая ссора внутри рода, что лучше бы и подрались. После драки еще можно выпить, да помириться. А вот когда местничуют бояре, то это на всеобщем обозрении.
– То верно, местничают, да в ссоре. Однако же…
– Бах-бах! – послышался издали звук выстрелов.
– Прошка, беги и прознай, кто и почему стрелял! – развернувшись в сторону всё так же стоявших колонной стрельцов, приказал я.
Выстрелы были со стороны одного из наших блокпостов, там, где была перегорожена одна из дорог, ведущая к усадьбам. Оставалось надеяться, что это не бунтовщики сумели так быстро организоваться. А отпугивают разрозненные банды мародёров.
Лишь только ещё минуты через три, к моему удивлению, стали распахиваться ворота Ромодановской усадьбы. И не калитка открывалась, которая здесь была, а сразу ворота. А потом даже я немножко пошатнулся. Не от страха – от неожиданности, что там увидел..
Мужики, среди которых большую часть составляли и вовсе безусые юнцы, стояли на изготовку. Лица их были решительные. К бою готовые .Причём, держали они в руках не те пищали фитильные, которыми в большинстве вооружены стрельцы, а самые что ни на есть кремнёвые ружья.
Но даже не это заставило меня удивиться. Вряд ли стоило предполагать, что, если тем, кто спрятался за достаточно массивными, пусть и деревянными, стенами усадьбы Григория Григорьевича Ромодановского, удалось отбиться от грабителей, то они это сделали без помощи оружия.
А бой тут был, ну или какая форма противостояния. На утрамбованной земле возле усадьбы я видел следы крови.. Тел только не было.
Удивили же меня две пушки. Две, ити ж е-мать, пушки! И, главное, уже развернутые в нашу сторону. И рядом с ними стояли с пальниками на вид суровые и решительные мужики. Если такие пушки ударят по нам картечью, ну или как в это время такое называется… дробом. Не то что мало не покажется, а как бы не смели всю мою колонну за раз. А потом ещё и из своих ружей накроют, завершат разгром. И преспокойно при этом закроют обратно ворота. Пока еще успеет к нам подмога.
Мы во всём Кремле нашли лишь три пушки, из которых одна была порченая, вторая с трещиной ствола. Тут же аж две – и на вид целёхонькие, новые орудия. Теперь понятно, почему если и грабят, то только соседние усадьбы. Чтобы этих вояк взять, нужна отдельная армейская операция. И её не будет, пока вопрос с Кремлём бунтовщики не решат. А значит, не будет никогда.
– Давай, стрелец… полковник стрелецкий, коли не брехал нам, письмо твоё от Григория Григорьевича Ромодановского, – ко мне вышел облачённый в доспехи, в шлеме-ерихонке мужик.
И волком смотрит – вот-вот махнёт назад, и те шмальнут.
– Ты кто таков будешь? – сказал я, жестом показывая своим стрельцам не делать лишних движений.
С десятниками мы ранее договорились, что поднятая вверх ладонь означает – стоять и не двигаться. Если сейчас кто-нибудь из стрельцов выжмет спусковой крючок и произведёт выстрел… ну, что ж, пожил чутка в следующей жизни, и хватит. Ибо из меня картечь в один миг сделает решето.
– Я – голова сотни боевых холопов князя Юрия Ивановича Ромодановского, Алексей Дробатый, Матвея сын, – горделиво представился сотник.
Ага, немного ситуация прояснилась. Пока у каждого богатого помещика есть своя маленькая армия, в зависимости от количества сох [мера площади земли], помещики должны выставлять на войну определённое количество воинов. Если не хватает таких воинов, то помещик со своими сыновьями является на службу сам.
Судя по всему, у Юрия Ивановича, старшего Ромодановского, хватало земли и ресурсов. Причём не только для того, чтобы собрать боевых холопов, но и чтобы оснастить их современным убойным оружием. Сильны Ромодановские! Тут упомянули какую-то ссору между ветвями этой фамилии. А если бы не ссора, то ещё неизвестно, кто у руля русской державы стал бы.
Мы одновременно с головой боевой сотни князя посмотрели в сторону выезжающей из усадьбы Языкова телеги. А потом ещё одной… причём, вторая была явно не наша.
– Грабить прибыли? – зло и недоверчиво спросил Алексей, Матвеев сын.
– Читай! – указал я на бумагу, которую в руках уже держал Дробатый.
– Кхе! Кхе! – закашлялся вояка. – Тарас, ходь сюда! Ты ж школу братскую в Киеве осилил, тебе и читать.
Я сдержал свою усмешку. На вид грозный воитель – не умеет читать! Впрочем, из истории я не помню, чтобы к концу XVII века в России была поголовная грамотность. Вон, даже Пётр Великий – и тот писал с такими грамматическими ошибками, что приличная учительница русского языка рассудка лишилась бы, диктанты проверяя царские.
– Я, князь Григорий Григорьевич Ромодановский, волей своей… – громогласно, чтобы, наверное, слышало большинство защитников усадьбы, читал Тарас.
Вроде бы, всё указывало, что человек этот из казаков будет. Я попутно ожидал увидеть этакого запорожца. Рослого, поджарого бойца. Еще с чубом до плечь.
Но Тарас был низенький, пухленький. Как есть – колобок. Тот сказочный персонаж был хитрым, он от бабушки убежал, дедушку обманул, некоторых зверей облапошил. Так и этот пухлый, с залысиной и с некоторыми азиатскими чертами лица мужичок оказался хитрым и изворотливым. Впрочем, если мне не изменяет память, колобок-то в той сказке плохо кончил. Нашлось зверьё похитрее хлебобулочного изделия.
– … На сём печать свою прилагаю, – закончил читать Тарас.
– М-да… – многозначительно сказал вояка, снял шлем и почесал затылок.
– Нескладное положение выходит, – произнёс Тарас, разглаживая свою чернявую бороду. – Мы жа случаем попали в усадьбу Григория Григорьевича. Батюшка наш в Казань шёл, оттуда на Южные рубежи. Вот и боевых людишек с собой вёл. Да решил наведаться до своего родственника, дабы споры земельные порешать. А тут колокола… Смута стрелецкая. Вот так и оказались мы в усадьбе Григория Григорьевича.
Наконец, у меня в голове всё сложилось. Если два родственника разных ветвей Ромодановских между собой местничали, то, значит, спор их практически перерос уже в военные действия. На Руси местничество долгое время было даже полезно тем, что споры между родовитыми боярами решались судом. Чаще – царским.
Если местнический спор начинался, значит, между собой бояре готовы были передраться. И сколько было бы междуусобных войн, и смогла ли бы Россия в таких условиях выжить – вопрос спорный. В некотором роде институт местничества помогал.
Но это означает, что между Григорием Григорьевичем и Юрием Ивановичем Ромодановскими вражда должна быть такой, как, наверное, сейчас между Григорием Григорьевичем и Иваном Хованским.
– Сильно, что ли, побили людишек-то Григория Григорьевича? – взяв немного времени на размышления, спрашивал я.
Из соседней усадьбы Языкова уже вышла седьмая телега. Дядька Никанор повёл стрельцов в соседнюю усадьбу, чтобы посмотреть, что там творится, и, что есть, оттуда вынести. Здесь же все еще решались вопросы.
– Ну же! Быстрее отвечайте. Неровен час, бунтовщики придут. И они пушками обзавелись. Крови прольётся немало. А вам здесь, в усадьбе, всё едино не переждать смуту, – повышая тон, требовал я решений.
Ещё не хватало, чтобы я ушёл несолоно хлебавши от усадьбы Григория Григорьевича Ромодановского. О каком моём авторитете может идти тогда речь, если я не выполнил то задание, на которое напрашивался сам!
– Да не-е, не шибко мы их и побили. Плетьми приказчика отходили, ружья забрали, даже девок и жёнок не помяли. И добра с усадьбы никто не брал, – отвечал Тарас, стараясь всё же говорить коротко и по делу.
– Тогда так… – решительно сказал я. – Мы с вами говорим о том, что вы, когда ваш батюшка Юрий Иванович ранение получил, решили оборонять усадьбу родственника боярина вашего. Вот пущай Григорий Григорьевич и благодарит вас за это! Ну а уж вы часть благодарности – мне…
Установилась небольшая пауза, а потом глаза Тараса просияли. Алексей же Матвеевич всё ещё находился в недоумении, и приказчик Юрия Ивановича Ромодановского, снова почесав бороду, склонился поближе и стал ему объяснять на пальцах, что именно я имею в виду.
Я же в это время уже давал знак своим стрельцам, чтобы они подходили с телегами. Конкретно я, получается, в этой операции сработал не очень. Стремянные, судя по всему, уже полностью обчистили усадьбу Языкова. Из подворья были вывезены девять телег. Уверен, что часть ещё стояла внутри усадьбы.
– За батюшку нашего слово скажешь? – спросил Алексей Матвеевич.
– А он, батюшка ваш, крестоцелование государю не преступил. За верность свою пострадал. Рубился с именем царя на устах… Такого славного боярина кто же в чём упрекнёт? Да еще и со сродственником своим замится, – сказал я и тут же продолжил: – Людей своих вы теперь отправляйте помогать моим стрельцам. Забираем из усадьбы всё ценное. Людишек также не оставляем.
Наконец-то делом займёмся.
– Полковник! – ко мне подбежал запыхавшийся Прошка. – Смутьяны и воры собираются у той дороги. Шибко много их уже.
Мой порученец указал в сторону одной из двух дорог, которые мы перекрыли.
– Алексей Михайлович, – тут же я обратился к голове боевых холопов. – Заряд в пушках есть? Али так, пужать хотели?
– Есть заряд. Добрым дробом со свежим воском забиты пушки. И палят они зело добро. У нас ружья такие добрыя, яко ни у кого иного не сыскать! – бахвалился Алексей Михайлович.
Что ж, вот теперь это нам на руку.
– Прохор! – обратился я к своему порученцу. – Беги до Глебова и накажи ему от моего имени, кабы отвлёкся и сюда пришёл да сотников своих взял.
Прошка вновь умчался, а я стал распоряжаться процессами разорения усадьбы. Но мы ведь не грабители? Мы ведь доброе дело делаем! За добрую свою долю. Это разорение легальное.
Алексей Дробатый уже со своими людьми отошёл в сторону дороги, где против нас собирались бунтовщики. Туда же широкоплечие холопы потащили и две пушки. А я старался примерно представить себе, сколько можно взять с боярина Григория Григорьевича Ромодановского за вот эти вот все восемнадцать подвод, гружёных доверху.
Да тут только серебряной утвари на две полных подводы было. Да сундучки со всякой разной… шёлк и бархат, одежды золотом шитые. Ходи меж них, как на базаре, нет конца ряду. И всё абсолютно утащить нам не удаётся. Ведь только ковров и красных дорожек, которыми были устланы все помещения в большом тереме, было столько, что ещё пять-шесть телег понадобилось бы. А столько мы не нашли.
А какими же красавцами были у Ромодановского кони! Я не специалист по лошадям. Но если они красивые и мощные, поневоле оценишь и залюбуешься. Да это и хорошо, что я о них знаю – нужно сразу думать о большом конном заводе с кем-нибудь на паях. России срочно нужны боевые лошади.
Но это тогда, когда мы вырвемся из западни и скарб увезём, чтобы и мы целы, и Ромодановский доволен.
Вот только, обозревая с крыши высокого терема собиравшихся для прорыва бунтовщиков, я сильно сомневался, что это мы в западне. Скорее, мыши собираются у норы, не догадываясь, что в норе-то и проживает лютый зверь.
Глава 4
Москва
13 мая 1682 год
Полчаса, не меньше, понадобилось, чтобы выстроить колонну. Поезд из уймы телег, двух пушек, усадебных людей и множества бойцов получался большим и длинным, особенно если идти по не самым широким улицам Москвы.
Впрочем, этих улочек нам предстояло пройти немного – с версту, не больше. А дальше либо широкое пространство, либо очень широкое, как сама Красная площадь.
Самое сложное в пути – это не столько узкие улочки, здесь бунтовщики вряд ли додумались бы устроить засаду. Сложнее нам будет выходить как раз на открытое пространство. Стрельцы не приспособлены ставить баррикады.
Не знаю, почему. Может, всё дело в том, что не имеют опыта боев в городских условиях. Или руки пачкать не хотят. Хотя на улицах и редко увидишь хоть что-то, что можно было использовать для баррикад. Народ практичный, каждую досточку в дом отнесет. Ну не из лошадиного же навоза выстраивать крепости!
– Что тут? – спросил я, когда подошёл к блокпосту, где ещё недавно звучали выстрелы.
Вопрос был задан, скорее, для проформы. Только что я изучал диспозицию с высоты. Считал противника, определял наши шансы. Из-за этого чуть было не сломал себе ногу. Когда слезал с крыши терема, задел бок. Уже было и забыл, что он у меня ранен. Из-за резкой боли чуть было не упал. Реакция не подвела.
– Тут все недобре. Зело много воров собралось. Да вот, еще бирючи нашлись… Кричат о том, что это мы наряд державный нарушаем. А будто бы – они суть есть оплот державный, – сотник Собакин, а именно он был назначен мной ответственным за этот участок, ухмылялся.
Я прекрасно понимал: ему хочется поговорить, ещё раз услышать все доводы в пользу того, что именно мы – закон, а не бунтовщики.Вообще в этом времени, имея крайне ограниченный инструментарий для общения, люди большие любители поговорить. Вот только времени, чтобы разводить демагогию, теперь точно нет.
Любой, видя происходящее, разок послушав мои доводы, уже понял бы и проникся, выбрал бы правильную сторону. Ну а если у существа разума нет даже в базовой комплектации – то такие дурни мне и вовсе не нужны. Рассчитываю, что под мою руку встали люди, а не существа без разума. Логично, что если они со мной, а я уверен в своей правоте, то дураков вокруг меня не много.
– Готово, полковник! – сказал сотник боевых холопов князя Юрия Ивановича Ромодановского, Алексей Дробатый.
– Подкатывай пушки. А я выйду и слово своё скажу, – сказал я и, не дожидаясь того, что меня отговорят от безрассудного дела, прошёл метров на пять вперёд, где пространство расширялось, превращаясь в немаленькую площадь.
Хотя в чем это безрассудство? Да, опасно. Но разговаривать нужно, доводить свою правду, необходимо. И когда есть сила, помноженная на правду, то нет ничего, что эту синергию одолеет.
– Слово дадите ли сказать, али воевать начнём сразу? – выкрикнул я.
