Хьюго попросил «совсем маленький кусочек» запеченной «Аляски», и мама положила ему такой же шмат, как папе.
– Ты здоровый растущий мальчик, тебе нужна энергия!
Я запомнил эту фразу на будущее.
– Налетайте все, пока мороженое не растаяло!
После первой ложки тетя Алиса сказала:
– Просто божественно!
– Майк, ты же не собираешься оставлять эту бутылку пропадать недопитой, а? – Дядя Брайан от души плеснул в бокал папе, потом себе, потом поднял бокал, салютуя моей сестре. – Выпьем за то, что я смотрю на тебя, малыш! Но я все же не пойму, почему столь явно одаренная юная дама не целится в один из университетов Большой Двойки. В Ричмондской подготовительной школе с утра до ночи только и слышно: Оксфорд да Кембридж. Верно, Алекс?
Алекс на четверть секунды приподнял голову на десять градусов и буркнул «да».
– С утра до ночи, – серьезно подтвердил Хьюго.
– У нашего консультанта по профориентации мистера Уильямса, – Джулия ложкой поймала кусочек полурастаявшего мороженого, который собирался плюхнуться на скатерть, – есть приятель в Лондоне, адвокат из группы радикальных, и он говорит, что если я хочу специализироваться на природоохранном законодательстве, то мне надо идти в Эдинбург или Дарем.
– О, простите меня, – дядя Брайан рубанул ладонью воздух, как каратист, – простите, простите, простите, но вашего мистера Уильямса – он, без сомнения, тайный валлиец! – надо вымазать смолой, обвалять в перьях, посадить на мула и отправить обратно в Хаверфордуэст. – Дядя Брайан побагровел так, что чуть не дымился. – Дело не в том, чему учат в университете, дело в том, с кем ты там водишь знакомство! Только в Оксбридже можно завести связи с будущей элитой! Если бы я носил галстук другого колледжа, меня бы сделали партнером на десять лет раньше! Я не шучу! Майк! Хелена! Неужели вы намерены сидеть и смотреть, как ваша единоутробная дочь губит свои таланты в заштатном сельском университете?
На лицо Джулии набежала тучка раздражения.
(Я на этой стадии обычно прячусь куда-нибудь подальше.)
– У Эдинбургского и Даремского университетов неплохая репутация, – сказала мама.
– Конечно-конечно, но не забывайте вот о чем. – Дядя Брайан практически перешел на визг. – Главный вопрос: лучшие ли они на рынке? А ответ – хрена с два! Ёксель-моксель, именно поэтому государственные школы никуда не годятся. Они, конечно, вполне подходят для Джека и Джилл Незнамокто, но разве они стимулируют развитие самых способных и талантливых детей? Хрена с два! Для учительских профсоюзов «способный» и «талантливый» – грязные ругательства.
Тетя Алиса положила руку на предплечье мужа:
– Брайан, я думаю…
– Нечего меня «брайанить», когда на карту поставлено будущее нашей единственной племянницы! Оно меня волнует! Если это значит, что я сноб, то и хер с ним, простите мой французский, пусть я буду снобом, и я буду носить это звание с гордостью! Я просто не в силах понять, почему девушка с мозгами, достойными Оксбриджа, нацелилась на какую-то дыру.
Дядя Брайан залпом осушил стакан.
– Разве что… – ярость на дядином лице за три секунды сменилась сальной ухмылкой, – разве что, Джулия, у тебя где-нибудь припрятан юный шотландский жеребец с большим волосатым спорраном? А, Майк, а? А, Хелена? Вы об этом не думали?
– Брайан…
– Не беспокойтесь, тетя Алиса, – улыбнулась Джулия. – Дядя Брайан знает, что я охотнее попаду под машину, чем стану обсуждать с ним свою личную жизнь. Я собираюсь изучать право в Эдинбурге, и всем Брайанам Лэмам, элите будущего, придется заниматься нетворкингом без меня.
Вот если бы я такое сказал, мне бы это никогда не сошло с рук, никогда в жизни.
Хьюго поднял бокал, салютуя моей сестре:
– Отлично сказано, Джулия!
– Ах, – дядя Брайан издал какой-то проколотый смешок, – вы далеко пойдете в юриспруденции, девушка, хоть вас и тянет во второсортный университет. Вы в совершенстве владеете приемом под названием «нон-секатор».
– Я счастлива, что заслужила ваше одобрение, дядя Брайан.
Возникла пауза – неловкая, словно корова на льду.
– Ура! – фыркнул дядя Брайан. – За ней всегда должно остаться последнее слово.
– У вас на подбородке волоконце сельдерея, дядя Брайан.
Самое холодное место в нашем доме – сортир на первом этаже. Зимой там задница примерзает к сиденью. Джулия попрощалась с Лэмами и ушла к Кейт Элфрик повторять историю. Дядя Брайан удалился в гостевую спальню, чтобы «дать отдых глазам». Алекс уже в третий раз за время визита сидел в туалете. Каждый раз он просиживает не меньше двадцати минут. Уж не знаю, что за занятие он там находит. Папа показывал Найджелу и Хьюго свою новую «минолту». Мама и тетя Алиса пошли прогуляться по ветреному саду. Я изучал свое лицо в зеркале над раковиной, ища хоть тень сходства с Хьюго. Могу ли я превратиться в него одним усилием воли? Одна клеточка за другой. У Росса Уилкокса получается. В начальной школе он был тупым ничтожеством, а теперь курит со старшими ребятами, вроде Гилберта Свинъярда и Пита Редмарли, и все зовут его «Росс», а не «Уилкокс». Значит, какой-то способ есть.
Я сел и отложил порядочную личинку. И вдруг совсем близко послышались голоса. Я знаю, что подслушивать нехорошо, но я же не виноват, если мама и тетя Алиса вздумали поболтать прямо рядом с отверстием вентилятора?
– Хелена, это не ты должна извиняться. Брайан вел себя как… Боже, я готова была его убить!
– Майкл всегда пробуждает в нем худшие качества.
– Ладно, давай просто… Ой, Хелена, какой у тебя розмарин! Почти дерево. У меня зелень вообще не растет. Кроме мяты, мята прет как ненормальная.
Пауза.
– Интересно, что сказал бы папа, – произнесла мама. – Ну, если бы увидел их сейчас.
– Брайана и Майкла?
– Да.
– Ну, первым делом он заявил бы нам с тобой: «Я же говорил!» Потом закатал бы рукава, нашел точку зрения, прямо противоположную обоим, и не сошел бы с ринга, не раскатав обоих в тряпочку.
– Это, пожалуй, резковато.
– Папа еще и не так был резковат! Вот Джулия с ним, пожалуй, потягалась бы.
– Да, она порой… довольно уверенно отстаивает свои мнения.
– Хорошо хоть ее мнения касаются «Кампании за ядерное разоружение» и «Международной амнистии», а не этих, как их, «Витлуфа» и «Сиси-диси».
Пауза.
– Хьюго у тебя стал такой галантный.
– Галантный, говоришь?
– Ну посмотри, как он настаивал на том, чтобы вымыть посуду. Конечно, я не могла ему этого позволить.
– Да, он мастер прикидываться овечкой. А Джейсон до сих пор болезненно молчалив. Как его дела у логопеда?
(Я не хотел этого слушать! Но не мог уйти, не спустив за собой. А если спустить, они поймут, что я их подслушивал. Так что я был в ловушке.)
– Так себе. Он ходит к этой даме из Южной Африки, по имени миссис де Ру. Она говорит, что мы не должны ждать чудодейственного исцеления. Мы и не ждем. Она говорит, что мы должны быть терпеливы с ним. Мы терпеливы. Больше мне сказать нечего.
Долгая пауза.
– Знаешь, Алиса, даже после всех этих лет мне никак не верится, что папы и мамы больше нет на свете. Что они по правде… умерли. А не просто уехали в круиз по Индийскому океану на полгода и не подают вестей. Или… что ты смеешься?
– Представь себе: застрять с папой на круизном лайнере на полгода! За это, пожалуй, все грехи простятся.
Мама не ответила.
Еще более долгая пауза.
Тетя Алиса заговорила каким-то другим голосом:
– Хелена, прости, я не хочу лезть не в свое дело, но ты с января ни разу не упоминала про те призрачные телефонные звонки.
Пауза.
– Прости, Хелена, я совершенно зря сую свой нос…
– Нет-нет… Видит бог, с кем я еще могу об этом поговорить? Нет, их больше не было. Я даже чувствую себя немного виноватой за свои тогдашние выводы. Я уверена, что это была буря в стакане воды. Выдуманная буря. Если бы не тот… ну, знаешь, тот «инцидент» Майкла пять лет назад, или когда там, я бы мгновенно забыла об этих звонках. Люди постоянно ошибаются номером, линии соединяются неправильно, и все такое. Правда же?
(«Инцидент»?)
– Совершенно верно, – ответила тетя Алиса. – Совершенно верно. Ты ничего не сказала?..
– Ты же понимаешь, припереть Майкла к стенке и потребовать ответа – все равно что своими руками выкопать себе могилу.
(У меня вскочили такие огромные мурашки, что коже стало больно.)
– Еще бы, – согласилась тетя Алиса.
– Средний стажер в «Гринландии» лучше представляет себе, что творится в голове у Майкла Тейлора, чем его собственная жена. Имей в виду, теперь я знаю, почему мамочка половину всего времени была такая депрессивная.
(Я не понимал. И не хотел. Хотел. Не знаю.)
– Ты погрязаешь в унынии, старшая сестричка.
– Ты меня спасаешь, Алиса. Ты, как волшебная швабра, впитываешь мое уныние. Вот ты ведешь гламурную жизнь. Все время общаешься с китайскими скрипачами и смуглыми ацтеками, играющими на сампоньо. Кто у тебя в театре на этой неделе?
– Гастроли Бэзила Браша. «Бум-бум!»
– Вот видишь.
– Их агент чудовищно капризен. Можно подумать, Либераче приехал, а не заштатный телевизионный актеришка с рукой в лисьей жопе.
– Нет бизнеса, кроме шоу-бизнеса!
Пауза.
– Хелена, я знаю, что уже двадцать тысяч раз это говорила. Но тебе нужны задачи посложнее запеченной «Аляски». Джулия в этом году выпорхнет из гнезда. Почему бы тебе не пойти опять работать?
Короткая пауза.
– Во-первых, сейчас рецессия, и людей увольняют, а не набирают. Во-вторых, я унылая домохозяйка. В-третьих, я живу не в пригороде Лондона, а в мрачных дебрях Вустершира, и возможностей для работы здесь намного меньше. В-четвертых, я не работала с тех пор, как родился Джейсон.
– Ну значит, твой отпуск по уходу за ребенком немного затянулся. На тринадцать лет. Ну и что?
Мама издала одинокий смешок – так обычно смеются люди, которым вовсе не смешно.
– Даже папа хвалился твоими эскизами перед дружками по гольф-клубу. Я всю жизнь только и слышала: Хелена то, Хелена сё.
– А я всю жизнь слышала: Алиса то, Алиса сё.
– Ну, папа в своем репертуаре, что ты хочешь? Пойдем. Покажешь мне, где ты собралась делать альпийскую горку.
Я спустил воду, задержал дыхание и попрыскал освежителем воздуха. «Утренняя свежесть» – удивительно отвратный запах.
Папин «Ровер-3500» живет в одном из наших двух гаражей, но мама обычно ставит свой «датсун-черри» на улице, и второй гараж пустует. Вдоль одной стены там живут велосипеды. Папины инструменты на аккуратных полках над верстаком. Картошка в бездонном мешке. В свободном гараже тихо даже в ветреный день, как сегодня. Папа ходит сюда курить, так что в гараже часто попахивает табаком. Мне нравятся даже пятна машинного масла на бетонном полу.
Но лучше всего – доска для игры в дартс. Дартс – это классно. Я обожаю звук, с которым острие впивается в доску. И вытягивать дротики из мишени тоже очень люблю. Я пригласил Хьюго поиграть, и он сказал: «Конечно!» И Найджел вдруг тоже стал проситься с нами. Папа сказал, что это отличная идея, и мы трое пошли в гараж и стали играть в «Раунд». (Нужно целиться в 1, пока не выбьешь 1, потом в 2, потом в 3 и так далее. Выигрывает тот, кто первым дойдет до 20.)
Мы бросили по одному дротику, чтобы определить очередность.
Хьюго выкинул 18, я 10, а Найджел 4.
– Слушай, – спросил меня Найджел, пока его брат попал в единицу первым же броском, – ты читал «Властелина колец»?
– Нет, – соврал Глист, чтобы Хьюго не подумал, будто я пытаюсь подружиться с Найджелом.
Хьюго промахнулся мимо двойки, но попал в нее следующим броском.
– Это просто эпическая книга, – сообщил Найджел.
Хьюго принес все три дротика и вручил мне.
– Найджел, никто уже давно не говорит «эпический».
(Я принялся вспоминать, не говорил ли сегодня «эпический» при Лэмах.)
Я промахнулся по единице первыми двумя бросками, но попал третьим.
– Хороший бросок, – заметил Хьюго.
