В поисках «Руритании»
Борис Борисович Батыршин
Механический мир #2
Это история о девятнадцатом веке, в чём-то настоящем, но больше – созданном фантазиями великих беллетристов – Жюля Верна, Буссенара и многих других. О дирижаблях, летящих над не исследованной белыми людьми Африкой, об интригах, разыгрывающихся в туманном городе Санкт-Петербурге. О юных гардемаринах и древних тайнах, которые скрывают загадочные подземелья Египта. О тайных агентах таинственного, но могущественного злодея и о людях, шагающих с винтовками на плечах по африканской саванне. О мощи и красоте паровых механизмов и парусной оснастки. О дикарях с ассагаями и роковых красотках. Это история о придуманной стране Руритании и далёкой земле Буганда.
Борис Батыршин
В поисках «Руритании»
Часть первая
Свинцовые книги
Глава первая
I
Над саванной догорал закат. Багрово-алая полоса, отсекала небо от тонущей во мраке земли, и чем выше, тем гуще она наливалась золотом и охрой. На этом фоне редко темнели перья облаков, окаймленные по краям золотистым, подсвеченным закатными лучами, кружевом. Выше они расплывались, тускнели и незаметно истаивали, сливаясь с лиловеющей пустотой. Противоположная сторона небосклона уже тонула во тьме – с востока, со стороны Индийского океана подступала ночь.
С земли это выглядит куда скромнее, подумал Леньяр. И посочувствовал тем, кто замкнут в кругу видимого горизонта радиусом в жалкие четыре мили. Ну, может, в два-три раза больше, если подняться на колокольню собора или мачту большого чайного клипера. И все равно – не сравнить с тем простором, что открывается из гондолы аэростата, плывущего на высоте семи тысяч футов. Разве что с вершины Маттерхорна или Юнгфрау можно видеть что-то подобное.
Клоду Леньяру случалось в молодости, когда он еще учился в Политехнической школе, подниматься на альпийские вершины и от души наслаждаться захватывающими видами. Но это тоже было не то – горизонт, то тут, то там разрывался заснеженными пиками. А здесь воистину круг Мироздания, и даже горный хребет, чей контур едва угадывался на северо-западе, не нарушает его непрерывность…
– Курс, Пьер?
– Сто семьдесят, мой капитан! – отозвался штурман. – Боковой ветер семь узлов, с норд-тень-оста, высота шесть тысяч футов.
– Всплывем до семи пятисот. Рули глубины на подъем!
– Есть рули на подъем! – гаркнул рулевой-вертикальщик, и послушно завертел деревянный, с латунными накладками, штурвал. Снаружи, в сгущающейся темноте колыхнулись огромные, словно у левиафана, плавники, и корабль лениво, как оборжавшийся криля полосатик, полез вверх.
Штурман – это был Пьер Леньяр, родной брат капитана воздушного судна, – поднял голову от прокладочного столика;
– Прошли контрольную точку. Ориентир – излучина реки.
– Отлично. Кребс, что в машинном?
– Пар в котле на марке. Пока идем на одной машине, но в любой момент можно запустить и вторую. Опорный подшипник греется, правда не сильно. Но все равно, лучше его не перегружать.
– И не будем. Но ты, все же, попробуй сделать что-нибудь – если ветер усилится, придется давать полную тягу.
* * *
Панорама, открывающаяся из гондолы аэростата, с высоты в семь тысяч футов, была Леньяру не в новинку. Вступив в 187…-м году в инженерный корпус, он быстро стал ярым приверженцем воздухоплавания, основал Центральный военный воздухоплавательный парк в Шале-Мёдон, где плотно занялся работами по изучению обтекаемости аэростатов и даже разработал теорию их устойчивости в полете. Построенный на основании этих исследований дирижабль имел более пятидесяти метров в длину и приводился в движение электрическим двигателем, работающим от гальванических батарей Фора.
Воздушный корабль, носящий имя «La France», поднялся в воздух год спустя. Но военное министерство отказало изобретателю в средствах на совершенствование его детища, и проект дирижабля-гиганта так и остался на бумаге. Подавленный намечающимся крахом дела всей его жизни, Клод Леньяр, по примеру отца управляемой аэростатики, Жиффара, уже подумывал о самоубийстве, как вдруг все волшебным образом переменилось.
Спасение пришло в виде богатого вельможи из маленькой центрально-европейской страны, пожелавшего сохранить свое имя в тайне. Он поставил непременное условие: построенный по проекту Леньяра воздушный корабль должен будет совершить многодневный перелет, и не где-нибудь, а над африканским континентом, в чьих небесах до сих пор появлялись, разве что воздухоплаватели из произведений известного парижского литератора Жюля Верна! О целях невиданного перелета меценат не распространялся – Леньяр понял лишь, что он планирует разыскать заброшенный то ли город, то ли гробницу невесть каких древних времен. Это изрядно отдавало газетными романами-фельетонами, до которых так охоча французская, да и любая другая публика – и, тем не менее, инженер не колебался ни секунды. Финансирование было обещано неограниченное, да и успех подобного перелета сам по себе, обещал посрамить скептиков и убедительно продемонстрировать миру его Клода Леньяра, правоту.
«Руритания» (так, по требованию анонимного покровителя был назван воздушный корабль) хоть и не дотягивала размерами до шестисотметрового гиганта, спроектированного незадолго до смерти Анри Жиффаром, но все же далеко превосходила любой из построенных к тому моменту управляемых аэростатов. Этому аппарату предстояло переправить вглубь Африки экспедицию из восьми человек, после чего, вернуться на восточное побережье, и совершить еще несколько рейсов, доставляя в лагерь экспедиции людей и грузы.
* * *
Альпийское королевство Руритания, откуда по всеобщему мнению происходил неведомый жертвователь, несмотря на очевидную свою древность, не входило в числе европейских держав – из-за скромных размеров, немногочисленного населения, а так же почти полного отсутствия машинных мануфактур. Природными богатствами страна тоже была обделена, за исключением, пожалуй, серебряных рудников и минеральных источников, не уступающих, как писали газеты, целебным водам Карлсбада, Баден-Бадена и Виши. Но, самое главное: Руритания прихотями истории была начисто лишена выхода к морю! Колониальная эпоха, давным-давно наступившая для всей остальной Европы, присутствовала здесь лишь в виде лавок экзотических и заморских товаров.
Положение это – нетерпимое, конечно, потому как что же за европейская страна без собственных колоний? – начало меняться лишь после брака покойного ныне короля Рудольфа IV, отца нынешнего руританского монарха, с принцессой Шарлоттой-Ангеликой-Евфемией фон Габсбург-Прессбург, племянницей австро-венгерского императора Франца-Иосифа. В приданое Шарлотты входил остров Цeтина близ побережья Далмации. Населенный хорватами, боснийцами и греками, он стал новой провинцией Руританского королевства. Вместе с Цетиной корона приобрела маленький, но отлично устроенный порт, и перед Руританией впервые замаячила надежда обзавестись флотом и морской торговлей.
Надо признать: король сумел увлечь своих подданных мечтой о заморских владениях. Это относилось ко всем: от аристократов, заводящих на острове Цетина особняки и яхты, до гимназистов, зачитывающихся приключенческими романами о покорителях Африки или Южных морей. А потому, мало кто сомневался, что некий вельможа решил поднять престиж своей родной страны, вложив огромные средства в передовой воздухоплавательный проект. Пусть Руритания пока не может претендовать на роль морской державы – флот дело дорогое и хлопотное! – зато она войдет в число стран-пионеров большого воздухоплавания! И суда, демонстрирующие флаг Руритании по всем уголкам планеты, будут не морскими, а воздушными.
Итак, было официально объявлено, что «Руритания» совершит сверхдальний перелет над Восточной Африкой с целью установления мирового рекорда в области воздухоплавательной техники. Газеты всей Европы запестрели прогнозами, по большей части, зловещими: репортеры соревновались в рассуждениях об уязвимости воздушных кораблей перед непогодой, об опасностях полета над дикими краями и наперебой предрекали катастрофу воздушного корабля и трагическую гибель смельчаков-воздухоплавателей. Леньяра осаждали с просьбами дать интервью – хоть небольшое, хоть пару десятков слов! Ходили даже слухи, что сам мсье Жюль Верн, прославленный автор «Таинственного острова» искал с ним встречи. Но тщетно: изобретатель неизменно уклонялся от любопытствующих, отдавая все свое время строительству летучего гиганта. Эллинг в Шале-Мёдон день и ночь стерегли мрачные типы балканской наружности – смуглые, усатые, в шароварах, пестрых жилетках и греческих фесках, с ног до головы увешанные кинжалами и револьверами. Редакции ежедневных листков судили баснословные деньги любому, кто проникнет в эллинг с фотокамерой или хотя бы прольет свет на имя неведомого "заказчика".
Работы тем временем продолжались невиданными темпами. Полугода не прошло, как «Руритания» покинула стапель. Совершив несколько пробных полетов, дирижабль отправился в Марсель, где его и разобрали на части для отправки грузовым пароходом к начальной точке беспримерного перелета.
* * *
– Жермен, как там третий газовый мешок?
– В норме, мой капитан!
Двадцатилетний такелажмейстер вытянулся по стойке «смирно» и попытался щелкнуть каблуками. Не вышло: тяжелые, мехом наружу, «аэростатические» сапоги плохо приспособлены для строевых экзерциций.
– … а вот второй, похоже, травит все сильнее. Я забирался, смотрел: весь дряблый, на глаз – не меньше четверти газа потеряно!
– Ничего, Жермен. – Леньяр ободряюще улыбнулся юноше. – Со вторым у нас вечно неурядицы. Помните, на подлете к Марселю он вообще почти весь газ растерял, и висел, будто вымя у худой коровенки?
Мальчишка горд тем, что попал в элиту воздухоплавателей, каковой, несомненно, является экипаж «Руритании». Перелет через Африку – это не унылая болтанка в корзине привязного аэростата где-нибудь над Тонкином, для корректировки огонь французской колониальной артиллерии по китайцам и головорезам-аннамитам!
Леньяр покосился на юнца. Похоже, воображает себя одним из героев книги «Пять недель на воздушном шаре» – те тоже начали путешествие в Занзибаре и полетели в направлении озера Виктория. Что ж, «Руритании» предстоит это повторить, только не на страницах романа- фельетона, а в самой что ни на есть действительности…
* * *
На сборку и подготовку воздушного корабля (для этого в Обоке возвели даже временный эллинг) ушло не меньше месяца. Загадочный благодетель время от времени присылал письма, но сам так и не появился. Впрочем, он должен был присоединиться к экспедиции в Дар- Эс-Саламе, после первого, самого длительного перелета.
Сам Леньяр до сих пор ни разу с ним не встречался, и не знал, кто скрывается за псевдонимом «Граф N» – инженер имел дело с действующей от его имени солидной адвокатской конторой.
Предоставленного этой конторой официального поручительства оказалось достаточно, чтобы преодолеть любые препоны.
Куда важнее оказался иной вклад «загадочного покровителя» в строительство воздушного корабля. Вместе с банковскими чеками он переслал Леньяру, через ту же адвокатскую контору, разумеется, толстую пачку технических документов. Изучив их, Леньяр поначалу впал в ступор: из бумаг – чертежей, записок и разъяснений, – следовало, что некий изобретатель, работающий в Санкт-Петербурге, занимается тем же самым, что и он. Да нет, что там – во многом он пошел куда дальше французского инженера!
Неведомый меценат выразил надежду, что Леньяр сможет использовать находки своего коллеги. Тот так и сделал: немедленно принялся вносить изменения в проект, несмотря на то, что «Руритания» уже находилась на стапеле.
Дорого бы Леньяр заплатил за возможность познакомиться – даже не с «благодетелем», а с тем неведомым, но талантливым изобретателем, которого он мог, хотя бы и наедине с собой, называть соавтором «Руритании». Что ж, возможно, скоро он получит этот шанс. Рабочие под руководством механика Кребса натянули последнюю растяжку, перекидали в бункера горючие коксовые брикеты, доставленные в Обок рейсом пакетбота Северогерманского Ллойда. Ветер установился благоприятный: с севера, десятиузловой, как раз то, что нужно. Следовало отправиться в путь как можно скорее – пусть ветер помогает паровой машине, экономя топливо.
Пока шла погрузка, Леньяр устроил экскурсию по дирижаблю для офицеров гарнизона. Те, рассыпая трескучие галльские скороговорки, осмотрели ходовую и жилую гондолы, опасливо прошлись по ажурному мостику, подвешенному под громадным веретеном, задрав головы, полюбовались на емкости с легким газом и опавшие мешки баллонетов в паутине тросов и распорок. Инженер понимал их энтузиазм: «Руритания» стала первым воздушным судном, побывавшим не только в этой забытой богом дыре, но и вообще в Африке.
Кроме французов, «Руританию осматривали корреспонденты европейских газет, прибывшие ради этого в Обок. Леньяру запомнился один – то ли швед, то ли голландец, по имени Сондерс. В сопровождении второго механика, Симона Рюффо, репортер бесстрашно карабкался по ферменным конструкциям и даже рискнул совершить головокружительную прогулку по «хребтине» дирижабля.
И вот в бункер забросили последний горючий брикет. Засвистала боцманская дудка; на земле солдаты по команде капрала разом отпустили швартовые концы. «Руритания», свистнув струйками пара, величественно всплыла над гарнизонными бараками, развернулась над кварталами глинобитных домишек, прошла над теснящимися у пирсов лодками, лодчонками шхунами, над стерегущим рейд французским колониальным крейсером. Рюффо на кормовом мостике крутанул ручку митральезы, «Гочкис» трижды хлопнул, салютуя флагу Третьей Республики, и воздушный корабль растаял в жарком мареве над заливом Тадж?ра.
II
Карл Дрейзер выбрался из тесной жилой гондолы и пошел в сторону кормы. По пути ему то и дело приходилось хвататься за растяжки и леера, огораживающие узкий, двоим не разойтись, решетчатый мостик. Над головой, словно брюхо гигантского кита, нависал корпус воздушного корабля – стянутая тросами оболочка из пропитанной гуттаперчей парусины.
Конструкция «Руритании» считалась полужесткой, но, по мнению Дрейзера никакой жесткостью, хотя бы и с приставкой «полу…» здесь и не пахло. При сильных порывах ветра, по выгнутому боку дирижабля прокатывались волны; колебания передавались на мостик через паутину тросов-растяжек, и легкое сооружение раскачивалось и изгибалось, вселяя страх в пассажиров. Дрейзер, единственный из всех, получал удовольствие от прогулок по мостику. Остальные не желали лишний раз покидать гондолу, изнемогая в борьбе с приступами морской – или вернее сказать, «воздушной»? – болезни.
Молодой ученый знал, что сколько-нибудь заметная деформация корпуса чревата потерей скорости и, что куда неприятнее, управления воздушным кораблем. Сохранять форму позволяло избыточное давление в отсеках; чтобы поддерживать его, имеются особые газовые мешки, называемые «баллонетами». Они, в отличие от емкостей с водородом, создающих подъемную силу, наполнены воздухом – его нагнетают в «брюхо» дирижабля специальные насосы. Как вот сейчас, судя по легкому свисту…
Дрейзер положил руку на воздуховод. Слух его не обманул дрожание парусиновой, на проволочном каркасе трубы, показывало, что поток воздуха устремляется в баллонеты. Но ладонь не ощущает нагрева, а значит, наращивать подъемную силу не нужно, и в емкости подают холодный воздух.
Во время экскурсии, которую Пьер, брат капитана и главного строителя «Руритании», Клода Леньяра, устроил в Обоке, Дрейзеру объяснили, что эта система подогрева баллонетов уникальна. «Дело в том, – рассказывал воздухоплаватель, – что газовые отсеки неизбежно, пусть и достаточно медленно, теряют водород. Это порождает сразу две сложности: во-первых, корпус деформируется, а, во-вторых, падает создаваемая объемом летучего газа подъемная сила. И если с первым еще можно бороться, то с потерей газа до недавних пор ничего сделать было нельзя…» Изобретение Клода Леньяра, воплощенное в конструкции «Руритании» казалось простым и гениальным: француз предложил нагнетать в баллонеты воздух, предварительно пропущенный через змеевики, подогреваемые раскаленными газами из топки. Получался тот же эффект, что и в шарах братьев Монгольфье: баллонеты, помимо основной своей задачи, создают дополнительную «плавучесть». К тому же, это позволяет менять высоту, не тратя балласт и не прибегая к горизонтальным рулям, бесполезным, когда воздушный корабль дрейфует по ветру. Подавая в баллонеты то горячий, то холодный воздух, капитан может заставить «Руританию» всплывать, идти вниз, или зависать на одной высоте.
Разумеется, операции с горячим воздухом требуют расхода топлива – горючих брикетов из прессованной угольной крошки, солидный запас которых «Руритания» приняла на борт в Обоке. Изначально ее паровая машина должна была работать на керосине, а то и вообще уступить место на борту газовому двигателю. Но Леньяр рассудил иначе: в глубине Африки керосина не найти, а вот дров наоборот, в достатке: даже в травяном море саванны то там, то здесь попадаются небольшие рощицы. По его расчетам, «Руритания» могла находиться в воздухе больше двух недель, не нуждаясь в подпитке легким газом. Конечно, к концу этого срока способность нести полезный груз упадет почти втрое, но воздушный корабль будет держаться в воздухе и следовать назначенным курсом – а ведь это, в конце концов, главное?
Мостик заканчивался круглой площадкой, посреди которой возвышалась приземистая тумба с митральезой системы «Гочкис». Симон Рюффо, второй механик и по совместительству, канонир, как-то заметил: «Мы стреляем сверху вниз, потому и тумбы у нас низкие».
До слуха ученого донесся скрежет. Он заглянул за укутанную парусиной митральезу и увидел сидящего на корточках человека – тот возился с рым-болтом, за который крепились тросы, удерживающие мостик. Спина незнакомца не позволяла разглядеть все в подробностях, было видно лишь, как двигается вперед-назад правый локоть.
Незнакомец вряд ли мог слышать шаги Дрейзера, но дрожь мостика он почувствовал – и, вздрогнув всей спиной, обернулся. Ученый сразу узнал того, о ком только что вспоминал.
Симон Рюффо. Невысокий, скрюченный, он комично напоминал обезьянку. Особенно это относилось к лицу с глубоко запавшими глазницами, низким, скошенным лбом и приплюснутым, свернутым набок носом. Леньяр как-то рассказывал, что «Малыш Рюффо» (это было прозвище механика) увлекается британским боксом по правилам маркиза Куинсбери, и это сильно отразилось на его, и без того неказистой физиономии.
– Вот, прах его раздери, разболталось… – заговорил помощник механика, упреждая вопрос Дрейзера. – Слышали, небось, скрип? Надо доложить шкиперу, да только что от этого проку? В воздухе-то растяжки не подтянешь!
Он выпрямился и принялся отряхивать колени; при этом из рукава что то вывалилось лязгнуло о решетчатый настил. Дрейзер пригляделся напильник, из числа тех, какими работают по самым твердым металлам. Он потянулся к инструменту, но Рюффо оказался проворнее: он довольно грубо оттолкнул руку ученого и попытался сам схватить напильник, но зацепился ногой о растяжку. Неловко взмахнул руками, пытаясь устоять на ногах, но при этом задел напильник башмаком. Инструмент заскользил по настилу и улетел за борт. Малыш Рюффо длинно и нецензурно выругался.
– Простите, – пробормотал Дрейзер, не особенно понимая, за что извиняется, – я хотел… я не хотел! Еще раз, извините!
Рюффо злобно сверкнул глазами, прошипел новое ругательство и сплюнул за борт. Дрейзер знал, что механики привязаны к инструментам, как солдат привязывается к сабле – но чтобы так переживать из-за какой-то железяки?
Малыш Рюффо уже отошел от вспышки раздражения.
– Так-то мсье… – заговорил он, почесав левую щеку, отчего еще больше сделался похожим на обезьянку. – Здесь только зевни – и прощай, до земли лететь девять тысяч футов! Так что держитесь покрепче, мало ли что…
При этом он ухмыльнулся, глядя археологу прямо в глаза. Угрозы в этих словах, вроде бы, не угадывалось, но Дрейзер, тем не менее, почувствовал себя неуютно. И на всякий случай, покрепче ухватился за леер.
Рюффо продолжал ухмыляться во всю физиономию, откровенно наслаждаясь растерянностью собеседника. Пауза затягивалась, и это совсем не нравилось Дрейзеру. Почему – он и сам сказать не мог. Археолог в смятении огляделся вокруг и задал помощнику механика первый попавшийся вопрос:
– Герр Рюффо, что это висит по бокам от мостика?
Не то чтобы Дрейзера интересовало устройство «Руритании» – просто продолговатые, туго скрученные тюки показались хорошим поводом, чтобы прервать паузу.
– Это аварийные баллоны, мсье Дрейзер. В них, как и в баллонеты, можно закачивать горячий воздух, на тот случай, если мы потеряем слишком много газа – обшивка, например, лопнет. Видите, вон те штуки?
