Видимо, этот человек и Джессику успел пырнуть, потому что за ней тянулся кровавый след, тропка, что привела их к ней, но не сразу, потому что сначала пшеничное поле укрыло ее золотым одеялом. Она лежала, обняв тело пса, их кровь перемешалась и утекла в сухую землю, питая зерно, – жертвоприношение урожаю. Джозеф умер на месте, пристегнутый к коляске. Джоанне хотелось думать, что он так и не проснулся, но она не знала наверняка.
А Джоанна… Мать закричала на нее, и Джоанна послушалась.
– Беги, Джоанна, беги! – закричала мать, и Джоанна побежала в поле и заблудилась в пшенице.
Потом, когда уже стемнело, ее нашли другие собаки. Незнакомый человек взял ее на руки и унес.
– Ни царапинки, – услышала она; над головой в холодном черном небе ослепительно сияли луна и звезды.
Надо было, конечно, схватить Джозефа, выдернуть его из коляски или побежать с коляской (Джессика бы так и поступила). И не важно, что Джоанне было всего шесть лет, что с коляской она бы недалеко убежала, что тот человек поймал бы ее за три секунды, – не в этом дело. Лучше попытаться спасти малыша и погибнуть, чем не попытаться и выжить. Лучше умереть вместе с Джессикой и матерью, чем остаться без них. Но она об этом не подумала – она просто сделала, что велели.
– Беги, Джоанна, беги! – велела мать; и Джоанна побежала.
Странно: теперь, тридцать лет спустя, больше всего ее бесило, что она забыла, как звали собаку. А спросить уже некого.
II
Сегодня
Плоть и кровь
Лужок тянулся по всей деревне, и его рассекала узкая дорога. На лужок смотрела начальная школа. Лужок был не квадратный, как он воображал, и пруда с утками там тоже не нашлось. Одно, казалось бы, графство – надо бы знать окрестности, но нет, Китсовы чужие поля[4 - Аллюзия на «Оду соловью» (1819) английского поэта Джона Китса (1795–1821). Пер. Е. Витковского.]. Йоркширские долины он знал понаслышке, из телевизора и кино, – то «Эммердейл»[5 - «Эммердейл» (Emmerdale) – долгоиграющая (с 1972 г. по сей день) британская мыльная опера о жизни одноименной деревни в Западном Йоркшире.] мелькнет, то случится полуобморочная ночь на диване под «Девушек с календаря»[6 - «Девушки с календаря» (Calendar Girls, 2003) – фильм британского режиссера Найджела Коула, основанный на подлинной истории нескольких жительниц йоркширского городка: чтобы собрать деньги на исследования лейкемии, дамы не первой молодости выпустили календарь, для которого снимались обнаженными в домашней обстановке.] по кабельному.
Тихо сегодня – среда, утро, начало декабря. Посреди лужка воздвигли рождественскую елку, но она пребывала первозданно голой – ни игрушек, ни огней.
В последний (он же первый) раз он заезжал присмотреться к деревне в воскресенье после обеда, в разгар лета, и все здесь гудело: туристы пировали на траве, вокруг носились малыши, старики посиживали на лавочках, и все поголовно лизали мороженое. На краю лужка была какая-то песочница, где люди – местные, не туристы, – играли в некое подобие серсо – метали большие кованые кольца, тяжелые, как лошадиные подковы. Он и не думал, что люди еще так чудят. Вот ведь нелепица. Чистое средневековье. На лужке у креста рыночной площади до сих пор стоял позорный столб и, как сообщал путеводитель, располагалось «бычье кольцо». Он припомнил одноименный торговый центр в Бирмингеме, но потом прочел дальше: оказалось, у бычьего кольца собаками травили быков[7 - У названия торгового центра «Бычье кольцо» (Bull Ring) в Бирмингеме та же этимология: оно происходит от железного кольца на рыночной площади – к нему привязывали быков, которых травили собаками перед забоем.]. Он решил (понадеялся), что позорный столб и кольцо – истории ради, для туристов, и больше не используются. Люди ехали в деревню на машинах – погулять и отдохнуть. Он-то нет. Он где стоит, оттуда и гуляет.
Он спрятался за номером «Дарлингтон энд Стоктон таймс», прочел рекламу похоронных бюро, малярных работ и подержанных машин. Центральная газета была бы подозрительнее, хотя и эту, местную, он купил в Хозе, а не в деревенской лавке – зачем лишний раз привлекать к себе внимание? У местных радар настроен на левых чужаков. Наверняка что ни лето – плетеного человека жгут[8 - В традиционной практике кельтских язычников большую плетеную клетку в виде человека сжигали в качестве жертвоприношения богам (древние друиды запирали внутри человеческую жертву; современные неоязычники от жертв воздерживаются). В 1973 г. британский режиссер Робин Харди снял фильм ужасов «Плетеный человек» (The Wicker Man) с Эдвардом Вудвардом в главной роли, а в 2006 г. американский режиссер Нил Лабьют поставил римейк, в котором главную роль сыграл Николас Кейдж.].
В прошлый раз у него была роскошная тачка; сейчас он замаскировался получше, приехал на заляпанном грязью «дискавери» из проката, надел горные ботинки и куртку «Норт фейс» на флисе, а на шею повесил карту Картографического управления в пластиковом чехле, тоже купленную в Хозе. Он бы и собаку взял, если б их давали напрокат, и тогда стал бы копией любого другого туриста. Как это так – негде арендовать собаку? Вот какая ниша на рынке пустует.
Он приехал на прокатной машине со станции. Он бы ехал в собственной роскошной тачке всю дорогу, но когда сел и повернул зажигание, обнаружилось, что машина не подает признаков жизни. Поломалось что-то непостижимое – наверное, электроника, решил он. Теперь в гараже Уолтэмстоу машину выхаживал поляк по имени Эмиль, у которого был доступ (какой славный эвфемизм) к подлинным запчастям «БМВ» вдвое дешевле, чем у официальных поставщиков.
Он глянул на часы – золотой «Брайтлинг», дорогой подарок. Время высшей марки. Ему нравились мужские примочки – машины, ножи, гаджеты, часы, – но вряд ли он потратил бы на часы столько денег.
«Дареному коню в зубы не смотрят», – улыбнулась она, когда их вручала.
– Да что ж такое, ну скорей же, – пробормотал он и боднул руль – легонько, не хватало еще, чтоб заоборачивались прохожие.
Маскировка – это да, но он понимал: если долго ошиваться в крошечной деревне, рано или поздно кто-нибудь начнет любопытствовать. Он вздохнул и посмотрел на часы. Подождем еще десять минут.
Через девять минут и тридцать секунд (он считал – а чем еще заняться? Только стоять при часах на часах) из школы выбежал авангард – два мальчика, две девочки. Они притащили сетки и блестяще отработанным маневром возвели на лужке футбольные ворота. Видимо, лужок был школе вместо игровой площадки. Каково учиться в такой школе, он и представить себе не мог. Его-то «началка» была выгребной ямой – денег слишком мало, народу слишком много, и куда ни плюнь цвел социальный дарвинизм. Выживание быстрейшего. И это еще были плюсы образования. Настоящее образование, когда он взаправду сидел в классе и чему-то учился, ему обеспечила армия.
Ручеек детей в физкультурной форме вытек из школы и речной дельтой разлился по лужку. Потом вышли два учителя, стали раздавать футбольные мячи из корзины. Он считал детей, пока они выходили, – двадцать семь. Самые маленькие вышли последними.
Потом появились дошколята – их-то он и ждал. По средам и пятницам они занимались в пристройке на задах школы. Натан, едва ли не самый крошечный, ковылял вместе со всеми, держась за руку девочки много старше его. Натан. Отнюдь не титан. Его упаковали в какой-то комбинезон «все в одном». Темные глаза, черные кудряшки – достались от матери, тут возразить нечего. Курносый носик. Порядок – матери Натана нет, уехала к сестре, у которой рак груди. Его здесь никто не знает. Чужак в чужой стране. Мистера Футы-Нуты, Липового Папаши, не видать.
Он вылез из машины, прошелся туда-сюда, сверился с картой. Огляделся, словно только что приехал. Отсюда слышен водопад. Не видно из деревни, зато слышно. Тёрнер его рисовал[9 - Речь идет об английском пейзажисте-романтике Джозефе Мэллорде Уильяме Тёрнере (1775–1851), который много времени проводил в Йоркшире и писал его на протяжении всей жизни.], если верить путеводителю. Он побрел наискось по краю лужка, якобы к пешеходной тропе, – тропы тут змеились повсюду, уводили прочь из деревни. Остановился, сделал вид, будто смотрит в карту, бочком подобрался ближе к детям.
Старшие разминались, кидали и пинали мяч друг другу. Кое-кто тренировал удары головой. Натан с девочкой из малышовой группы пытался гонять мяч. Упал – ноги заплелись. Два года и три месяца. Лицо сосредоточенно сморщено. Ранимо. Схватить Натана под мышку, добежать до машины, кинуть его на заднее сиденье и уехать – никто и моргнуть не успеет. А полиция сколько будет соображать? Да вечно, вот сколько.
Мяч подкатился к нему. Он поднял, улыбнулся Натану:
– Твой, сынок?
Натан застенчиво кивнул, и он протянул ребенку мяч как наживку – ну иди же ко мне. Едва Натан приблизился, он одной рукой отдал мяч, а другой коснулся детской головки, вроде как волосы мальчику взъерошил. Натан шарахнулся, точно его ошпарили. Девочка из малышовой группы схватила мяч и за руку потащила Натана прочь, злобно косясь через плечо. Мамаши и училки обернулись к нему, но он рассматривал карту, якобы ничего вокруг не замечая.
Подошла одна мамаша, на лице сияет приклеенная вежливая улыбка:
– Вам помочь? – На самом деле она имела в виду: «Если тронешь любого из этих детей, я измолочу тебя в кашу голыми руками».
– Извините, – сказал он, включая обаяние. Порой оно удивляло и его самого. – Я слегка заблудился.
Женщин всегда потрясает, если мужик признается, что заблудился, – они тают сей же момент. («Для оплодотворения яйцеклетки нужно двадцать пять миллионов сперматозоидов, – говаривала его жена, – потому что из них лишь один догадается спросить, куда же ему идти».)
Он беспомощно пожал плечами:
– Водопад – это где?
– Вон туда. – И она показала ему за спину.
– Ах вот оно что, – сказал он. – Я, видимо, карту вверх ногами держал. Ну ладно, спасибо вам, – прибавил он и зашагал к водопаду, не дав ей времени ответить.
Минут десять надо потянуть. Подозрительно будет, если он сразу вернется к машине.
У водопада было красиво. Известняк и мох. Древесные скелеты черны, а вода, бурая, торфяная, словно выходила из берегов, но, может, она здесь такая всегда. Местные называли водопад «силой» – подходящее слово. Неукротимая сила. Вода всегда найдет дорогу, в итоге победит все на свете. Камень, ножницы, бумага, вода. Да пребудет с тобой сила. Он снова глянул на дорогие часы. Жаль, что он больше не курит. И выпить не помешало бы. Если не куришь и не пьешь, десять минут стоять у водопада – себе дороже, потому что остаются тебе одни только мысли.
Он пошарил в кармане, вытащил пластиковый пакетик. Осторожно опустил туда волос, застегнул замок, сунул пакетик в карман куртки. Он выдернул тонкий черный волосок из макушки Натана – так и держал с тех пор. Теперь дело сделано.
Десять минут прошли. Он быстрым шагом по засохшей грязи вернулся к «дискавери». Если все пройдет гладко, через час он окажется в Норталлертоне, сядет в лондонский поезд. Карту он оставил на скамейке – нежданный подарок тому, кто думает, что человеку полагается ходить пешком. Затем Джексон Броуди забрался в машину и включил зажигание. Лишь в одном месте на всем белом свете ему хотелось очутиться. Дома. Всё, прочь отсюда.
Жизнь и похождения Реджи Дич, правдивое повествование об удачах, неудачах, взлетах, падениях и полной истории семейства Дич
Реджи закинула детке в рот ложку какой-то овощной тюри. Хорошо, что детка пристегнут к стульчику: этот ребенок то и дело внезапно взмахивал руками и ногами и пытался взлететь, точно морская звезда, которой прискучило жить.
– Неконтролируемая радость, – объясняла Реджи доктор Траппер. Смеялась: – От еды очень много радости.
Детка не капризничал, хотя овощное пюре («батат и авокадо») пахло старыми носками, а на вид смахивало на собачий понос. Детка питался лишь органической едой – доктор Траппер готовила сама, перемалывала и замораживала в пластиковых коробочках, чтобы Реджи только разморозила и разогрела в микроволновке. Детке был всего годик, и доктор Траппер, приходя с работы, кормила его грудью.
– Для его здоровья одна польза, – говорила она. И прибавляла: – Грудь для этого и предназначена, – когда Реджи смущенно отводила глаза; детку звали Габриэль. – Ангел мой, – говорила доктор Траппер.
Шестой месяц Реджи работала у доктора Траппер «маминой помощницей». На некоем подобии собеседования они уговорились называть это так, старомодно, поскольку слово «няня» обе не любили.
– Как будто коза блеет, – сказала Реджи.
– У меня один раз была няня, – сказала доктор Траппер. – Страшно вспомнить.
Реджи было шестнадцать, а сошла бы за двенадцатилетнюю. Когда забывала проездной, входила в автобус по детскому билету. Никто не спрашивал, никто не проверял, никто не обращал на Реджи внимания. Иногда ей казалось, что она невидимка. Легче легкого проскользнуть в щели, особенно если ты маленькая.
Когда проездной закончился, Билли предложил сделать ей новый. Удостоверение личности он ей уже сварганил.
– Сможешь по пабам ходить, – сказал он, но Реджи не ходила по пабам: во-первых, не с кем, а во-вторых, липовому удостоверению все равно никто не поверит.
На той неделе в воскресенье, когда Реджи с утра пораньше стояла за прилавком у мистера Хуссейна, какая-то женщина сказала, что Реджи рановато краситься. Реджи ответила бы: «А вам поздновато», но имела привычку держать свое мнение при себе, в отличие, видимо, от всех остальных в этом мире.
Так она и жила – всем твердила: «Мне шестнадцать», и ей никто не верил. А в душе-то ей лет сто – вот что глупо. Ну и ладно, Реджи все равно в пабы не рвалась – в алкоголе смысла нет, и в наркотиках тоже. В жизни от тебя и так почти ничего не зависит – не хватало совсем контроль потерять. Реджи вспоминала, как мамуля и Мужчина-Который-Был-До-Гэри заливались дешевым белым вином из супермаркета «Лидел» и «кувыркались», как Мужчина-Который-Был-До-Гэри выражался. По сравнению с ним у Гэри было два существенных достоинства: во-первых, он не был женат, а во-вторых, не облизывался на Реджи при каждой встрече. Если б мамуля не познакомилась с Гэри, она бы сейчас – Реджи глянула на часы – возила штрихкодами над сканером и предвкушала обеденный перерыв (чай, «Твикс» и сигаретка, самое оно).
– Хочешь мобильник? – вечно спрашивал Билли и выуживал из кармана штуки две-три. – Чё хошь – «Нокию», «Самсунг»?
Без толку, телефоны Билли дольше недели не работали. Во всех смыслах безопаснее предоплатное «Девство». Реджи нравилось, как Ричард Брэнсон превратил «Девство» в глобальный бренд[10 - «Девство» (Virgin Group) – конгломерат компаний (авиаперевозчик, студия звукозаписи, оператор сотовой связи и т. д.), созданный британским бизнесменом сэром Ричардом Брэнсоном (р. 1950) и названный так потому, что на момент основания все сотрудники были новичками в бизнесе.], – католики так же поступили с матерью Иисуса. Выйдешь на улицу – а там это слово. Приятно. Реджи с радостью умерла бы девственницей. Королева-девственница, Virgo Regina. Девственная весталка. Мисс Макдональд рассказывала, что весталок, которые «лишились половой невинности», хоронили живьем. Дать погаснуть священному огню – знак нечистоты; вот ведь зверство. Не жизнь, а невроз на неврозе. Особенно во времена, когда растопку в брикетах не продавали.
Они вместе с листа переводили кое-какие письма Плиния. «Плиния Младшего», – всегда подчеркивала мисс Макдональд, будто это смерть как важно – не запутаться в Плиниях, хотя, вообще-то, на свете небось и людей-то таких не осталось, которым не до фонаря, кто там старший, а кто младший. Которым любые Плинии не до фонаря – точка.
Но Билли готов ради нее что-то делать – приятно, даже если делает он почти сплошь противозаконные вещи. Удостоверение личности Реджи взяла – полезно, если никто не верит, что тебе шестнадцать, – а от проездного отказалась. Мало ли – вдруг это первый шаг по скользкой кривой дорожке, которая бог знает куда выведет. Билли поначалу тырил конфеты из лавки мистера Хуссейна, а гляньте на него теперь – профессиональный, можно сказать, преступник.
– Реджи, у тебя большой опыт работы с детьми? – спросила доктор Траппер на так называемом собеседовании.
– Ой, да куча. Правда. Огромная куча опыта, – ответила Реджи, улыбаясь и ободряюще кивая доктору Траппер, которой собеседования как-то не давались. – Чесслово.
Сама бы Реджи работы не нашла. Шестнадцать лет, опыта ноль, невзирая на роскошные рекомендации от мистера Хуссейна и мисс Макдональд и письмо от мамулиной подруги Триш, в котором говорилось, как хорошо Реджи управляется с детьми, – на основании того, что в обмен на чаепитие Реджи целый год вечерами по понедельникам сидела с бестолочью Грантом, старшим сыном Триш, и вдалбливала ему математику к стандартному экзамену (ну что тут скажешь? Безнадежный случай).
С годовалыми младенцами – и вообще с маленькими детьми – Реджи не сталкивалась, но где тут подводные камни? Младенцы маленькие, беспомощные, растерянные, и все это Реджи с легкостью примеряла на себя. И сама она была ребенком не так уж давно, хоть гадалка и сказала, что у Реджи «старая душа». Тело ребенка, душа старухи. До времени состарилась. Не то чтобы Реджи верила в гадалок. Та, что рассказала ей про старую душу, жила в новом кирпичном доме окнами на Пентландские холмы и звалась Сандрой. Реджи познакомилась с ней на девичнике одной мамулиной подруги, которая в очередной раз, к несчастью своему, собралась замуж, – Реджи, по обыкновению, тоже туда потащилась, невесте удачу принести. Вот что бывает, когда своих друзей нет, – вся светская жизнь состоит из походов к гадалкам, в залы бинго и на концерты Дэниэла О’Доннелла[11 - Дэниэл Фрэнсис Ноэл О’Доннелл (р. 1961) – ирландский фолк- и кантри-певец, популярная фигура ирландской эстрады.] («Передайте Реджи „Забаву“ – да вон же, драже в шоколаде»). Неудивительно, что душа у нее стара. Мамули больше нет, а ее подруги всё звонят: «Мы в Глазго за покупками, хочешь с нами?» или «Пойдешь на „Братьев по крови“ в „Плейхаус“[12 - «Братья по крови» (Blood Brothers, 1983) – мюзикл британского композитора и драматурга Уилли Расселла о двух близнецах, разлученных сразу после рождения; регулярно ставится в разных британских театрах, в том числе в эдинбургском «Плейхаусе».]?» Нет, нет и нет. Кончена забава, все были духи[13 - Уильям Шекспир. «Буря», акт IV, сц. 1. Пер. О. Сороки.]. Ха!
Ничего неземного в гадалке Сандре не обнаружилось. Помощник юриста, пухлая, за пятьдесят, в розовом кардигане, шаль на шее заколота брошью с коралловой камеей. Вся парфюмерия в ванной – «Гардения» из «Крэбтри и Ивлина»[14 - Crabtree & Evelyn (1973–2009) – американский производитель парфюмерии и предметов для дома из растительных ингредиентов.], все флаконы выстроились ровно в дюйме от края, как на витрине.
– Твоя жизнь скоро изменится, – сказала Сандра мамуле. И не обманула.
По сей день Реджи иногда мерещится приторный запах гардений.
Доктор Траппер была англичанка, но выучилась на врача в Эдинбурге и на юг так и не вернулась. У нее был терапевтический кабинет в Либертоне, прием с половины девятого утра, так что «первую смену» с деткой сидел мистер Траппер. Реджи принимала детку в десять, сидела с ним до возвращения доктора Траппер в два (обычно, впрочем, ближе к трем. «На полставки, а как будто на полную», – вздыхала доктор Траппер), а потом до пяти – это лучше всего, потому что доктор Траппер дома.
У Трапперов был сорокадюймовый телевизор высокой четкости, и Реджи с деткой смотрели DVD с «Баламори»[15 - «Баламори» (Balamory, 2002–2005, создатель – Брайан Джеймсон) – британская музыкальная мыльная опера для дошкольников о жителях вымышленного шотландского острова Баламори, которые в каждой серии решают какую-нибудь проблему, в поисках решения заходя к соседям.], – правда, детка неизменно засыпал на диване, стоило зазвучать основной теме, утыкался в Реджи, точно обезьянка. Реджи удивлялась, что доктор Траппер разрешает ребенку телевизор, но та сказала:
– Да господи, почему нет? Время от времени, в чем беда?
Когда рядом спит детка – это лучше просто не придумать; ну, еще хорошо, когда котенок или щенок. Однажды у Реджи был щенок, но брат выкинул его в окно. «По-моему, он не нарочно», – сказала мамуля, но такое ведь не сделаешь нечаянно, и мамуля это понимала. И Реджи понимала, что мамуля понимает. Мамуля говаривала: «Билли, конечно, горе-злосчастье, но он наше злосчастье. Кровь не водица». Да уж, и к тому же кровь липкая. В жизни Реджи был только один день хуже того, когда в окно вылетел щенок. Когда ей сказали про мамулю – этот день был хуже. Знамо дело.
Доктор и мистер Траппер жили в очень славном районе Эдинбурга, поблизости от Блэкфордского холма и во всех смыслах очень далеко от обувной коробки на третьем этаже в Горги, где жила Реджи – одна, поскольку мамули больше нет. На двух автобусах с пересадкой ехать, но Реджи-то что? Она всегда садилась на втором этаже, заглядывала в чужие дома и представляла себе, каково там живется. К тому же теперь можно высматривать в окно первую рождественскую елку – тоже плюс. (Доктор Траппер всегда говорила, что простые радости – лучшие радости, и она права.) Домашние задания опять же успеваешь. В школу Реджи больше не ходила, но училась по программе. Английская литература, древнегреческий, история Древнего мира, латынь. Что угодно, только мертвое. Иногда она воображала, как мамуля изъясняется на латыни (Salve, Regina[16 - Здравствуй, королева (лат.).]), – мало похоже на правду, мягко говоря.
Поскольку компьютера у Реджи не было, приходилось, знамо дело, часами сидеть в публичной библиотеке и в интернет-кафе, но это ничего – в интернет-кафе никто не ржет: «Реджина – рифма „вагина“», как в этой уродской шикарной школе. У мисс Макдональд был «хьюлетт-паккард» (пока не издох) – древний динозавр, она пускала к нему Реджи. Динозавра купили на заре цивилизации – «Виндоуз-98» и модемное подключение к «АОЛ», – и каждый выход в интернет жестоко испытывал терпение.
У Реджи одно время был «макбук», с которым на прошлое Рождество заявился Билли. Чтобы Билли пошел в магазин и что-нибудь купил? Да ни под каким видом – Билли чуждо понятие покупки. Реджи заставила братца встретить с ней Рождество («наше первое Рождество без мамули»). Запекла индейку, все такое, даже пудинг полила бренди и подожгла, но Билли досидел только до речи королевы, а потом ему приспичило «пойти и кой-чего сделать», и Реджи спросила: «Что? Что тебе делать на Рождество?» – а он пожал плечами: «Ну так, всякое разное». Остаток дня Реджи провела с семейством мистера Хуссейна – Рождество у них вышло поразительно викторианское. Спустя месяц Билли заявился в квартиру, когда Реджи не было, и забрал «макбук»: концепцию подарка он тоже явно не постигал.
И скажем правду, библиотеки и интернет-кафе лучше, чем пустая квартира. «Ах, там, где чисто, светло», – говорила мисс Макдональд. Это у Хемингуэя рассказ такой[17 - «Там, где чисто, светло» (A Clean, Well-Lighted Place) – рассказ американского писателя Эрнеста Хемингуэя 1926 г., в 1933 г. вошедший в сборник «Победитель не получает ничего». Здесь и далее – пер. Е. Романовой.], мисс Макдональд велела Реджи прочитать (все уши прожужжала – мол, «полнится смыслами»), хотя на экзамене второго уровня за среднюю школу Хемингуэя не будет, и, может, разумнее почитать то, что будет на экзамене? «Миззззз Макдональд», – подчеркивала она, прямо как обозленная оса (что неплохо описывает ее характер).
Мисс Макдональд очень настаивала на «чтении по теме» («Ты хочешь учиться или нет?»). Собственно, по теме ей, видимо, нравилось больше, чем по сути. Чтение по теме мисс Макдональд представляла себе так: садишься в самолет и смотришь, далеко ли он тебя завезет. Жизнь слишком коротка, возмущалась Реджи, – пожалуй, не стоило говорить это умирающей. Обязательным чтением Реджи выбрала «Большие надежды» и «Миссис Дэллоуэй», считала, что ей с головой хватило чтения по теме Диккенса и Вирджинии Вулф (то есть целиком их oeuvre[18 - Собрание сочинений (фр.).], как упорно называла это мисс Макдональд), включая письма, дневники и биографии, – не хватало еще сбиться с пути и забрести в переулок, где окопались рассказы Хемингуэя. Сопротивление, однако, было бесполезно.
Мисс Макдональд одолжила ей чуть ли не все романы Диккенса, а остаток Реджи скупила в благотворительных лавках. Диккенса Реджи полюбила: в его книгах кишмя кишели отважные брошенные сиротки, которые пытались пробиться в жизни. Этот сюжет Реджи знала лучше многих. Еще она читала «Двенадцатую ночь» – Реджи и Виола, осиротевшие в шторм[19 - Виола, героиня комедии Уильяма Шекспира «Двенадцатая ночь», после кораблекрушения оказывается в стране Иллирии, где ищет своего брата-близнеца, пропавшего в том же шторме. Кроме того, «Осиротевшие в шторм» (Orphans of the Storm, 1921, в русской традиции также – «Сиротки бури») – немой фильм американского режиссера Д. У. Гриффита о судьбе двух сестер во времена Французской революции с Лиллиан и Дороти Гиш в главных ролях.].
Раньше мисс Макдональд преподавала классическую литературу – собственно, у Реджи в классе и преподавала, в уродской шикарной школе, – а теперь пыталась подготовить Реджи к экзаменам второго уровня. По английской литературе мисс Макдональд готовила Реджи на том основании, что якобы прочла все книги, какие только были написаны в этом мире. Не поспоришь: доказательством тому – ее преступно неряшливый дом. Завален книгами по самую крышу – мисс Макдональд могла бы устроить районную библиотеку (или роскошный пожар). Помимо прочего, у нее было полное собрание «Классики Лёба»[20 - «Классическая библиотека Лёба» – книжная серия, основанная американским филантропом Джеймсом Лёбом (1867–1933) в 1911 г. и выходящая с 1912-го (с 1989-го – в издательстве Гарвардского университета); в серии публикуются двуязычные издания классических греческих и латинских текстов с подстрочным переводом на английский.] – сотни томов, красные на латыни, зеленые на греческом, – и книжный шкаф от них едва не лопался. Оды и эподы, эклоги и эпиграммы. Всё-всё-всё.
Куда денутся эти чудесные «Лёбы» после смерти мисс Макдональд? Хорошо бы застолбить, размышляла Реджи, но это, пожалуй, не очень-то вежливо.
Мисс Макдональд обучала Реджи не то чтобы бесплатно – в обмен Реджи была у нее на посылках: покупала лекарства по рецептам, чулки в «Британских магазинах для дома», крем для рук в «Бутс» и «эти свиные пирожочки в „Марксе и Спенсере“». Мисс Макдональд очень отчетливо себе представляла, где что положено покупать. Если ты уже одной ногой в могиле, считала Реджи, нечего привередничать насчет поставщика свиных пирогов. Если б мисс Макдональд чуток напряглась, она бы небось и сама все это смогла делать – она еще садилась за руль синего «саксо», который водила, как близорукая и чрезмерно возбудимая шимпанзе: давила на газ, когда надо на тормоз, на тормоз – когда надо на газ, в быстром ряду ехала медленно, в медленном – быстро, как будто в компьютерной игре очутилась, а не по-настоящему рулит.
В уродскую шикарную школу Реджи больше не ходила: она там была как мышь в кошкином доме. Дополнительные занятия, каникулы и питание – выше всяких похвал. Она получила грант на обучение в двенадцать лет, но в такие школы не заявляешься с бухты-барахты, как с другой планеты, будь ты вся из себя и башковитая. Школьная форма вечно какая-то не такая, вечно не то приносишь на физкультуру (и что ни приноси, физкультура тебе не дается), секретный школьный язык и иерархии для тебя – тайна за семью печатями. Не говоря уж о том, что твой старший брат порой околачивается у ворот и пялится на модно стриженных девочек из приличных семей. Реджи знала, что Билли кой-чего толкал мальчикам (приличные семьи, модные стрижки и все такое) – мальчикам, которым на роду написано попетлять по спиралям своего генетического кода и стать юристами в судах Эдинбурга и которые, однако, покупали рекреационные наркотики у недорослого братца Реджи Дич. Мальчики эти – сверстники Билли, но в остальном – небо и земля.
Плата такая, что на эти деньги можно покупать две отличные машины в год – грант Реджи покрывал обучение лишь на четверть, остальное платила армия. «Запоздалое раскаяние», – говорила мамуля. К несчастью, некому было оплатить дополнительные занятия, школьную форму, в которой вечно чего-то не хватало, учебники, школьные экскурсии, модные стрижки. Отец Реджи служил в Королевском шотландском полку, но Реджи отца никогда не видела. Мать была на седьмом месяце, когда отца убили на Войне в Заливе – «пальнули по своим». Обычно люди познают иронию, когда уже вылезли из утробы, сказала Реджи.
– Жертвы истории, – ответила мисс Макдональд.
– Ну а кто не жертвы, мисс Мак?
Мамуля и Реджи работали день и ночь. Мамуля трудилась в супермаркете и гладила белье в паре гостиниц, а Реджи по воскресеньям утром работала в лавке у мистера Хуссейна. Реджи начала, еще когда училась в школе, – газеты разносила, по выходным за прилавком стояла, такое вот. По чуть-чуть отдавала в жилищно-строительное общество, экономила каждый пенни на аренде и счетах, на предоплатном мобильнике и на карте «Топ-Шопа».
– Твоя склонность к экономии весьма похвальна, – говорила мисс Макдональд. – Женщина должна уметь обращаться с деньгами.
Мамуля родилась в Блэргаури, а сразу после школы пошла на птицефабрику, приглядывала за конвейером – пупырчатые трупики ползли по нему, а затем ныряли в кипяток. Это навсегда задало мамуле планку, и она твердила, чем бы ни занималась: «Спасибо, что не птицефабрика». Видимо, на птицефабрике и впрямь было скверно: у мамули потом случались довольно дрянные работы. Она любила мясо – сэндвичи с беконом, мясо с пюре, сосиски с картошкой фри, – но Реджи никогда не видела, чтоб мамуля ела курицу, даже когда Мужчина-Который-Был-До-Гэри приволакивал ведро из «Жареных кур Кентукки», а ведь Мужчина-Который-Был-До-Гэри мог заставить мамулю делать почти что угодно. Только впихнуть в нее курятину не мог.
Образование образованием – десять высших баллов в аттестате об общем среднем, – но Реджи вздохнула с облегчением, подделав и отослав письмо от мамули: так и так, переезжаем в Австралию, осенью не ждите Реджи в этой вашей уродской шикарной школе.
Мамуля так гордилась, что Реджи получила грант («У меня! Ребенок гений!»), но когда мамули не стало, не стало и смысла, по утрам паршиво – уходишь в школу, и никто тебе не говорит «пока», но еще паршивее возвращаться в пустой дом, где никто не говорит «привет». Подумать только: два коротеньких слова, а такие важные. Ave atque vale[21 - Привет и прости (лат.), финальная фраза римского похоронного обряда и цитата из стихотворения 101 («К брату, над его могилою», 57–56 до н. э.) Гая Валерия Катулла (ок. 87 – ок. 54 до н. э.). Пер. С. Шервинского.].
Мисс Макдональд тоже больше не ходила в уродскую шикарную школу, потому что в мозгу у нее грибницей разрасталась опухоль.
Реджи не эгоистка, ничего такого, но она все-таки надеялась, что мисс Макдональд успеет подготовить ее ко второму уровню, прежде чем опухоль доест мозг. Все это ничто и снова ничто[22 - Цитата из рассказа Эрнеста Хемингуэя «Там, где чисто, светло» (1926).], говорила мисс Макдональд. По правде сказать, она сильно злилась. Умирающие бывают чуток раздосадованы – это понятно, но мисс Макдональд всегда была такая, болезнь ее не смягчила, и хоть мисс Макдональд и пришла к религии, христианского милосердия в ней что-то не завелось. Она бывала добра в частностях, а в целом – никогда. Вот мамуля вообще была добрая – это все и искупало: даже когда чудила – с Мужчиной-Который-Был-До-Гэри, да и с самим Гэри, – она всегда помнила, что нужно быть доброй. Впрочем, мисс Макдональд тоже кое-что искупало – она заботилась о Реджи и любила свою собачку, а у Реджи это числилось среди крупных добродетелей.
Повезло мисс Макдональд, думала Реджи, – она успела привыкнуть к тому, что умирает. Куда это годится – идешь такая, от счастья аж сияешь, а тут раз – и нет тебя. Вышла из комнаты, села в такси.
