Андрей Ромм "Моя вторая первая любовь"

Моя вторая первая любовь
Андрей Ромм

Однажды Виктории позвонила женщина, которая призналась в том, что была любовницей ее мужа. Казалось бы, зачем рассказывать о том, что уже не имеет отношения к настоящему! Оказывается, из-за мести. Из-за того, что разлюбил и уволил. Разве Вика могла поверить наглой бабе? Разве могла она усомниться в преданной любви своего Константина, который добивался ее со школьных лет? Нет, конечно! Но только до тех пор, пока коварная любовница не описала постельное белье, купленное Викой для супружеской постели: «шелковое голубое с белым морозным узором…»

Андрей Ромм

Моя вторая первая любовь

    М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

1

До недавних пор Виктории почему-то казалось, что сходить с ума весело. Непонятно почему. Возможно, потому что двое сумасшедших, с которыми Викторию сводила жизнь, были веселыми, добродушными людьми. Соседка Дашенька, несмотря на свой более чем почтенный возраст, играла с дворовыми девочками в куклы и классики, лепила куличи, прятала на газонах, под стеклом, секретики и отчаянно боялась своей строгой младшей сестры Татьяны Павловны. Стоило той только крикнуть из окна своим дребезжащим старческим фальцетом: «Даша, пора обедать!», как Дашенька бросала все дела и пулей мчалась домой. Взрослые угощали Дашеньку леденцами (других конфет она не признавала) и грустно качали головами, жалели ее. Маленькая Вика не понимала, почему жалеют веселую и добрую Дашеньку, а не ее суровую сестру, у которой брови всегда были насуплены, а губы сжаты в ниточку. Безымянная женщина, торговавшая у входа на Северный рынок шариками-попрыгунчиками на резинке, тоже была веселой, хоть и очень странной. Во-первых, у нее был оглушающее пронзительный свисток, на котором она высвистывала разные мелодии, большей частью бравурные. Во-вторых, если не было денег, то шарик можно было получить в качестве приза за отгаданную загадку. Загадки были странными, непонятными, давалась только одна попытка, но иногда все же получалось отгадать. Приз вручался под музыку и аплодисменты, на зависть подружкам, не нашедшим правильного ответа. А поди угадай с первой попытки, что «круглый, без ножки, лежит на дорожке», это не колобок, не блин и, даже, не железный рубль, а солнечный зайчик?

Происходящее с другими людьми воспринимается проще и легче. Особенно в детстве. На пороге тридцатилетия, пересев из одной, разбившейся о быт, любовной лодки в другую, начинаешь относиться к себе с одной стороны, весьма критично, а с другой, очень внимательно. Слишком уж тяжело переживалось предательство и все то, что за ним последовало. Переживалось? Нет – переживается. Переживается по сей день, то и дело колет внутри острыми иголками, скребет наждаком, подступает тугим комком к горлу. Прошлое никак не отпускает, несмотря на то, что уже началась новая жизнь. Подруга Альбина, любительница каламбуров и всякого рода словесных выкрутасов, называет нынешнее Викторино состояние «рестартом без перезагрузки». Очень, кстати говоря, метко называет, так оно и есть, хоть и звучит абсурдно. А разве сама жизнь не абсурдна? Несколько лет строишь терпеливо, по кирпичику, свое счастье, но, стоит только остановиться и отступить на шаг для того, чтобы полюбоваться результатом, как прочное кирпичное строение предстает карточным домиком, разваливающимся от малейшего дуновения. Кто-то там дунул, и у тебя больше нет счастья… Грустно? Еще как. Не до слез, а прямо до воя. И если вскоре после этого начинаются провалы в памяти, то прежде, чем как следует удивиться этому, ты как следует пугаешься. Потому что внезапно найти считавшуюся потерянной зарядку для телефона в банке с перловой крупой – это страшно. Потому что это происходит с тобой. Потому что нечто подобное происходит с тобой уже не в первый раз. Потому что тебе всего двадцать девять лет. Рановато для встречи со стариной Альцгеймером.

Кроме того, любой начитанный и «насмотренный» человек прекрасно понимает, чем чреваты эти самые провалы. В беспамятстве можно натворить такого… В беспамятстве все, что угодно, можно натворить. Вдруг ей придет в голову, что она Воительница Света или какая-нибудь Добрая Валькирия, а Валерка – Исчадье Ада или Порождение Тьмы, и она решит зарубить его кухонным тесаком, воображая, что у нее в руках Меч Возмездия? Или, наоборот – она станет Исчадьем Ада и убьет доброго Валерку?

Убийство, это, конечно, крайности, но и без них плохо. Разве можно жить без памяти? Память, это то, что делает человека человеком, конкретным человеком, с конкретным жизненным багажом, привычками и всем прочим. Потеря памяти означает потерю личности, потерю всего. Превратишься в овощ с минимальными навыками самообслуживания. Если они еще сохранятся, эти самые навыки, а то ведь можно совсем про все-все-все позабыть. Это называется тотальная амнезия. Благодаря всезнающему Интернету, теперь нет необходимости в том, чтобы по любому мелкому поводу консультироваться у специалистов. Тем более – у психиатров. У них только проконсультируйся, только попадись в цепкие руки. Поставят на учет и потом ни за руль, ни по тарелочкам пострелять. Без тарелочек Виктория обходилась спокойно, тем более, что у Валерки, в отличие от Константина, не было ни ружей, ни удочек, а вот без машины в загородном доме жить трудно. Даже в пятнадцати километрах от кольца. Даже при наличии автобуса и маршруток. Автобусы ходят редко, а в маршрутку надо садиться на конечной, там она набивается битком и ближнюю остановку проезжает, не тормозя, а это неудобно. И гоняют водители маршруток настолько лихо, что после каждой поездки хочется новый день рождения отпраздновать. Чем больше праздников, тем, конечно, лучше, но не такой ценой. Такое впечатление, будто маршрутки водят те, кого в летчики-истребители по состоянию здоровья не приняли. Нет, ну их к черту, психиатров этих!

Самообразовываясь, Виктория вычитала в Интернете, что амнезия может быть и на нервной почве, когда из памяти вытесняются воспоминания о чем-то неприятном. Было написано, что такая амнезия могла развиваться не только у больных, но и у здоровых людей. С оговоркой, касательно истерического типа личности, но лучше уж считать себя истеричкой, чем шизофреничкой. Так гораздо приятнее и спокойнее, тем более что развод сказался на нервной системе Виктории далеко не самым лучшим образом. Раздражительность повысилась невероятно, для того, чтобы завестись, было достаточно малейшего пустяка, то и дело пробивало на слезу. Как ни сдерживайся, сколько ни внушай себе, что так нельзя, в какой-то момент переключается внутри невидимый тумблер и начинается то, что Валерка называет «концертино», а коллеги «бурей в пустыне». С Валеркой и коллегами однозначно повезло. Приятно, когда тебя окружают чуткие люди, способные войти в положение и сделать поправку на особые обстоятельства, но бесконечно никто скидок делать не станет. Любое терпение когда-нибудь иссякает.

Память повела себя странно. Вместо того, чтобы вытеснить воспоминания о разводе, а лучше бы, вообще, о Константине, забыть бы его поскорее, да и не вспоминать никогда, память «выбрасывала» незначительные, несущественные воспоминания о каких-то пустяках. Но страшно было то, что стирались эти незначительные воспоминания напрочь. Сколько ни напрягайся, ничего не вспомнишь. Даже смутно.

Первой «ласточкой» стал «Юридический справочник по семейному праву», который Виктория обнаружила в верхнем ящике своей прикроватной тумбочки. Справочник лежал поверх «Гордости и предубеждения» на английском языке, хранившегося под рукой в качестве универсального снотворного. Обычно Виктории хватало трех страничек для того, чтобы заснуть.

Сначала находка Викторию не удивила. Она подумала, что справочник в воскресенье читал Валерка, имевший обыкновение в редкие свои выходные валяться в постели до обеда. Машинально сунул не в ту тумбочку, мало ли с кем не бывает. Виктория положила книгу на Валеркину тумбочку, откуда та перекочевала на полочку. Валерка, как и положено юристу, был педантичен и немножечко занудлив, но занудливость его больше касалась работы, нежели быта и, кроме того, была смешной, совсем, как у Уотсона в «Докторе Хаусе», поэтому не раздражала. Или, может, Виктория просто привыкла к тому, что Валерка зануда, еще в школе? Как-никак, одиннадцать лет вместе проучились. Валерку дразнили Знайкой, а Константина Шурупом, потому что он постоянно что-то прикручивал-откручивал, чинил-разбирал. Когда шел, громыхал железом, как Кащей Бессмертный костями, столько у него всего было в карманах. В Константине занудства не было нисколько, но зато упрямства на семерых. А еще Константин был подлецом, но этого Виктория не разглядела ни в школе, ни после. Только в прошлом году случайно обнаружила…

Примерно в то же время, когда в тумбочке появился справочник, у Виктории пропала зарядка для мобильника. Пропаже Виктория значения не придала, решила, что взял кто-то со стола в офисе попользоваться, да забыл положить обратно. Зарядки, зажигалки, пакетики с чаем, ручки-карандаши по негласному правилу считались общим достоянием, которое можно было брать без спросу. В отличие от чужих флэшек и прочих накопителей, за одно лишь прикосновение к которым можно было нарваться на скандал. Интеллектуальная собственность священна и неприкосновенна, ради ее защиты дизайнеры готовы на все. В прошлом году в конторе случился не просто конфликт, а настоящий курьез. Программист Владик, бесцеремонный и непосредственный, как все большие дети, получил в глаз от Макса Калиниченко. Проходя мимо стола Макса, который в тот момент отлучился в туалет, Владик заинтересовался флэшкой в виде золотого ключика, взял ее, чтобы рассмотреть получше, рассмотрел, забывшись, сунул в карман и пошел себе дальше. А на флешке был записан проект, который через полчаса надо было представить Хозяйке. Макс летал по офису встревоженной птицей, заглядывал под столы и стулья, спрашивал всех, не брали ли они золотого ключика, а Владик в это время спокойно сидел в серверной, привычно делая вид, что по макушку загружен работой. Лишь часа через два, полезши в карман за очередной антиникотиновой жвачкой, Владик обнаружил там чужую флешку. Максу уже успевший получить суровую нахлобучку вкупе с «самым последним» предупреждением, как раз пытался вычислить того, кто его подставил, когда перед ним с заветной флэшкой в руке появился улыбающийся Владик. Вместо благодарности, Владик огреб кулаком по своему худому, изможденному, вечно небритому лицу.

О зарядке Виктория забыла почти сразу и не вспоминала о ней до тех пор, пока не нашла ее в банке с перловой крупой, стоявшей в одном из кухонных шкафов. Но это случилось гораздо позже, потому что перловку, в отличие от риса или гречки, ни она, ни Валерка особенно не любили и ели редко, разнообразия и полезности ради. Тогда же Виктория просто взяла другую зарядку, благо их у нее от прежних мобильных оставалось несколько. Своеобразный «бонус лояльности», если сохраняешь верность одной и той же модели, то будешь вознаграждена небольшим запасом полезных однотипных аксессуаров. Зарядка озадачила Викторию много позже, до тех пор еще кое-что успело произойти.

В первый раз Виктория испугалась, когда не нашла в привычном месте, на верхней полке шкафа с одеждой, который стоял в спальне, кожаной папки со своими документами. В последний раз она заглядывала в папку месяца полтора назад. Она вообще заглядывала туда редко, потому что паспорт и права носила в сумке, а остальные документы были нужны от случая к случаю. В тот день ей вздумалось проверить срок действия годичной шенгенской визы прежде, чем заняться планированием отпуска.

Первой мыслью было, что в доме побывали воры. Зарядку от мобильного или какую-нибудь книгу, Виктория могла оставить где придется, но к документам и, вообще, ко всему важному, она относилась ответственно. Важное всегда лежало у нее на своих местах. Представить, что папку взял, а затем положил не в то место Валерка, было невозможно. Зачем ему ее документы? Все, что имело отношение к ним обоим, например – свидетельство о браке, хранилось в ящике его письменного стола. Но если допустить, что папку все же взял Валерка (случается же и невероятное!), то вот положить ее не на свое место он никак не мог. Скорее уж солнце начнет восходить на западе и заходить на востоке, чем Валерка нарушит порядок.

Не подумав о том, что проникновение воров не могло бы остаться незамеченным, поскольку не только входная дверь, но и окна были под сигнализацией, Виктория принялась проводить ревизию домашних ценностей. Дойдя до стоявшего в гостиной секретера, в котором хранился изрядно поредевший от времени набор столового серебра на шесть персон, доставшийся Валерке от предков, Виктория наткнулась там на папку. Как могла папка перекочевать со второго этажа на первый, да еще и оказаться аккуратно подложенной под обитую истертым бархатом коробку с вилками-ложками? На всякий случай Виктория позвонила Валерке и спросила, не брал ли он папку. Валерка, разумеется, ответил, что не брал. Найдя пропажу, Виктория немного успокоилась. Во всяком случае, настолько, чтобы сообразить, что посторонние здесь ни при чем. Появление воров непременно бы вызвало срабатывание сигнализации. Со всеми истекающими последствиями. У предусмотрительного Валерки (адвокат же!) в каминной трубе помимо заслонки была вмонтирована стальная решетка. Даже кошке не пролезть, не то, чтобы человеку. Домработницы они не держали, гостей на второй этаж не водили, к тому же гостей принимали в гостиной, где стоял сервант. Если бы кто-то из гостей, задумав подшутить, вполне мог втихаря, на цыпочках, под предлогом отлучки в туалет, подняться на второй этаж и взять папку, то вот незаметно положить ее в сервант в гостиной он бы никак не смог. Да еще и в такое место, вглубь нижней полки. Это же надо раскрыть обе створки, наклониться, достать коробку со столовым серебром, положить папку, поставить сверху коробку… Целая канитель, куда проще на антресоль в прихожей положить, да и не было среди их с Валеркой знакомых людей со столь своеобразным, прямо говоря – идиотским, чувством юмора. Методом исключения выходило, что кроме самой Виктории положить папку в сервант было некогда. Вот тут-то и пришло время пугаться. Перебрав в памяти все алкогольные эпизоды за последнее время, Виктория ни нашла ни одного, на который можно было бы списать беспамятство. Спиртное она пила редко, в основном, красное вино, редко – мартини, и понемногу, до легкого головокружения, а не до потери памяти и совести, заодно с сознанием.

Так и не вспомнив, как она перекладывала злополучную папку в сервант, Виктория вспомнила сцену из какого-то голливудского фильма, в котором главный герой пытался взбодрить свою память с помощью ассоциаций. Раз десять, если не больше, она брала папку из шкафа в спальне и несла ее в гостиную, несла быстро, несла медленно, один раз даже зачем-то сунула под халат, но так и не смогла вспомнить, как перепрятывала ее на самом деле. Хотела позвонить Альбине, чтобы посоветоваться, Альбина была не только единственной близкой подругой, но и врачом, правда, косметологом, но быстро раздумала. Не хотелось рассказывать никому такое о себе. Хотелось как можно скорее забыть об этом досадном, пугающем, нехорошем инциденте. Забыть так качественно, как забыла она про папку в серванте. В тот вечер Виктория места себе не находила, но и Валерке тоже ничего рассказывать не стала. Валерка, конечно, заметил ее состояние, но, скорее всего, списал на обычную, привычную причину. Во всяком случае, вопросов задавать не стал. А утро следующего дня выдалось таким солнечным и ласковым… А на работе Хозяйке посчастливилось отхватить очередной суперзаказ, куратором которого стала Виктория… А вечером их с Валеркой так сильно потянуло на любовь, что они и поужинать-то толком не успели… А потом Виктория успокоила себя тем, что в жизни любого человека хоть раз, но случается какой-нибудь полтергейст, вот и с ней случился. Будет, о чем потом внукам рассказывать. Если, конечно, с детьми все получится. Справочник, зарядку и папку Виктория тогда вместе не связала, как-то в голову не пришло. Спустя неделю успокоилась настолько, что рассказала случай с папкой Альбине. Та в ответ вспомнила, как однажды нашла в морозилке вставные челюсти своей первой свекрови. Виктория обиделась на то, что ее, молодую и здоровую, сравнивают с какой-то выжившей из ума старухой. Первый муж Альбины был на четверть века старше ее, соответственно, его маменька была вообще в преклонных летах, Альбина возразила, что такой ясности ума, как у первой свекрови, она ни у кого никогда не замечала и разговор ушел куда-то в сторону, а ведь Виктория в глубине души надеялась получить от подруги медицинский совет. Пусть Альбина косметолог, но ведь психиатрию она в институте изучала, должна что-то там помнить.

Пазл сложился в тот несчастный и ненастный (одно к другому) день, когда весы показали прибавку в целых четыре килограмма. До этого Виктории больше недели было не до взвешиваний. Много работы, очередное обследование в Центре акушерства и гинекологии, да вдобавок Валерка свалился с ангиной и все свободное время проходило в хлопотах над его бренным, горячим как печка телом. Виктории казалось, что от всей этой суеты она должна была похудеть как минимум на два килограмма, а тут на тебе – плюс четыре, да еще с весомым таким хвостиком. И ведь не ела ничего такого, ни мучного, ни сладкого, разве что одну шоколадку, но разве с одной шоколадки столько прибавишь? Заподозрив, что весы сломались и врут, Виктория решила свериться с «эталоном» – своим первым и единственным свадебным платьем, в котором она выходила замуж за Константина. Платье было единственным, потому что с Валеркой они сочетались браком без всякой помпы и нарядов специально не покупали. Валерка надел синий костюм, она – светло-голубой, получилось неплохое, «фотогеничненькое», как выразилась Альбина, сочетание. Платье после свадьбы ни разу не надевалось для выхода, потому что было чисто свадебным, не подходившим для иных случаев, но иногда использовалось в качестве эталона. Замуж за Константина Виктория выходила «девочкой-тростиночкой», с тех пор немного раздалась вширь, и если сейчас удавалось застегнуть молнию хотя бы на выдохе, то это уже можно было считать достижением. «Наказав» бесстыдно врущие весы легким пинком, Виктория полезла на чердак за платьем. На чердаке у нее был свой, особый, закуток, островок хаоса в безбрежной Валеркиной галактике порядка, каморка, в которой хранились папки с рисунками, старые вещи, которые по тем или иным причинам рука не поднималась выбросить, несколько памятных видеокассет, обломки найденного на помойке кофейного столика, до реставрации которого никак не доходили руки и тому подобные «сокровища». Сторожил их одноглазый плюшевый мишка Тихон, друг детства, поверенный самых сокровенных тайн. Вообще-то коробку с платьем, которое иногда надевается, удобнее было бы хранить в спальне, под рукой и пылиться будет меньше, но Виктория нарочно убрала ее на чердак. По ее мнению, второму мужу, даже такому спокойному человеку, как Валерка не стоило лишний раз напоминать о своей первой свадьбе. Даже с учетом того, что он был на ней свидетелем. Константин пригласил. Не то по простоте душевной, не то из изощреннейшего коварства. Когда-то Виктория думала, что все же по простоте, но сейчас склонялась к версии с коварством; всем известно, где водятся черти – в тихом омуте. Если выходишь замуж второй раз, то правильнее всего делать вид, что первого раза не было. Был сон, наваждение, морок, протяженностью в несколько лет, не более того.

Можно было скинуть халат и надеть платье прямо на чердаке, но Виктории захотелось полюбоваться на себя в зеркало, поэтому она спустила коробку вниз, на второй этаж. И хорошо, что спустила, потому что, обнаружив платье изрезанным на ленты разной ширины, испугалась настолько, что почувствовала слабость и противную дрожь в коленях. Вряд ли в таком состоянии она смогла бы благополучно спуститься с чердака по приставной лестнице. Непременно свалилась бы и что-нибудь себе сломала.

Платье было изрезано обстоятельно, ножницами или острым ножом, сверху донизу, от лифа до подола. Собственно, то, что лежало в коробке, уже нельзя было называть платьем. Виктория зачем-то разложила обрезки на кровати, собирая из них платье, как пазл из кусочков, и убедилась, что ничего не пропало, все было здесь. Постояв с минуту около своего пазла, она рухнула на него, потому что ноги окончательно отказали, и горько заплакала. У нее не было сомнений в том, кто мог это сделать. Конечно же, сама она. Кому же еще? Но зачем? И, главное, когда?

Вот тут-то и пришлось взглянуть в глаза реальности, сложить вместе справочник, папку с документами, платье, осознать, что столкнулась с проблемой и полезть в Интернет за сведениями. Амнезия на нервной почве ответила на вопрос «как?», но вопрос «зачем?» некоторое время оставался открытым и пугал больше, чем сама амнезия. Одно дело папку с документами с места на место переложить и совсем другое, испортить собственное платье. Хорошенько пораскинув мозгами, Виктория объяснила все так. Развод был болезненным, поэтому все, что напоминало о Константине, ей хотелось поскорее забыть. Папку она упрятала подальше, потому что в ней лежало свидетельство о разводе, платье изрезала, чтобы больше никогда не надевать (почему не выбросила его это уже другой вопрос, на который ответа искать не хотелось), а справочник по семейному праву читала для того, чтобы набраться полезных знаний на будущее. Не потому что опасалась каких-то проблем с Валеркой, а просто для того, чтобы восполнить пробелы. Все вертелось вокруг развода, как планеты вокруг Солнца. Викторию такое объяснение полностью удовлетворило. Шероховатости она предпочла не замечать. Известно же, что гладко бывает только на бумаге, в жизни без шероховатостей не обойтись, да другой версии у нее не было. К собственному здоровью Виктория относилась с должным вниманием (были на то причины) и всегда считала, что лучше «перебдеть», нежели «недобдеть», но это правило касалось телесных заболеваний, а не психических.

Нашедшаяся спустя несколько дней зарядка только подкрепила версию. Виктория вдруг вспомнила, что телефон ей подарил Константин, и объяснила припрятывание зарядки выражением желания избавиться от телефона, бессознательно напоминавшего ей о первом муже. Почему не спрятала сам телефон? Потому что не успела или не хотела оставаться без связи. Возможно, кто-то из профессиональных психологов счел бы это объяснение надуманным или, даже, глупым, но Викторию оно полностью устроило, потому что целиком и полностью укладывалось в рамки ее версии.

Виктория купила новый телефон, а старый выбросила. Платье она сожгла вместе с коробкой в мангале, пепел, как принято, развеяла по ветру. Очень хотелось сжечь заодно и свидетельство о разводе, но это был документ, который мог еще пригодиться. От греха подальше, Виктория запечатала его в конверт и попросила Валерку положить его в банковскую ячейку. У Валерки, как и у любого адвоката, была ячейка, в которой он хранил рабочие документы особой важности. Валерка немного удивился просьбе (а, может, и тому, что конверт был таким тонким – одна бумажка), но вопросов задавать не стал. Если не знать Валерку хорошо, так, как знала его Виктория, то его деликатность можно было бы принять за равнодушие. Валерка вообще был из числа тех людей, которые раскрываются во всей красе только при близком знакомстве. Под маской флегматичного педантичного Знайки скрывался восторженный и преданный рыцарь Ланселот.

Слово «преданный» очень подходило к Валерке. В обоих своих смыслах. Он был предан Виктории и всю жизнь, как сам утверждал – с первого класса, любил только ее, а она его предала. Дважды предала – в первый раз, когда вышла замуж за Константина, а во второй раз, когда вышла замуж за него, потому что выходить замуж за любящего тебя человека без любви равносильно предательству.

Труднее всего было расстаться с архивом прошлой жизни, тремястами гигабайтами фотографии и видеофильмов, снятых за время совместной жизни с Константином. Рука не понималась запустить форматирование диска, но вычеркивать из жизни, так вычеркивать, к тому же Виктория прекрасно понимала, что никогда в жизни не станет ничего пересматривать. Слишком уж больно, лучше забыть.

На отформатированный диск она тут же переписала несколько проектов из ноутбука. Хотелось не просто стереть, но и сразу же заполнить диск чем-то, неважно чем, как будто это действие могло заполнить зияющую в душе пустоту.

2

«Треугольник» сложился в восьмом классе, до тех пор просто дружили, не особо выделяя друг дружку из числа прочих. Впоследствии оба, и Константин, и Валерий утверждали, что влюбились с первого взгляда в первый школьный день, но Виктория этому не очень-то верила, потому что такие вещи чувствуются сразу, а она до восьмого класса ничего не чувствовала. Мелькало нечто временами, то Константин вдруг покраснеет, встретившись с ней взглядом, то Валерка на день рожденья сочинит поздравление в стихах, но все это было так несерьезно, что и внимания обращать не стоило. А в восьмом классе пошло-поехало, усиливаясь с каждым днем. В музыке это называется «крещендо». Шли втроем из школы домой к Виктории, делали вид, что делают уроки вместе (надо же было как-то оправдать эти ежедневные приходы), потом отправлялись гулять.

– Счастливая ты, Вика, – откровенно завидовала соседка по парте Ленка Попылькова, – у некоторых ни одного кавалера, а у тебя сразу два!

Виктория смеялась – какие кавалеры? О чем речь? Мы всего лишь дружим. Хотя, понимала, что Ленка права, потому что дружба у них была особенная. Чувствовалось, что рано или поздно придется делать выбор, но пока с выбором спешить не хотелось. Когда мальчишки по очереди, с разрывом в один день, признались ей в любви, Виктория каждому честно сказала, что не может решить, кто ей нравится больше. Константина это заметно расстроило, он насупился, покраснел, запыхтел обиженно, а Валерка отреагировал спокойно, сказал, что готов ждать, сколько нужно…

– Почему ты выбрала Константина? – спросила Альбина вскоре после той, первой свадьбы.

С Альбиной Виктория познакомилась после окончания школы. Знакомство было случайным. Обе в студенчестве подрабатывали на промоакциях, там и встретились. Альбина стала первой по-настоящему близкой подругой Виктории. Вообще-то такими подругами положено обзаводиться в школьные годы, но как-то не сложилось. Возможно, причина была не только в том, что не встретилось подходящей девочки, но и в том, что в самом «подружечном» возрасте рядом с Викторией постоянно были Костик и Валерка.

– Он так улыбается, что больше ничего не надо, – ответила Виктория.

Пошутила, конечно, потому что не в одной улыбке было дело, но, в то же время, сказала правду. Открытый, эмоциональный, непосредственный Константин с некоторых пор начал нравиться ей больше Валерия. Это случилось еще в школе, в одиннадцатом классе. Учеба в разных вузах «разбила» треугольник и как-то так сложилось, что больше времени Виктория стала проводить с Константином. Валерий все понял и деликатно отошел в сторону. Виктории не понравилось, что он «отошел» молчком, не попытавшись объясниться с нею. Тогда она решила, что Валерий не испытывает к ней серьезных чувств, испытывал бы – не сдал бы свои позиции так вот, без разговоров. Юношеский максимализм страшное дело. Нет бы понять, что человек настолько уважает твой выбор, что считает себя не вправе влиять на него, уговаривать, просить. Ну и разницу между людьми надо было чувствовать глубже. Валерию, в отличие от Константина, очень важно, чтобы был шаг навстречу. Объяснился тогда, в восьмом классе, сказал, что будет ждать и ждал этого самого шага. Она не шагнула, значит, сделала выбор. Это Константин был готов признаваться в любви по десять раз на дню. Настойчивость и целеустремленность – похвальные качества, особенно для юноши в глазах девушки. То, что настойчивость и целеустремленность могут быть тихими, но от этого не менее «качественными», понимаешь не сразу. И то, что искренность и доверие в любви важнее всего прочего, тоже понимаешь не сразу. Многое начинаешь понимать лишь после того, как получишь урок. Опыт – лучший учитель и чем он горше, тем лучше учит.

Но как же он хорошо улыбался! Никаких подарков не надо, только бы эту улыбку…

Предложение Константин сделал, когда они учились на третьих курсах, он в автомобильно-дорожном, Виктория в гуманитарном университете. Выходить замуж, не доучившись, Виктория не хотела. Она привыкла доводить начатое до конца и считала, что семью надо создавать на прочном фундаменте. Константин горячился, убеждал, что два года – это так много, целая вечность, хвастался своими совсем не студенческими заработками в автосалоне, обещал работать еще больше, но Виктория была непреклонна – сначала диплом, потом ЗАГС. Можно хоть на следующий день. Альбина (к тому времени они уже сдружились), как-то раз спросила, не надеется ли Виктория, что Костино предложение подстегнет Валеру к более решительным действиям. Виктория, немного разозлившись – что за глупости, ответила, что с Валеркой «все ясно», хотя на самом деле с ним было ясно далеко не все. Что-то такое оставалось внутри, сидела глубоко-глубоко какая-то заноза, иначе бы она не злилась. Валерка – это Валерка, Константин – это Константин, избранник может быть один, а друзей много, не каждый близкий друг имеет шансы стать спутником жизни и так далее. Услышав про «все ясно» Альбина округлила глаза и покивала головой – да-да, конечно. Виктория, поняв, что подруга откровенно над ней издевается, разозлилась еще сильнее и они чуть не поссорились. Это «чуть» случалось у них часто, потому что Альбина не могла жить без провокаций, подколов и насмешек, такой уж у нее характер. Их дружбу спасали и продолжают спасать два обстоятельства. Во-первых, Альбина всегда безошибочно чувствует, когда надо включать задний ход, а, во-вторых, Виктория понимает, что Альбина не злая вредина, а хороший веселый человек со своеобразным чувством юмора. Подчас с весьма своеобразным, но ведь главное, чтобы человек был хороший.

У Константина, как оказалось, чувство юмора было еще своеобразнее, чем у Альбины. Когда Виктория узнала, что в шаферы жених решил пригласить их лучшего друга, она сначала не поверила, подумала, что ее разыгрывают. «Зачем? – спросила Виктория. – Разве больше некого?». «Хочу, чтобы был он», – ответил Константин, никак не комментируя свое «хочу». Удивительно, но Валерка принял приглашение. «Это отдает «мылодрамой», – обеспокоенно сказала Альбина, которой предстояло выступать в роли подруги невесты. – Как бы чего не вышло…». Виктория тоже опасалась, как бы чего не вышло, но изменить ничего не могла. Шафера приглашает жених, его прерогатива. Объяснять, что Валерке роль шафера на их свадьбе может быть неприятна, не было необходимости. Константин не ребенок, сам должен понимать. Поломав голову над тем, какие мотивы руководили Константином – простота или коварство, Виктория сделала выбор в пользу простоты и с головой окунулась в приятные предсвадебные хлопоты. Обида на Константина, однако, осталась. Небольшая, но все же достаточная для того, чтобы не менять фамилию. Так и осталась Викторией Сергеевной Ряжинской, хотя Виктория Сергеевна Вишнякова тоже звучало неплохо. «Ты все знала наперед, – скажет спустя шесть лет Альбина. – Знала, но не осознавала». Эх, если бы так…

Опасения оказались напрасными. Свадьба прошла замечательно и заслуга в том была Валеркина, хотя Константин считал, что это он сумел все так замечательно организовать. На самом же деле, он только высказал пожелания, а их воплощением в жизнь занимался Валера, организатор высшего дана. Во время свадьбы Виктория случайно заметила, какие теплые взгляды бросает ее мать на Валеру и только тогда догадалась, что он нравился ей больше, чем Константин. Кавалеров они с мамой никогда не обсуждали, мама вообще не вмешивалась в личную жизнь Виктории, считая, что есть сферы, в которых даже самый близкий человек не может быть хорошим советчиком. И вообще, обжегшись на собственном примере, она считала все браки, мягко говоря, обреченными. «Какая у нас любовь была с твоим отцом! – вспоминала она, вздыхая через слово. – Он меня на руках носил, дня друг без друга прожить не могли, собирались жить долго и счастливо, умереть в один день, а вышло вот как…». Отца своего Виктория почти не помнила. Он ушел из семьи, когда ей было полтора года, и с тех пор не давал о себе знать. На алименты мать не претендовала из гордости, о причинах расставания не распространялась, говорила «просто устали мы друг от друга», но по тому, как замирал при этом ее взгляд, можно было догадаться о том, что недоговаривала она многое. Неизвестно почему, но у Виктории было предчувствие, что они с отцом когда-нибудь встретятся. Предчувствие не сбылось или, если можно так выразиться, сбылось частично. Виктория узнала подробности об отце после его смерти. Вдобавок, неожиданно получила наследство, причем солидное. Что-что, а невыплаченные алименты отец воздал сторицей, жаль, только, что мама об этом не узнала. Они с отцом когда-то собирались умереть в один день, но умерли в одном и том же месяце, с разрывом в двадцать дней, сначала она, потом он. Оба скончались скоропостижно, от сердечного приступа, такое вот совпадение. Правда о смерти отца Виктория узнала лишь спустя пять месяцев, когда ее нашел адвокат. В начале девяностых отец вспомнил о своих немецких корнях и эмигрировал в Германию. Осел в Штутгарте, женился на немке, которая была на двадцать с лишним лет старше его. У немки был доходный дом в центре Штуттгарта, десять двухкомнатных и две однокомнатные квартиры. После ее смерти дом перешел к отцу, а от него – к Виктории.

В каждой бочке меда непременно найдется ложка дегтя. С этого неожиданно свалившегося на Викторию наследства у них все и пошло наперекосяк. Дом приносил стабильный, весьма неплохой, особенно по российским меркам, доход – около пятидесяти тысяч евро в год. Пятнадцать процентов брала за услуги управляющая компания с непроизносимым названием, сорок с небольшим «хвостиком» оставалось Виктории. Константин, обзаведшийся к тому времени автосервисом неподалеку от станции метро Пражская, почему-то решил, что Виктория должна продать дом, а деньги вложить в семейное дело. Особо не настаивал, но ожидал этого и надеялся, что если не сразу, то со временем жена поймет, что один автосервис – хорошо, а сеть автосервисов еще лучше.

Константин был не просто увлечен своим бизнесом, он им бредил. В прямом, ну, почти в прямом смысле этого слова. Бормотал во сне то про слесарный цех, то про кузовной, утром, едва проснувшись, звонил на приемку (сервис работал круглосуточно) и интересовался, как прошла ночь. Всякий раз, отбывая в отпуск, говорил «Ну, теперь отдохну пару недель», но едва приехав на место, начинал названивать на работу. Или ему оттуда названивали без конца. Когда-то Виктория этому удивлялась, одно время, даже, сочувствовала мужу – надо же, никогда покоя нет, бедолаге, пару раз попыталась объяснить, что правильная организация бизнеса не подразумевает личного участия владельца в решении всех мало-мальски важных вопросов, а потом привыкла. Или, если уж говорить начистоту, делала вид, что привыкла. «Если мужчина не увлекается делом, то он увлекается бабами», успокаивала Альбина. «Лучше бы бабами!» – отшучивалась Виктория, имея в виду, что ни одна любовница не отнимет столько времени, сил и эмоций, сколько отнимают тридцать пять сотрудников. Шутила, шутила, и в какой-то момент дошутилась. Правильно же говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо».

У Виктории на наследство были свои виды. Скопив доходы за несколько лет, она собиралась открыть дизайнерское агентство. Кроме того, часть их можно было использовать для лечения от бесплодия за границей, если выяснится, что дома проблему решить не удастся. Проблему Виктория начала решать на третьем году семейной жизни и решала до сих пор. Постепенно походы по врачам, все эти УЗИ и анализы, стали привычными жизненными ритуалами. Врачи выравнивали гормональный фон, лечили от эндометриоза и еще от ряда болезней, дотошно выясняли, нет ли проблем с иммунологической совместимостью, обнадеживали, советовали набраться терпения… Виктория пунктуально выполняла все рекомендации, ей обещали, что скоро, уже совсем скоро будет результат, но результата все не было. «Сколько можно бегать по кругу? – удивлялась Альбина. – Ты же не цирковая лошадь! Кроме экстракорпорального оплодотворения тебе ничто не поможет». Виктории же хотелось, чтобы беременность наступила, если можно так выразиться, естественным путем. Кроме того, ее пугали возможные осложнения. Альбина и сама не раз повторяла, что главная заповедь медицины «не навреди», полностью звучит так: «не навреди – не делай того, без чего можно обойтись». Когда же Виктория надумала, ей вдруг стало не до беременности. Впору было не огорчаться тому, что никак не получалось забеременеть, а радоваться. Рожать нужно от достойных мужчин, так правильнее и спокойнее. Например – от Валеры. Он верный, надежный и, вообще, собрание всех добродетелей. А ценнее всего то, что он ее очень любит. Столько лет ждал, не женился на ком-то другом, надеялся, хотя надеяться уже, казалось, и не на что. Такого хорошего и любящего Валерку полагалось любить так же сильно, но с этим была закавыка. Не Виктория слишком сильно прикипела душой к Константину (было, ведь, было к чему прикипать!), не то она эмоционально «перегорела», не то просто дула на воду, обжегшись на молоке, но любви в полном смысле слова, такой, чтобы дух захватывало и сердце билось в упоении, она к Валерке не испытывала. Ни раньше, ни сейчас. «Оно и к лучшему, – говорила Альбина, – потому что то, что ты считала любовью, нормальные люди называют помешательством. Я вот своего Сашку люблю, но дух у меня от этого не захватывает и сердце не колотится. Во всяком случае, до тех пор, пока он не начинает меня домогаться». «Я не об этом», – робко возражала Виктория. «А я об этом! – ставила точку Альбина. – У тебя вообще не любовь была, а привычка, которую ты приняла за любовь. Вы же с первого класса знакомы и тогда между вами никакой любви не было…» Да – с первого класса. Да – вначале была дружба. Но дружба с Константином переросла в нечто несоизмеримо большее, а с Валеркой нет. Любовь и приязнь – разные понятия, хотя кто его знает, может когда-нибудь и к Валерке появится Чувство. Виктории очень хотелось, чтобы появилось. Валерка, как никто другой, заслуживал любви. Поэтому она успокаивала себя тем, что все приходит в свое время, старалась быть замечательной женой и очень хотела родить от Валерки ребенка. Принято считать, что после рождения первого ребенка отношения между супругами поднимаются на качественно новый уровень. Некоторые из знакомых говорили, что так оно и есть. Альбина утверждала, что все происходит с точностью до наоборот, мол, только после рождения дочери Машки она поняла, какая свинья ее муж. Помогать почти не помогал, но секса от замотанной бессонными ночами Альбины требовал каждый вечер. Впрочем, так подруга говорила, когда пребывала в меланхолии. В хорошем настроении она хвасталась тем, как ловко ее муж менял новорожденной дочери подгузники и ставил газоотводную трубку, а также рассказывала, как сильно ее потянуло на секс сразу же после родов.

В последнее время Виктория морально «созрела» для экстракорпорального оплодотворения. Действительно – сколько можно бегать по кругу и надеяться на то, что вот-вот получится. Оставалось «созреть» физически. Она уже предвкушала радости материнства настолько, что начала присматриваться, не покупать, Боже упаси, а всего лишь присматриваться ко всему малышовому, от пинеток, до кроваток и выбрала, пока только про себя, не обсуждая с Валеркой, комнату, которой предстояло в обозримом будущем (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить), стать детской.

И тут вдруг начались эти проклятые провалы в памяти! Беременеть такой неопределенной ситуации было немножко страшно. А ну как беременность спровоцирует новые приступы? Выставленный самой себе «диагноз» немного успокоил. Желая убедиться в том, что больше никаких сюрпризов она себе не устроила, Виктория убила уикенд на тотальную ревизию всех шкафов и уголков под видом генеральной уборки. Валерка недоуменно качал головой и предлагал позвонить теткам, двум родным сестрам, которые убирались у него до женитьбы, но Виктория категорически отвергла это предложение, сказав, что справится сама. Валерке вообще не нравилось, что она занимается уборкой, он считал, что ей незачем себя утруждать, особенно с учетом того, что они могут позволить себе нанимать домработниц. Виктория на это отвечала, что «когда-нибудь потом», когда появятся дети, домработницы им, возможно, и понадобятся, а сейчас ей совсем нетрудно в субботу с утра пару часов уделять уборке. Тем более, что у таких аккуратных людей, как они с Валеркой, и убирать-то было нечего. Так – пройтись пылесосом, да тряпкой пару раз взмахнуть. Зато уборка давала Виктории ощущение того, что она здесь хозяйка, помогла ей, прожившей всю жизнь в городских квартирах, быстро привыкнуть к загородному дому. Дом Валерка купил давно, вскоре после того, как начал зарабатывать адвокатской практикой. Продал московскую квартиру, взял кредит на недостающую сумму и купил. Виктории и Константину, несколько удивленным таким решением, сказал, что устал от соседей и что, как «потомственный куркуль» всегда мечтал жить в собственном доме, только не мог осуществить свою мечту, пока была жива его мать. Валеркина мать, которую Виктория помнила бодрой, энергичной женщиной, заболев диабетом, в сорок с небольшим стала инвалидом. Ожирение, гипертония, проблемы с сосудами, трофические язвы… Валерка совмещал учебу в институте с уходом за матерью, при этом успевал где-то подрабатывать, потому что на стипендию и пенсию инвалида второй группы жить было невозможно. Виктория подозревала, что переезд за город был не столько желанием жить в собственном доме, сколько желанием уехать оттуда, где все – домашняя обстановка, поликлиника, аптеки, напоминало о болезни матери. Соседей тоже не стоило сбрасывать со счетов, те еще у Валерки были соседи, алкоголик на наркомане. Бывают люди с несчастливой судьбой, а бывают такие дома, в которых волей случая или по чьему-то неведомому злому умыслу подбираются жильцы один другого хуже. Валерке «повезло» вырасти именно в таком доме.

Вскоре после переезда, Валерка устроил новоселье. На соседнем доме в то время висел баннер «Продается» и Виктория с Константином, впечатленные местными красотами – дубравой и речушкой, немного помечтали о том, как хорошо было бы купить этот дом.

Хорошо, что не купили.

Хорошо, что у них с Константином не было детей.

Тысячу раз права Альбина, когда говорит: «Что Бог не делает – все к лучшему». В этом лучшем из миров все к лучшему – и сделанное, и несделанное.

Но как же славно улыбался Константин! Любую печаль-тоску мог разогнать улыбкой…

3

«Бог велел делиться»

Письмо было анонимным и лаконичным. В теме стояло «Вниманию Виктории Ряжинской!», именно так, с восклицательным знаком, обратный адрес состоял из семи цифр и названия почтового сервера. Цифры показались Виктории смутно знакомыми. Сперва она подумала, что это чей-то номер телефона, но, перерыв все контакты, ничего похожего на 314-15-92 не нашла. Поиск в Сети сразу же дал ответ. Число «пи», первые семь цифр, только без запятой. Надо же, всплыло из глубин памяти, а ведь казалось, что алгебру она основательно подзабыла.

Возможно, в другой день Виктория просто отправила бы дурацкое письмо в корзину и забыла бы о нем. В другой, но не сегодня, не после серии обескураживающих находок и полной домашней «ревизии». С кем делиться? Это шантаж? Или что-то другое? Она должна с кем-то поделиться? Что еще она успела натворить? Причем, на работе, ведь письмо пришло на рабочий адрес.

Настроение сразу же испортилось. Ничего себе, хорошенькое начало новой рабочей недели…

В студии «Марбина-стиль» понедельники были не просто тяжелыми, а очень тяжелыми днями. По понедельникам владелица и директор Маргарита Борисовна Иневаткина (отсюда и «Марбина») за глаза называемая подчиненными Хозяйкой, делилась планами, пришедшими в ее светлую голову за уикенд. По будням Маргариту Борисовну не осеняло, мешала суета.

Планы Маргариты Борисовны требовали немедленного претворения в жизнь, поэтому подчиненным приходилось лихорадочно перекраивать и без того трещащие по швам графики, что неизбежно приводило к накладкам и конфликтам. «Жизнь бьет ключом!» удовлетворенно констатировала Маргарита Борисовна, когда атмосфера в студии накалялась до предела. Нельзя сказать, что Маргарита Борисовна была стервой, получавшей удовольствие от конфликтов. Просто она считала, что творческие люди могут полноценно выкладываться, создавать нечто особенное, лишь в состоянии эмоционального напряжения. Спокойствие и гениальные проекты несовместимы.

– Я считаю, что нам надо принять участие в «Вольном художнике»! – объявила она на утренней летучке. – Надо держать марку!

Кабинет у Маргариты Борисовны был небольшим, поэтому летучки и прочие собрания проходили в офисном зале. Подчеркивая свой демократизм, Маргарита Борисовна отказывалась от стула, который ей традиционно предлагал подхалим Елькин, голубоглазый херувим с душонкой мелкого барышника, и садилась на край его стола. Елькину везло, подхалимам вообще всегда везет, за спиной у Маргариты Борисовны он мог спокойно заниматься своими делами, а вот остальным полагалось внимательно слушать. Летучки порой растягивались на час, а то и больше. Упущенное время приходилось наверстывать вечером.

– Конечно, надо! – с готовностью поддакнула Ира Филиппова по прозвищу Буратина, высокая, нескладная, длинноносая. – Мы там всех в клочья порвем!

Виктория не смогла сдержать улыбки. Неделей раньше, когда Хозяйке не хотелось участвовать во всероссийском конкурсе «Вольный художник», Ира, презрительно морща нос, говорила, что «не взрослое это дело, с детьми в песочнице играть».

– Должны порвать, – поправила Иру Маргарита Борисовна. – Готовьте проекты, я выберу два лучших. Только сразу предупреждаю, чтобы без плутовства. Макс, тебя это особо касается!

Два года назад дизайнер Максим Калиниченко представил заказчику, сети рыбных ресторанов, проект оформления интерьера, полностью «слизанный» с одного нью-йоркского кафе. Хозяйка почему-то его не уволила, хотя за такое обычно полагалось немедленное и безжалостное увольнение. Урезала зарплату, перевела из «перспективных» в «бесперспективные», срывалась на него по поводу и без, и то и дело попрекала былым грехом. Офис-менеджер Настя, любительница триллеров и детективов, считала, что Хозяйка «завербовала» Макса и теперь он доносит ей обо всем, что происходит в студии. Ира-Буратина в пику Насте предположила, что Макс мог вымолить прощение и другим, амурным путем, но эта версия успеха не имела. Невозможно было предположить, чтобы Маргарита Борисовна хоть чуточку заинтересовалась бы блеклым, аморфным, совершенно «никаким» Максом. Она бы скорее могла обратить свое царственное внимание на нордического красавца фотографа Ванечку, прозванного «Ван Гогом» по сокращению от «Иван Георгиевич». Сам Ван Гог был уверен, что это Хозяйка посоветовала Максу «слизать» проект у американцев, а Макс, когда правда выплыла наружу, дальновидно взял всю вину на себя. Виктория же считала, что Маргарите Борисовне нужен «мальчик для битья», чтобы было на ком сорвать зло.

– А может нам лучше сделать какой-нибудь общий проект? – подумала вслух Лена Ганапольская, талантливая, но ужасно неуверенная в себе. – Всем вместе?

Лена пыталась самоутвердиться эпатажным путем, экспериментируя со своей внешностью. Творческих людей трудно эпатировать, но Лене это регулярно удавалось. На прошлой неделе она явилась народу «пирсинганутой по самое не могу», как выразилась Ира. От левого уха к «носовому» кольцу по щеке тянулись две тонкие цепочки, увешанные миниатюрными брелочками. Увидев такую красу, бесчувственная Маргагрита Борисовна гаркнула командирским голосом: «Ганапольская, снять аксельбанты!». Брызнув на пол слезами, Лена выбежала из офиса и вернулась через полчаса с «голым» лицом. Сегодня же она попыталась взять реванш, выкрасив волосы в цвета радуги и покрыв их прозрачной золотой сеточкой из органзы, которую злоязычный Ван Гог сразу же обозвал «чепчиком».

– Вместе будет свара, дела не будет! – отрезала Маргарита Борисовна. – И, вообще, у нас не колхоз, а…

– Лучшая студия дизайна в России! – с показным энтузиазмом выкрикнул Елькин.

От неожиданности Маргарита Борисовна вздрогнула. Когда за спиной вопят, трудно не вздрогнуть. Вместо одобрительной улыбки Елькин получил укоризненный взгляд и сник. Пока Хозяйка оборачивалась, Виктория успела отправить анониму ответ, тоже лаконичный: «Выражайтесь яснее». Намеренно обошлась без «пожалуйста» и прочих вежливых слов. Какой привет, такой и ответ.

Выдержав небольшую паузу и убедившись, что никто больше не горит желанием высказаться, Маргарита Борисовна огласила следующую новость.

– С будущего месяца у нас появится креативный директор!

Маргарита Борисовна обвела взглядом зал, интересуясь реакцией подчиненных. Народ не спешил реагировать, а молча ждал продолжения.

– Я не могу и не хочу все делать сама! – в голосе Маргариты Борисовны прорезались капризно-раздраженные нотки. – Я погрязаю в рутине и не успеваю заниматься развитием! И контролем, кстати говоря, тоже! Мне нужен человек, который будет тянуть творческий процесс!

Ира нетерпеливо заерзала на стуле и вытянула сутулую спину, давая понять, что ей есть, что сказать, но Хозяйка махнула рукой, словно отгоняла назойливую муху, погоди, мол, я еще не все сказала.

– Со стороны я никого брать не стану! Я считаю, что руководителей надо выращивать самостоятельно…

Начальник ремонтников Стас, брутально-амбалистый весельчак, изобразил, будто поливает пол из воображаемой лейки. Стас находился на особом положении, потому что никто в студии, кроме него, не разбирался в вопросах ремонта и отделки и не мог руководить рабочими, не самой, надо сказать, приятной для руководства публикой. А еще Стас умел укладываться в самые скудные бюджеты. Маргарита Борисовна полушутя-полусерьезно говорила, что в студии есть два незаменимых человека, она сама и Стас.

– У многих из вас есть шанс…

Маргарита Борисовна снова оглядела зал. Виктории показалось, что Хозяйка на секунду задержала на ней взгляд. Филипповой, видимо, тоже что-то показалось, потому что она снова заерзала.

– У многих! – голос Хозяйки стал строже. – И за этот шанс вам придется как следует побороться. Я пока в раздумьях, хотя, у меня есть и фавориты, и аутсайдеры. Но шанс есть у многих. Причем, не только у дизайнеров…