Елена Логунова
На земле мир
– Христос воскрес! – заговорщицким голосом сказала Ирка в телефонной трубке.
– А почему так конспиративно? Это же вроде официальная версия, он воистину воскрес? – поинтересовалась я, приподняв голову с подушки, чтобы оценить яркость светлой линии между полотнищами штор.
Раньше время по утрам я с легкостью определяла на слух – по характеру и интенсивности шума во дворе соседнего детского сада, но карантин сбил все настройки. Теперь у нас и в девять утра предрассветная тишь, только птички поют-заливаются.
– Воистину воскрес, и по этому поводу мы сегодня организуем спецоперацию, – по-прежнему таинственно ответила моя лучшая подруга, но не сдержала ликования и слишком повысила голос, разбудив и моего супруга.
– На моем головном мозге? – плаксиво уточнил он место проведения спецоперации.
Ирка, довольно хохотнув, отвалилась от трубки и уступила место собственному благоверному.
– Колянос, амиго! – радостно завопил тот. – Текила стынет, мясо маринуется, препарасьон нумеро уно!
– Еще и препарируют? – боязливо пробормотал не проснувшийся толком Колян и от греха подальше уполз под одеяло с головой.
– Трусишка зайка серверный, – попеняла я ему. – Знал бы не только языки программирования, понял бы, что это испанский. Моржик сказал: готовность номер один! Кстати, к чему? – я опять сменила собеседника, вновь притиснув к уху трубку.
– Ну как же! Вы едете к нам в гости!
– Да? – я почесала в затылке. – Но карантин же…
– Так. Вы уже сколько сидите? Три недели? И мы три недели. У вас все здоровы? И у нас все здоровы. И – та-да-да-дам! – губернатор разрешил с одиннадцати до шестнадцати часов совершать деловые поездки по городу на личном транспорте!
– Так то деловые… – засомневалась я.
– А у нас к вам дело! – уверенно заявила подруга. – Даже два дела: текила и шашлык!
– Мне показалось – или кто-то сказал «шашлык»? – откинул одеяло Колян.
– Воистину воскрес! – сдалась я. – Ждите, скоро будем!
Спецоперация началась в одиннадцать ноль-ноль. Яростно шикая друг на друга, я, муж и сын гуськом спустились по лестнице. Несмотря на предпринимаемые усилия, шесть ног и три речевых аппарата производили многовато шума.
В трехэтажном «сталинском» доме, где мы живем, всего двадцать четыре квартиры, по две на этаже, и даже в докарантинные времена у нас было тихо-спокойно. Теперь же и вовсе тишь да гладь… Хотя препятствий на пути совсем не осталось: во всех четырех подъездах двери с кодовым замком день и ночь стоят нараспашку, чтобы можно было ходить туда-обратно, ни к чему не прикасаясь. Лифтов у нас, понятное дело, нет.
– Внимание! – Колян высунул нос на крыльцо и огляделся. – Все тихо, первый пошел! – доложил он и выскользнул за дверь.
Я заняла освободившееся место на пороге и полюбовалась, как затейливо, суперкороткими перебежками от одного укрытия до другого, супруг продвигается к нашей машине во дворе. По прямой до нее было метров двадцать, но Колян умудрился превратить их в сто, проложив путь по сложной кривой с остановками за мусорным баком, одиноким деревом в центре круглого двора, вывешенным кем-то на просушку пододеяльником и столбом, поддерживающим навес над крыльцом соседнего подъезда. За столбом двухметровый могучий Колян не помещался даже навытяжку, «в струнку», и в комплекте с навесом со стороны походил на одинокого атланта.
– Типа, все остальные атланты ушли работать на удаленку, – хихикнул сын, когда я поделилась с ним этой своей ассоциацией. – Я так и не понял, зачем мы прячемся? По телевизору же говорили, с одиннадцати до шестнадцати можно ездить на машинах без пропусков?
– Это не помешает кое-кому заклеймить нас позором, – заверила я его. – Бабке Плужниковой губернатор не указ, она предаст нас анафеме как нарушителей карантина и будет кричать из своего окна, как Ленин с броневика, пока не сорвет голос.
– А потом будет страшно сипеть и плеваться, – поежился сын.
Манеры бабки Плужниковой мы оба знали прекрасно. Эта старушка под девяносто лет в свое время была какой-то важной шишкой в крайкоме профсоюзов, и с тех пор ни на йоту не утратила гражданской активности. Не смотрите, что с виду бабуся божий одуванчик, ей только дайте классового врага – и она будет бороться с ним до своей неминуемой победы.
Дождавшись, когда Колян заведет машину, мы с сыном синхронно просквозили через двор по кратчайшему пути, запрыгнули в наш экипаж и уже на ходу пристегнулись. Колян не стал дожидаться, пока мы комфортно устроимся – он тоже в курсе привычек бабки Плужниковой и уже не раз принимал на крышу авто ядовитые плевки, яблочные огрызки и фруктовые косточки. По-моему, бабка специально складирует их у себя на балконе, чтобы всегда иметь под рукой необременительные метательные снаряды – верное средство выражения неудовольствия, осуждения и презрения. И ладно бы старушка этим ограничивалась, так нет же: она еще и жалуется на всех подряд куда только можно! Увидит нас сейчас – напишет тому же губернатору на сайт, например, или в твиттер. Бабуля смекалистая и успешно осваивает новые технологии. В домовой чат наш строчит, точно Анка-пулеметчица!
– Кажется, пронесло, не увидела, – выдохнула я, скользнув взглядом по закрытым окнам бдительной старушки.
С внутренней стороны тихий дом с подъездами нараспашку выглядел необитаемым, как будто жители в спешке его покинули. Отчасти так и было: те из соседей, у кого имелась дача в пригороде, предпочли самоизолироваться там, поближе к природе. На втором этаже в одном из окон безмятежно спал кот, на третьем за плотной антимоскитной сеткой смутно маячило крупное оранжевое пятно – не иначе еще одна наша возрастная соседка, Элина Абрамовна Фунтова. Она обожает блестящие атласные халаты ослепительных цветов – лично я ее наблюдала в алом, апельсиновом и золотом. Колоритная женщина, ей уже за семьдесят, а она так энергична и жизнерадостна, что ее взрослые дети хватаются за голову. Другие в ее возрасте развлекаются исключительно перед телевизором, а Элина Абрамовна то в музей на открытие выставки, то на танцы в парк унесется. Есть у нас в городском парке такая пенсионерская дискотека, там бодрые бабушки и дедушки отплясывают на зависть молодым… отплясывали до карантина. Сейчас, конечно, и они сидят по хаткам – группа риска, как-никак.
Вырулив со двора, мы объехали дом, построенный буквой «Г», с внешней стороны. Тут былой живости тоже не наблюдалось: не парусило свежевыстиранное белье на веревках, не лилась из окон музыка, не пыхал сигаретный дым… Только в жилище многодетного семейства Челышевых на первом этаже жизнь по-прежнему бурлила – в одной комнате занавески на окне тряслись, как юбки пляшущей цыганки, а в другой, похоже, разворачивалось сражение. Когда мы проезжали мимо, в оконное стекло изнутри с размаху влепился невнятный комок цветных соплей с глазами, мгновение помедлил, пучеглазый и распластанный, а потом скукожился и пополз вниз.
– У Челышевых прибавление? – спросил Колян, зафиксировавший это явление краем глаза.
– Это не ребенок, папа! Это лизун! – захохотал сын, к своим семнадцати еще не забывший простые радости детства.
– А так похож на Ваську, – пожал плечами Колян.
– Такой же синий? – догадалась я.
Василий Челышев, увы, был большой любитель заложить за воротник.
У нас, надо сказать, интересный дом, кого в нем только нет. То крыло, где мы живем, строилось как элитное жилье, которое получали партийные боссы краевого уровня. Из этих первопоселенцев в живых осталась одна бабуля Плужникова, так что былой стройности ряды жильцов уже не являют. Потомки партайгеноссе пошли по дороге жизни врассыпную, кто-то вообще продал отчий кров – нам, кстати говоря. А второе крыло изначально было населено трудягами, заслужившими квартиру работой в заводских цехах. Завод уже закрылся, рабочие специальности давно не в чести, и кого теперь только в нашем доме нет. Рукастые мужики, сшибающие копеечку где придется, алкоголики-тунеядцы, офисные клерки, учительница, врач, жена богатого мужа, удравшего от нее в Испанию, депутат горсовета, пара бизнесменов средней руки, мелкий торгаш, превративший свой ржавый гараж-ракушку в склад ворованного бензина, два таксиста, с десяток пенсионеров, а еще программист и писатель – это мы с Коляном. Ну, и дети, конечно, в основном, школьники. Не двор, а действующая модель страны в миниатюре.
Без помех и препятствий, не удостоившись внимания патрулей, мы прокатились через город насквозь и приехали в ближний пригород, где в большом прекрасном доме живут наши лучшие друзья – Ирина и Сергей Максимовы, они же Ирка и Моржик. Плюс шестилетние близнецы Масяня и Манюня, увесистые крошки ангельского обаяния и демонической энергии, а еще звероподобный добряк алабай Мотя и хитрющий кот Макс. Шикарная компания для праздника.
Праздник, без сомнения, удался. Погода стояла прекрасная, птички пели, пчелки жужжали, шашлык был хорош, и его всем хватило, дети быстро наелись и умелись гулять по пасторальным окрестностям с собакой – их троих как раз хватало, чтобы уравновесить одного разогнавшегося алабая. На земле воцарился мир, в человецах благоволение. И, видно, не мы одни хорошо праздновали и веселились, потому что мой телефон то и дело пищал, принимая сообщения в домашний чат. Жильцы дома, нами тайно покинутого, обменивались поздравлениями и поднимали друг другу настроение тематическими шутками.
Неожиданно мажорно зазвучала вдруг тема карантина. Настя Лосева, внучка роскошной Элины Абрамовны, выложила в чат видеозапись бабушки. Элина Абрамовна, большая любительница классической музыки, неплохо поставленным голосом распевала арию Мистера Икс из оперетты «Принцесса цирка»: «Живу без ласки, боль свою затая… Всегда быть в маске – судьба моя!» – и на последних словах срывала с себя медицинскую одноразовую маску и апплодисменты публики заодно.
Поддатый развеселившийся народ с готовностью включился в игру. Сосед дядя Боря Трошин в обвисшем трико и красном пиджаке поверх майки-алкоголички смешно спародировал юного Игоря Саруханова, спев на новый манер его старый хит про «это кара-кара-кара, кара-кара… Каракум!» – только у него был не Каракум, а карантин.
Василий Челышев тут же выдал ответочку, выложив видео своих деток, которые закрутили хоровод, распевая: «Как на чьи-то именины испекли мы… карантин! Карантин, карантин, тарахтим и тарахтим!» Получилось смешно. И правдиво. У мамы Челышевой, попавшей в кадр, было такое лицо, что увидишь – не усомнишься: тарахтением она сыта по горло.
– Ну, понеслась душа к богу в рай! – хмыкнула я и этим ограничилась. Мне шутками просто так разбрасываться нельзя, я их в книжки вставляю, мне издатель за это денежки платит, дай ему бог здоровьичка.
А вот Ирка, непризнанная миром поэтесса, вызов приняла и безотлагательно поучаствовала в творческом конкурсе.
– Ах, карантин, удивительный мир, где перемешан Париж и Памир! – напела она на мотив старой песни про карнавал и тут же отняла у меня смартфон, чтобы закинуть свой корявый стишок в наш домовой чат. – «Если ты с нами всю ночь коротил, снова приедешь к нам на карантин…» А, как тебе?
– Так себе, – не расщедрилась я на похвалу. Я очень строгий литературный критик, а Ирка – запойный рифмоплет, ее нужно поощрять с осторожностью. – Рифма внатяжечку. Что значит «коротил»? Как это понять?
– Как короткое замыкание? – предположила подруга. – Типа, кто-то так веселился, что аж искры из глаз летели и подошвы плавились. Коротил он!
– Тогда почему «всю ночь»? – не сдалась я. – Короткое замыкание – оно ба-бах – и все, одноразовое действо!
– Вот ты вредная, – Ирка вздохнула и снова полезла в чат, что-то там поправить, но осеклась: – Э-э-э? А где? Что такое!
Только что отправленный стишок из чата исчез.
– Пропололи твое творчество, Ирина Батьковна, – объяснил происходящее Колян, опрометчиво не добавив в голос сочувствия. – Злобный модер удалил сообщение как не соответствующее…
– Чему? – насупилась Ирка. – Высокому уровню прочих конкурсных работ? – и она шумно шмыгнула носом.
– Да это глюк какой-нибудь, – поспешила я успокоить подругу. Графоманы – они ужасно обидчивые. Ирка вот свое творчество позволяет критиковать только мне, все остальные, даже Моржик, обязаны ее опусами восторгаться, иначе плохо им будет. – Сейчас я разберусь, – и я набрала нужный номер. – Алло, Мариш?
– Париж! – издевательски ответили в трубке и басовито захохотали.
– Семен Петрович, с праздником вас, верните мобильник супруге, пожалуйста, – вежливо попросила я. – Мариш, привет, у вас, я слышу, все прекрасно?
– Полагаешь, меня должно радовать, что мой муж, интеллигентный человек, напивается тут, как сапожник? – уныло отозвалась Марина.
Она наш управдом и моя бывшая однокурсница. Собственно, это с ее подачи мы когда-то купили квартиру в сталинском доме. Хотя сейчас Марина с супругом карантинят за городом, в конце марта они как раз вернулись из поездки во Францию и вынуждены были самоизолироваться отдельно от родственников. Уже четвертую неделю Марина с Семеном Петровичем сидят на даче, а Элина Абрамовна с Настей – в четырехкомнатной городской квартире, где обычно они живут все вместе. Марина по этому поводу очень страдает. Она вообще такая – истовая страдалица. Сама страдает и всех остальных заставляет. В универе она у нас старостой группы была, ух, как мы все ее тогда ненавидели…
Марина Лосева, дочка блистательной Элины Абрамовны Фунтовой, похожа на матушку только внешне. Характер у нее совершенно другой, Марина поразительно пессимистична, вечно всем недовольна и никогда не упускает повод поплакаться в опрометчиво подставленную ей жилетку. Я поняла, что совершила роковую ошибку, и попыталась быстренько закруглить разговор, перейдя непосредственно к теме:
– Мариш, это ты мое сообщение в соседском чате удалила?
– Делать мне нечего, только ваши сообщения удалять. Я его даже не видела, что там стряслось, опять канализация? Надо управляющую компанию менять, невозможно с ними работать, – заворчала соседка.
– Спокойствие, все нормально с канализацией, вообще все в порядке, мы тут просто шутим, веселимся, а мое сообщение почему-то исчезло…
– А давай и ты сейчас исчезнешь? – весело предложил мне пьяный бас – Семен Петрович опять присвоил трубку жены. – Смотри, какой день хороший, охота тебе его портить разговором с Маринкой? Она же бу-бу-бу, бу-бу-бу… Кто не подготовленный, послушает немного – и пойдет петельку вить, мыльцем мазать. Оно тебе надо?
– Мудрый вы человек, Семен Петрович, и самоотверженный, – вздохнула я.
– Ты наших-то видишь там, как они? – понизил голос сосед.
– Кого вижу, кого слышу, – ответила я. Мы с Лосевыми соседи, хотя их квартира в другом подъезде: одна стена у нас общая. – Элина Абрамовна песни поет, Настя иногда в магазин выходит, мы там с ней как-то встретились. Все нормально у них, не волнуйтесь.
– Скажи, пусть не беспокоятся, отдыхают, дышат полной грудью, я Маринку удержу.
– Ну? – требовательно вякнула Ирка, едва дождавшись, пока я закончу разговор.
– Никто ничего не удалял, я была права, это просто глюк какой-то. Хочешь, вот тебе мой телефон, напиши заново свой стишок.
– Нет уж, не хочу, настроение пропало, – вздернула нос подружка.
Я не стала ее уговаривать, настроение пропало вовремя – праздник пора было заканчивать. «Окошко», любезно распахнутое губернатором для переездов по городу, уже закрывалось.
К шестнадцати часам мы уже были у себя. Меня и сына Колян высадил из машины на подъезде к двору, и мы поодиночке незаметно просочились в дом. Бабка Плужникова была на посту, но нас, протекших по-над стеночкой, не заметила. Колян, припарковавшись, открыл зонт и дошел до подъезда под его прикрытием. С третьего этажа бабка его под зонтом не разглядела, поэтому на личности перейти не смогла, лишь проорала свое обычное: «Шляются тут всякие!» – но это она кричит всем подряд, даже бесхозным котам и собакам. В последнее время этот бабкин крик жильцы нашего дома воспринимают как сигнал о появлении курьера из службы доставки.
– Жаль, что у папы в машине всего один зонт, а не три, – задумчиво молвил сын, когда мы уже поднялись в квартиру. – Представьте: медленно-медленно въезжает во двор большая черная машина. Одновременно открываются дверцы. Из них синхронно выстреливают три больших черных зонта. Выстраиваются «свиньей» и плывут прямиком к третьему подъезду, а там бабка Плужникова… Вот у нее шок будет!
– Особенно если зонты пойдут напрямик через двор, прямо по клумбе, и трава за ними будет покрываться изморозью или жухнуть и дымиться, – добавила я.
– Средство для прочистки труб! – тут же предложил сынок. – Сделать в крышке дырочку, перевернуть, держать в руке и на ходу лить на газон тонкой струйкой!
– Траву жалко, она на самом деле пожухнет, – возразила я. – Надо что-то другое…
– Простенькие дымовые шашки, – подсказал Колян, протискиваясь мимо нас в прихожую с зонтом-тростью наперевес. – Могу быстро сделать, если нужно, мне понадобится одна пластмассовая линейка и…
– Спасибо, не надо! – опомнилась я. – Сегодня мы бабку Плужникову уже победили, для одного дня достаточно.
Мне никто не возразил, однако позже выяснилось, что не все согласились со сказанным. Часика через три – уже стемнело – наш тихий двор огласил визгливый крик.
– Черт! Черт с рогами! – орала бабка Плужникова и, судя по дробному стуку, неприцельно пуляла в нечистого подручным мелким мусором.
Я дернула створку окна и перегнулась за подоконник. Рядом, едва не вытолкнув меня наружу, с усилием втиснулся Колян.
– Смотри, смотри! – восхищенно забормотал он. – Реально черт!
– С рогами, – пробормотала я и на всякий случай крепко протерла глаза. Текила у Максимовых была крепкая, с такой и до чертиков допиться раз плюнуть. – И с глазами!
Глаза у черта были роскошные, всем бы такие! Большущие, сияющие и необычного разреза: миндалевидные, с приподнятыми внешними уголками. Светились они неярко, видимо, вполнакала, но очень красиво – зеленовато-желтым с переливами. Поскольку сам черт с головы до ног был угольно-черный, фософоресцирующие глаза на темном фоне смотрелись очень эффектно. Бабка Плужникова до крайности впечатлилась и безостановочно голосила:
– Изыди! Сгинь! Чур, меня! Проваливай в ад!
А ведь была когда-то коммунисткой и атеисткой. Фу, перевертыш.
Черт, невозмутимо стоящий посреди двора, проваливать явно не собирался, но бабкину практику экзорцизма без внимания не оставил. Он медленно поднял руку, разжал кулак и выпустил из него один палец, направленный четко на бабкин балкон.
– А какой это палец он ей показал, я не вижу, указательный или средний? – живо заинтересовался Колян.
– Точно не большой, – ответила я, потому как было ясно, что одобрения у черта бабкино поведение не вызвало.
А потом нечистый, подметая двор длиннополым плащом, размеренно прошагал прямиком к третьему – бабкиному! – подъезду и скрылся в нем.
В некогда спокойном дворе установилась и вовсе гробовая тишь. Потом кто-то громко икнул, и нетрезвый голос Василия Челышева торжественно изрек:
– Кирдык бабусе!
– Э-э-э… Наверное, бабушку надо спасать? – неуверенно спросил Колян, но не тронулся с места.
– Эй, ну че там, кто видит? – нарушил затянувшуюся паузу дядя Боря Трошин. У него только одно окно во двор, и из него третий подъезд не виден. – Петровна, ты еще живая?
Светлана Петровна Плужникова порцией брани дала понять, что она живее всех живых.
– Тьфу! Даже черт ее не взял, – досадливо выругался Челышев, с подкупающей прямотой выразив общее мнение.
Черт, на глазах у публики внедрившийся в бабкин подъезд, как будто испарился. Бесстрашные дети Челышевых с радостным визгом промчались по этажам, засвидетельствовав бесследное исчезновение нечистого.
– А где наш сын? – вдруг вспомила я.
Хлопнула дверь. Я поспешила в прихожую и застала там потомка. Ловким баскетбольным броском он отправил на диван в кухне скомканный темно-синий плед и сделал подозрительно невинное лицо:
– А я мусор вынес.
– А ну выверни карманы, – потребовала я. – Что у тебя там?
