Мы сидели на небольшой веранде его дома. Танат не был неприхотливым хозяином в быту, несмотря на то, что в Районе понятие «комфорт» – весьма относительно. Не знаю, откуда он смог их притащить, но мы втроём сидели в разных креслах-качалках. Он любил хорошее спиртное, и сейчас вот мы пили «Баллантайн», настоящий шотландский скольки-то там летний самогон из графства Думбартон вприкуску с копчёной натуральной кониной. Адская смесь, надо сказать, но тогда она оказалась самым тем, что было нужно. Да и были мы не на светском рауте, а в бывшем Радостном. Вечер уже вступил в свои законные права, темнело, на небе наконец-то рассеялись низкие тучи и стали видны такие редкие здесь звёзды.
Район… странное место, появившееся вместо моего города. И я люблю его, несмотря на то, что это уже совсем не то место, которое помню с детства. А возможность поговорить с тем, кто живёт здесь, постоянно мелькая в разговорах рейдерской братии как одна из центральных фольклорных фигур… это круто до невероятности.
– Да что ты, Скопа, прям-таки видела бэньши? – Танат заливисто хохотнул. – Не верю, если честно.
– Чего эт ты мне не веришь?!! – Как обычно начала кипятиться Скопа, затягиваясь сигаретой. Думал, что, может, бросит после двух недель лёжки без сознания, да куда там… – С какого перепуга мне тебе врать?
– Ну, я ж не сказал, что ты врёшь… скорее веришь в то, что видела. Эту девушку увидеть и остаться в живых? Уволь, уважаемая пациентка, но так не бывает. Кэт показывается только тому, кто уже не жилец на этом свете.
– А почему Кэт? – Меня это очень заинтересовало. После сфинкса, которого, или которую, мы смогли уничтожить в подземелье, в бэньши невозможно было не верить. – Ты и с ней знаком?
– Можно сказать, что присутствовал при её втором рождении. – Танат откинулся на спинку своей качалки. – Почему, почему… потому что Катя её звали. Тогда, в прошлой жизни, совсем ещё недавно. Мда…
– Ты с самого начала ведь здесь? – Скопа хитро посмотрела на нашего хозяина. – С самой Волны?
Танат покосился на неё и усмехнулся:
– И что тебе интересно, неуёмная ты натура? Еле оклемалась, а уже навострила уши и пытаешься вытащить из меня что-нибудь, что потом поможет?
– Ну, а как ещё, учитывая, кто ты есть такой? – Скопа улыбнулась ему в ответ, настолько ласково и нежно, насколько смогла. А при желании она улыбалась так, что куда там профессиональным фотомоделям. – Так можно вопросы-то позадавать?
Я покосился на неё, пытающуюся нахально вытянуть хотя бы что-то из Таната и не стал вмешиваться. Скорее всего, что получится узнать лишь то, что ему захочется рассказать, и не больше. Сам я смысла в этом не видел, сейчас мне куда как больше хотелось сидеть, расслабившись, попивать себе янтарное высококалорийное пойло и думать о том, что делать дальше.
Что ждёт нас, когда мы выйдем на Большую землю, вот что действительно интересно. Скопа, ещё не полностью оправившаяся после своего страшного ранения, уже начала, судя по всему, строить какие-то планы на будущие рейды. Что же, её вполне можно понять… натура она действительно неуёмная, и безумно любит то, чем мы занимаемся. И даже то, что произошло, не смогло сломать эту странную любовь. Хотя, а чего тут странного? Наша жизнь, полная адреналина, постоянной опасности и выживания здесь, мне самому очень нравилась. Глупо, конечно, но что поделаешь, если так вот устроен человек, что сам тянется к тому, что является запретным? А ведь последний наш рейд, казалось бы, должен был убить это желание, да не тут-то было.
А, ведь, сколько мы потеряли там, в Радостном? Настя, лейтенант ФСБ, которая так и осталась где-то в самой глубине подземелий. Её напарник, Лёшка, погибший так глупо и так жестоко. Валий и Антон, которые пошли с нами и помогли выжить нам же, оставшись там, в темноте коридоров. И Большой… наш Большой, давший нам один из последних шансов, после того, как мы вместе завалили сфинкса. Там, там, под многими метрами земли, стали и бетона, один против десятков ожесточённых фанатиков…
Только-только оклемавшись, сестра сразу начала рваться назад, чтобы… а вот что чтобы? На это никто из нас не смог бы ответить. Рассудком я давно смирился с тем, что всё, никого из них мы наверняка больше не увидим, но вот сердце, которому это не объяснишь, не молчало. И только слова Таната, которые он произнёс, вернувшись из одной из своих отлучек, заставили нас принять жестокую правду такой, как она есть. Если про Настю он не был точно уверен до конца, то вот про Большого сомневаться не приходилось: «пуритане» достали его. Он не сдался им живым и сейчас тело нашего друга находилось у них. Как охотничий трофей, вот сраные ублюдки…
Я не стал говорить Скопе ничего про свои мысли, потому что знал, что они её не обрадуют. А мысли постоянно крутились возле одного и того же: может, хватит? Сколько можно ещё продолжать эту гонку за артефактами, которая в результате не закончится ничем хорошим. Ведь всё равно, в конце концов, мы придём к одному концу, и сдохнем где-нибудь у Площади, или в Топи, или на Колыме. Невозможно постоянно играть наперегонки с судьбой, испытывая на прочность самих себя, что и доказал наш последний рейд. Но вот смогу ли оставить Район?! Не знаю, не знаю… это тяжело, на самом-то деле.
В какой-то момент я понял, что Танат, продолжающий автоматически отвечать досужей Скопе, сидит и внимательно смотрит на меня своими глубокими антрацитово-чёрными буркалами. Потом он совсем замолчал, и через какое-то время моя сестра, поняв, что сейчас что-то пошло не так, успокоилась. Забралась в кресло с ногами, завернувшись в клетчатый шерстяной плед, обиженно нахохлилась и прикурила ещё одну.
– Ты не уйдёшь, Пикассо. – Танат чуть грустно улыбнулся. – Можешь попробовать, но уйти не сможешь. И дело даже не в том, что Район нужен тебе как воздух. Это ты нужен городу, хотя понять и принять это будет нелегко.
– Что? – Я недоумённо уставился на него, ставшего в этот момент тем, кем он и был – Изменённым, бывшим мне, человеку чужим. – Что-то, то ли я туплю, то ли лыжи совсем без смазки…
– Да всё ты понимаешь, рейдер. – Танат усмехнулся. – Каждый из вас, оказавшийся здесь, обречён с самого начала. Но кто из вас останется обычным охотником за лёгкой добычей, а кто сможет сделать что-то стоящее… этого никто не сможет сказать точно. Пока не придёт время действовать.
– Вы про что это, а? – Скопа, недовольно поблёскивающая в нашу сторону глазищами, решила вмешаться. – Слышь, чего, брат, а прояснить?
Я чуть помолчал, прежде чем ответить ей. Достал сигарету из пачки, покрутил в пальцах, понюхав сладковатый аромат, прикурил…
– Хочу завязать, вот что. – В стремительно накатывающей темноте её лицо было не очень хорошо видно, но всё же стало заметно, как оно ощутимо вытянулось, напрягаясь в гримасе недоумения. – И тебе советую над этим подумать, сестра.
– С дуба рухнул? – Скопа выматерилась. – Какого хрена ты мне тут пургу какую-то прогоняешь, а? И что ты делать будешь, уедешь назад, начнёшь снова покупать-продавать?
– Ну, не знаю… – На самом деле ни разу не задумывался над тем, что делать, если прекращать ходить в Район. Почему-то казалось, что всё образуется само собой. – Можно подумать, тем более что средства вроде как есть…
– Знаешь, что… – Она встала, откинув плед. – А не пошёл бы ты в жопу со своими такими правильными мыслями, а? Не хочу про это говорить сейчас, вот чего, спать пойду!
И пошла в сторону двери, медленно и аккуратно, придерживаясь за перила веранды. Было слышно, как, ругаясь под нос, она дошла до комнаты, в которой спала. Хлоп, и мы остались вдвоём с Изменённым, сидевшим напротив меня. Глядящим на меня своими бездонными зенками и с улыбкой чеширского кота на абсолютно невозмутимом лице.
– Она поймёт, только не сейчас. Не переживай, она простит и поймёт.
– Я знаю. Просто сейчас она больше всего на свете хочет отомстить за друзей, это понятно… – На душе неожиданно стало очень противно, как будто предал её. – И не захочет принять моего решения спокойно. Но что делать?
– Ладно, что тут ломать голову над тем, что разрешится в любом случае? – Танат легко поднялся. – Спать пора идти, завтра будет сложный день.
– Почему?
– Будет и всё тут. – Он повернулся в сторону города, откуда начала доноситься частая стрельба. – Всё повторяется, постоянно одно, и тоже. Там, кстати, сейчас как раз развлекается Кэт. Я чувствую, когда эта девочка выходит на охоту, иногда стараюсь помешать ей. Хотя это редко получается, с нашим хозяином и его волей мне не сладить…
– С кем? – А вот это уже действительно интересно. Мало того, что бэньши существует, так у неё ещё есть хозяин?!
– С кем надо. – Неожиданно отрезал Танат. – Пикассо…
– Что?
– Помни, что я сказал тебе про Район. Ты ему нужен, также, как и твоя сестра…
Что оставалось сказать на такое? Вот и я не тогда не смог ничего ни спросить, ни ответить. И до сих пор мучаюсь над тем, что хотел сказать этим Изменённый.
Через неделю мы ушли. Скопа, всё ещё дующаяся на меня, шла хорошо, последствия ранения практически не сказывались. За нами пришёл тот самый Следопыт, на деле оказавшийся вовсе даже Егерем. Он провёл нас по абсолютно незнакомой мне тропе, которая вывела к старой заправке, от которой в сторону Кротовки уходил сохранившийся асфальт дорожного покрытия. Блокпосты Периметра остались позади, и до дома мы добрались без приключений.
Что сказать… было нелегко. Когда находишься в Районе, то постоянное напряжение нервов не даёт тебе окунаться в переживания с той глубиной, с которой бы хотелось. А вот вернувшись – откат, полученный от них, зачастую превосходит все мыслимые ожидания. Этот раз исключением также не стал, скорее наоборот.
Несколько дней подряд мы просто пили в «Солянке», начав спускать то, что успели заработать за несколько месяцев. Сдобный, который всё прекрасно понимал, в результате запретил брать с нас деньги и подрядил двух своих вышибал контролировать тот момент, когда нас со Скопой начинало нести и отправлять наши практически бездыханные тела домой. Нас никто не пытался задирать, понимая, что сейчас это будет чревато. Те самые Бек с Жаном, с которыми мы так и не успели подраться перед последним выходом в Радостный, прониклись этим вообще, по самое не хочу. Они постоянно находились рядом и, как-то раз, даже самолично набили морды каким-то туристам, решившим пристать к Скопе. В общем – все нас понимали, жалели и старались накрыть волной любви и понимания.
Пить нам надоело довольно быстро, тем более что как ни старайся, залить эту боль и потерю ничем не удавалось. На какое-то время я так вообще закрылся сам в себе, стараясь лишний раз не выходить из квартиры, сперва, как казалось, ненадолго. Скопа отходила также мучительно, но более агрессивно. Придя в себя после почти недели заливаний спиртосодержащих, она отправилась в Район с Соколом, несмотря на то, что просил её этого не делать. Но она не стала слушать, заупрямившись и наорав на меня, а я… я не смог отправиться с ней.
Что-то надломилось внутри, что-то очень важное. Каждую ночь, выходя на улицу и смотря в сторону розового неба над Радостным, мне хотелось оказаться там. Вновь ощутить пронизывающий ветер, постоянно дующий у Черты, почувствовать запах сгоревшего пороха и толчки отдачи в плечо от стреляющего АК. Увидеть перед собой врага, без разницы, умеющего думать, или нет. Пройтись тенью вдоль самых опасных мест, чувствуя хребтом, как пробегает по нервам редкая и позорная дрожь. Вернуться в него… но нет. Дни шли, Скопа возвращалась, бросала на пол трофеи, а в стиралку грязные, пропитанные потом и кровью вещи. Залезала в душ, а потом садилась в кресло напротив, закутавшись в старый халат, дымила сигаретами и рассказывала, рассказывала. Её не отпускало, но она хотя бы старалась выместить неугасающую злобу и ненависть, в каждом рейде отстреливая хотя бы по одному «пуританину», против которых объявила форменный крестовый поход. В скором времени с ней стала ходить лишь команда Сокола, считавшего нас даже ближе чем простыми друзьями. Остальные, даже явно влюблённый в неё Лебедь, рисковать не хотели. Воевать с «серыми» в Районе было сущим самоубийством. Но она хотя бы пыталась что-то делать, а вот я…
Потом меня вызвали в местное отделение Конторы, к офицеру, которого я никогда здесь не видел. Был долгий разговор, в котором в основном звучал мой монолог, лишь изредка прерываемый вопросами собеседника. Что и как произошло, что случилось с Ефремовой, с её командиром, как там оказались пиндосы? Куча вопросов последовала после того как я замолчал, и на многие из которых ответить было невозможно. В какой-то момент хмурый и уставший человек, сидевший напротив, понял, что больше я не смогу ничего сказать, и меня отпустили. Самое удивительное, что с меня просто взяли подписку о невыезде и неразглашении… хотя что я мог разгласить? Не знаю, может и мог бы, но наверняка никто не поверил бы в это. А когда мне выдали две пластиковых карты, которые при проверке оказались заполнены тугриками под завязку, то вот тут просто растерялся. Но возвращать их естественно не стал, обналичив обе и убрав деньги всё ещё безумствующей в очередном рейде сестры в сейф Сдобного.
Понимая, что нам с ней нельзя сейчас находиться рядом, съехал, оказавшись в небольшой однокомнатной квартирке. Специально подобрал её так, чтобы окна выходили в ту сторону, где до сих пор полыхали газовые факелы моего города. И стал жить, ничего не делая, стараясь не встречаться с теми, с кем не так давно бок о бок ходил в рейды. Меня грызла тоска, поедом жрали отчаяние и стыд за то, что выдохся. И накатывало временами странное и страшное ощущение того что, возможно, это мне нужно было остаться вместо Большого там, под городом. День за днём, они текли мимо, одинаково серые, монохромные, наполненные лишь бесплодными тоской и жалостью. Маленький бар в старом мебельном гарнитуре-стенке никогда не пустовал, но разнокалиберные ёмкости в нём стали меняться всё чаще. Было очень стыдно перед Скопой, которая, вернувшись из Радостного, сначала искала меня, а потом, ворвавшись разъярённой бурей орала, размахивая руками. И плакала, уткнувшись в моё плечо, говоря что-то про то, что боится за меня. Это было правдой, потому что самому становилось страшно от каждодневного и бесконечного Дня сурка, в который загнал себя сам.
А потом случилось чудо. Я просто слонялся по улицам этого большого посёлка, или маленького городка, кому как, подумывая о том, чтобы всё-таки собраться с силами и уехать. Дальше оставаться здесь было невыносимо. Последняя встреча с сестрой закончилась очередной ссорой, после которой она вновь расплакалась и ушла, оставив меня наедине со стаканом и мыслями. Шёл, не глядя по сторонам, задел кого-то плечом и двинулся дальше, даже не подумав извиниться, пока меня не окликнул очень красивый и чрезвычайно разъярённый женский голос. Первое, что увидел, оборачиваясь, были очень яркие и злые глаза с длинными и пушистыми ресницами. Второе… летящий прямо мне в лицо небольшой, но умело сжатый и уверенно направляемый кулак.
Найти её оказалось просто, Кротовка никак не тянет на мегаполис. Сложнее было попробовать объяснить майору федеральной службы безопасности то, что хотел ей сказать порядком поистрепавшийся бывший вольный бродяга. Ну да, куда как странная ситуация, понимаю. Но я всё же попробовал, хотя для этого мне пришлось приложить все свои дипломатические способности. Правда сделать это получилось только спустя неделю, так как прийти в себя и вернуть относительно нормальный вид, оказалось сложновато. Поглядев в последний раз на себя в зеркало, висевшее в небольшой ванной, проведя рукой по в кои-то веки гладко выбритой щеке, я отправился на рандеву к чуду. Можете представить уровень удивления в её глазах?! И, как ни странно, но вместе с ним мне-то ли почудилось, то ли на самом деле увиделись интерес и одобрение.
Бить она меня больше не пыталась, но все домогания отвергала, вместе с цветами и приглашениями отправиться куда-нибудь и вместе поужинать. В конце концов, мне стало ясно, что дальше так продолжаться не может. Самым наглым образом, посреди белого и рабочего дня, впёрся в её кабинет, закрыл дверь на защёлку и решил ничего не говорить. В конце-то концов – кроме порции свежих звездюлей и нескольких суток в «обезьяннике», что могло мне грозить? Кто волков боится, тот, как известно, на «Вдову Клико» рассчитывать не должен. Да и не мог я больше, глядя на её лицо, не попытаться… а утром следующего дня, по счастью субботы, уже смог любоваться на неё, тихо и мирно спящую рядом.
И на какое-то время пустота отпустила, и мир вновь стал цветным. Безумный подарок судьбы, свалившийся мне на голову и ударивший кулаком в нос, оказался тем, чего, как оказалось, так долго не хватало в жизни. Простая теплота, которой не было столько лет, глаза напротив, безграничная нежность, прятавшаяся за звёздами на погонах и напускной повседневной строгостью. Мы просто гуляли по небольшому парку каждый вечер, пили вино, могли молчать подолгу, просто сидя напротив друг друга. Счастье, которого, как я тогда думал – абсолютно не заслуживал, нашло меня само. Но было и ещё кое-что.
Оставались сны, но сны, которые выгнать из головы было невозможно. Доктора, к которым я обращался, помочь ничем не могли. Каждую ночь, снова и снова, мы ходили в Район. Мы трое: я, Скопа и живой, надёжный и сильный Большой. Просыпался в холодном поту, понимая, что готов кричать и рваться, бежать куда-то в бесплодной попытке помочь, догнать, спасти… не знаю, насколько бы меня хватило. Она была рядом, обнимала, прижимая к себе и мягко гладя по голове. Наверное, только это не дало мне тогда сойти с ума, когда сны стали приходить постоянно, и рассудок уже не выдерживал постоянного боя внутри самого себя.
Она пыталась мне помогать, окружая теплом и лаской, единственным, что могла дать. И в какой-то дождливый осенний день, смотря на меня, так не кстати заснувшего днём и вновь крутящегося маятником, предложила пойти работать в госструктуру. Я отказался. Но она попыталась снова и снова, не сдаваясь и настаивая, понимая, что только это сможет помочь. Объясняла про то, что создаются специальные группы спасателей, которые будут не просто патрулировать Периметр, а вытаскивать тех, кто попал в беду. Понимала, что вина, которая гложет меня, может хотя бы заснуть где-то внутри, сжаться до размеров горошины, если буду делать для других то, что не смог сделать для моего друга, моего, хоть и не по крови, брата. Мягко и настойчиво, изо дня в день, говорила, растолковывала, старалась пробить ту ледяную корку, что наросла на мне. Ей удалось, и в какой-то момент я решился, надумал, что может быть и стоит попробовать. Проснулся одним пасмурным осенним утром, и пошёл в сторону двухэтажного кирпичного здания на территории городка силовиков.
Обучение, короткое и жёсткое. Многое было простым, кое-что сложным, но и оно подошло к концу. Через два месяца, поглаживая пальцами три полевых, шитых нитками звезды на бегунках камуфлированного костюма, я получал свой первый инструктаж в роли заместителя командира одной из групп быстрого реагирования. Через несколько часов после этого – в первый раз за многие месяцы оказался возле Черты. Я смог, справился и вернулся всё же в него, проклятый и любимый мною Район-55…
Мы таскали из-за черты группы военных, попавших по самые помидоры, спасали репортёров и просто гражданских дураков, молодых и не очень, решивших погеройствовать и полезших через Периметр. Вытаскивали патрули вояк, и перекрывали те зоны, через которые к Периметру шли Изменённые. Каждый второй из нас в прошлом был рейдером, которому сейчас списали все грехи, выдав разовую индульгенцию, которую каждый из нас и оплачивал. С головой ушёл в это, возвращаясь домой уставшим, голодным, но полным того непередаваемого ощущения, которое всегда дарил мне Радостный после Волны. Я снова находился там, где хотел быть, пусть и оказался с другой стороны баррикад.
Случались конфликты, которые приходилось разрешать честно, один на один. Многие рейдеры перестали здороваться, считая меня – то ли предателем, то ли ещё каким шакалом. Так же, как и остальных таких же ребят, в какой-то момент решивших прекратить безудержную гонку за наживой, но так и не нашедших силы уйти от Района. Но, если честно, мне было откровенно наплевать на всю ту хрень, что мне пьяно кричали в спину. Да, было больно от того, что не мог общаться с сестрой, которая очень остро переживала изменения в моей жизни. Но мог ли отказаться от того, что приобрёл? Нет, потому что моё чудо продолжалось, и если для этого нужно было носить погоны и ловить совсем уж зарвавшихся рейдеров, то я был готов это делать.
Мой мир стал другим, и мне было хорошо от этого, и хотелось верить, что всё так и останется на своих местах…
Задачи были нарезаны, и пришлось топать в сторону техпарка, чтобы проверить те два «бэтэра», что сегодня входили в состав группы как транспорт. Командир остался проверять личный состав, его экипировку и прочее. Мы доверяем друг другу, но лишний раз проверить собственное снаряжение перед боевым выходом (а у нас все такие) никому не повредит. А вот мне, как младшему по званию, досталось идти и общаться с ленивой «мазутой», которые сейчас наверняка начнут переводить стрелы друг на друга. А куда деваться, товарищ старлей? Правильно, с подводной лодки никуда не удерешь, и, значит, нужно попинать этих лентяев.
Взяли меня на самом подходе к парку, чисто и аккуратно. Никто ничего и не заметил. Практически из воздуха соткались трое архаровцев в чёрном, заломили руки за спину и повели на жёстком захвате к небольшому фургону-«воронку». Никаких объяснений, кулаком под дых на мои попытки возмутиться и начать качать права. Руки затянули эластичными наручниками, так, что и захочешь, но ничего и не сможешь сделать. Везли недолго, минут пять. Когда откатилась дверь, то стало ясно, что автомобиль сразу въехал в закрытый бокс.
Очень грубо заставили пройти в дверь в самом углу и подняться по лестнице наверх. В кабинете с закрытыми плотными портьерами окнами, сидело трое. При виде их мне стало не по себе, и было с чего. Если майор Захарчук, отвечавший за внутреннюю безопасность, был мне хорошо знаком, то вот двоих полкашей видел точно в первый раз. Было заметно, что эти двое ещё те осьминоги, которым ничего не стоит распотрошить любого, вот только вопрос – на хрена им потребовалась моя скромная персона?
А ответ пришёл быстро, причём вместе с вопросом, как не парадоксально это прозвучит. Один из полковников, не заморачиваясь представлениями и нормальным обращением к целому старшему лейтенанту, выпалил в лоб и сразу:
– Где можно найти Сдобного?! Живо!!!
– Чего? – Вот тут я и охренел. – Какого нахер Сдобного, товарищ полковник?!!
– Ты сейчас вообще подумал, прежде чем это ляпнуть? – Захарчук подошёл ко мне. – Ты что думаешь, лейтенант, что надел звёзды и все сразу забыли то, кем ты был? Сдобный, дружбан твой закадычный, владелец кабака и барыга, по-чёрному толкающий стволы, артефакты и прочую хрень. Помнишь такого?
Он смотрел на меня, не моргая, зло и выжидающе. Что там было в глазах полковников не знаю, не до того мне стало, если честно. Никогда не считал себя праведником, хорошим человеком или правильным пацаном. При знакомстве с незнакомым человеком всегда предупреждал про то, что являюсь изрядной сволочью, скотиной и подонком. Выгораживать кого-либо, если это грозило неприятностями мне, близким и друзьям, наверное, никогда бы не стал, не знаю, не доводилось мне стучать и доказывать, что форму доклада знаю. Да и не Штрилиц я ни хрена, или героический партизан там, но… Сдобный? Нет уж, чудовища в звёздах, болт вам, а не то, где можно поискать моего друга. Пока смогу молчать, то ни хрена ни скажу…
– В «Солянке» не пробовали посмотреть, товарищ майор? – Голос вроде не был издевательским, обычный такой был голос, но один из полкашей аж взвился.
– Отвечать, лейтенант, бля, где можно искать Сдобного, если он решил лечь на дно?
– Да откуда я знаю?! – Пришлось заорать в ответ, старательно показывая всё возможную честную белизну и пушистость. – Я его уже полгода не видел!!!
– Решил, что отвертишься, Пикассо? – Полковник, которого про себя уже окрестил «пузаном», вновь подошёл ко мне. Эва как, аж погонялу решили вспомнить, вот чего бойся то… – Так не получится, товарищ уже почти бывший старший лейтенант. Вы нам всё расскажете, дорогой вы наш собеседник. Всё-всё, даю вам честное слово офицера, который защищает интересы нашей с вами родины.
Ну не дурак человек, а? Мало того, что для начала пригнали сюда как скотину тупую, так и допрашивают, ну прям как в кино. Того и гляди, сейчас второй полкаш, который всё молчит, начнёт корчить из себя доброго и хорошего дяденьку, решившего помочь плохишу снова стать Мальчишом-кибальчишом, ага. И ведь самое интересное во всей этой немного театральной байде, что так оно и будет, наверное, щас вот «пузан» ещё порет чуток, слюнями меня всего забрызгает, карами страшными пригрозит, и тут – оба-на, появился нормальный, за ногу его, полицейский. Так и случилось.
– Ты чего себе там в голове-то своей недалёкой придумал, быстрый гонец?! – Пузатый навис надо мной, красный, выпучивший свои глазёнки и реально брызгающий слюной. Прям, сука, как бульдог хранцузскый, что живёт у соседки снизу, разве что не сопит и не хрюкает как тот шерстяной половик. – Думаешь, не за что тебя на кукан посадить, рейдер? Чего молчишь?!!
– Вы ошибаетесь, товарищ полковник… – Так, выпрямимся, гордо так, и с видом оскорбленной в лучших чувствах кучером Потапом воспитанницы института благородных девиц, оказавшейся в поисках чистой любви на сеновале. – Я уже дано не рейдер, хотя и не буду отриц…
– Что ты отрицать мне тут не собираешься, а?!! – Полкаш взревел, заставив меня чуть отклониться назад, чтобы не попасть под звуковую волну и брызги, которые летели в мою сторону. – Шваль, которую по неусмотрению взяли на службу! За одно дело с нашими ребятами, которых ты с сестрой и вашим здоровым дружком-дебилом подставили и бросили в Радостном – срок такой впаяем, что «вышке» обрадуешься! Ты что думаешь, что если тебя в реагирование взяли через одну бабу, на передок слабую, то всё забыли? Хрена те на, дружок, ошибаешься…
А вот это он зря сказал, урод толстопузый, ой и зря. Мало того, что помянул того, кто погиб прикрывая нас с Настей, так ещё и по счастью моему так прошёлся? Не знаю, понял ли полкаш то, что сейчас спорол, но на какое-то время он заткнулся. Со стороны себя не увидишь, но выглядел я сейчас, надо полагать, страшновато.
– Так, Костя, прекрати. – А вот и добрый полицейский вышел на сцену. Вот скажите мне, товарищи, что такого вообще стряслось вдруг, что прискакали к нам ажно два целых полковника и давай разоряться перед одним бывшим рейдером? И что такого мог толкнуть налево Сдобный, что его всё-таки решили взять за жабры, а? – Послушайте, лейтенант, давайте не будем глупить и думать, что мы эсесовцы. Ведь на самом деле, подумайте, наверняка всё это не зря. Вы, как-никак, присягу давали, хоть и давно, но сейчас-то снова на службе. Раз сказано вам, что надо поделиться информацией о возможном нахождении гражданина Пышкина, так уж будьте добры, поделитесь. Знаете, ведь, точно знаете – куда мог пойти, где сейчас скрывается, и так далее. Поможете?
Нет, вы только посмотрите на них, артистов погорелого театра имени маэстро клоунады и пантомимы Асисяя, клоуны, ёпта. У меня даже закралось сомнение в их состоятельности, как настоящих «безопасников», или кем они там являлись. Всё выглядело именно как глупая и бездарная сцена в каком-нибудь сериале, не сравнить с общением хотя бы перед тем, как я нацепил погоны, будь они неладны. Чёрта с два оказался бы здесь, свалив куда-нибудь, или сумев вернуться к своей бывшей работе. Ладно, хоть, что пока всё так идёт… а не форсировано, ага. Просто сидя перед ними, могу долго языком трепать и отнекиваться, а ведь если возьмутся серьёзно? Не уверен я в том, что не начну сливать всё, что только можно слить. И ладно, если психотропный препарат какой-нибудь вколют, а то мало ли?
Полковник, бывший в отличие от товарища пусть и не тощим, но намного более подтянутым, тем временем терпеливо ждал моего ответа. Ну а что, уважаемые мои гестаповцы, потяну ещё чуть времени, пока даёте. Захарчук, который временно самоустранился, встрепенулся, когда я повернул к нему голову:
– Говорить собрался?
– Может, наручники снимете? – Руки, если совсем уж честно, затекли просто неимоверно. – И это, курить здесь можно?
– Вот сука! – Толстяк ухмыльнулся, разом потеряв весь свой разгневанный вид и показав, наконец-то, своё настоящее лицо, спокойное, холодное и расчётливое. – Решил типа мозги нам повыносить, ну ну…
И вот тут мне и стало страшно. Оперетта с либреттой, или береттой, бог её знает, как правильно, явно закончилась. Захарчук неожиданно сник, глянув на меня с чётко видимой жалостью, от которой внутри резко оборвалось, а потом заколотилось с удвоенной силой. Полковники переглянулись с таким людоедским выражением в глазах, что сразу стало ясно, что всё действительно было лажовым спектаклем, который просто притупил мою бдительность. Сам-то, дурень, расслабился, подумал, что сейчас смогу ещё чуть попарить им мозги, а им это и было нужно. Раз решил время потянуть, то что? Именно, наверняка что-то, да знает. И это было правдой, так как куда мог отправиться Сдобный, знало всего несколько человек, и я был в их числе.
– Покурить захотел… – Поджарый улыбнулся, да до того паскудно, что мне стало ещё хуже. – А чего? Захарчук, да ты дай ему сигарету, вон, прямо в зубы, пусть покурит. Тоже мне, дел то напоследок.
Майор достал из кармана пачку «Петра», вставил сигарету мне в рот, щёлкнул зажигалкой. Сжав фильтр зубами, и прикурив, я постарался затянуться так, чтобы не закашляться. Надеюсь, что у меня на лбу пот не выступил, так как почувствовать это не получалось. Я не трус… но я боюсь, и именно так. А вы, думаете, на моём месте не тряслись бы мелкой дрожью, выдавая себя ходящими ходуном коленями? Никто ничего не пообещал, но что тут скрывать – про методы дознания и получения необходимой информации в некоторых ситуациях у нас в стране наслышаны все, надо полагать. Ждать, что мне как реально персонажу героической сказки времён писателя Гайдара дадут бочку варенья, и, в придачу, ящик печенья в голову не приходило. Вот то, что в морду дадут, и ливер отбить могут, эт запросто. Ох, ё-ё-ш-е-н-ь-к-и-ё-ё, эх и попал же я…
Пузатый полковник поднял трубку, ткнув всего лишь в одну кнопку, и рыкнул в неё, вызывая какого-то Савельева. Ком адреналина, висящий где-то между внутренними органами, быстро и радостно завращался, весь в ожидании какой-то гадости. Навроде амбалов в клеёнчатых фартуков с медицинскими пилами, наборами «Домашний мастер-костиломастер» или «Начинающий хирург-садист-стоматолог». Сзади чуть слышно скрипнула дверь, и надо мной кто-то завис.
– Давай, бери орла этого обоссавшегося, сажай в «воронок» и жди нас. Сейчас выходим и в Центр, понятно?
– Так точно, товарищ полковник. – Сзади гулко пробасил кто-то явно очень большой и сильный, после чего меня очень неаккуратно, рывком, подняли на ноги и, вернув в то же положение, в котором и привели, отправили вниз по лестнице. Ладно, что хоть на голову ничего не нацепили, наверное, чтобы успел перед смертью порадоваться видом потёртых и обхарканных ступеней. Надо же, такая серьёзная контора, а мыть лестницу некому, вот непорядок-то где! Думаете, что крыша поехала со страха? Да кто ж его знает, по какой причине у меня в тот момент в голове вертелось такое вот дерьмо…
Мы ехали минут десять, двигаясь с хорошей скоростью вперёд, в Центр. Трое конвоиров, тех самых здоровяков в чёрном, молчали. То ли характеры у них были невесёлые, то ли просто усели надоесть друг другу за время совместной службы, хрен их знает. Тоже мне люди в чёрном, ёпта… да-а-а-а, брат Пикассо, а ведь вляпался ты. Вот так вот и заканчивается всё хорошее, нежданно-негаданно и до жути подло и безнадёжно.
В голове крутились какие-то абсолютно глупые мысли, в основном связанные с тем, что всё обойдётся. Что там ждало впереди, пока было неясно, и ведь всё может быть. Хотя… вряд ли что-то хорошее, это точно. Сдобный-Сдобный, что ж ты, брат, натворил-то такого, а?
Д-А-А-А-Н-Г-Г!!! Впереди раскатисто грохнуло, «воронок» разом заскрипел, тормозя, меня кинуло вперёд, больно впечатав в металл борта. Конвоиры, вцепившиеся в сиденья, удержались, но ненадолго… и было с чего.
Так-так-так-так-так… металлический стук и свист, звон вылетевших двух небольших окошек, лязг по полу, такой знакомый лязг от прекративших полёт и превратившихся в комочки пуль. Товарищей в чёрном уже не было, вместо них были три сломанные куклы в измочаленных точными попаданиями костюмах. Как так можно, скажете вы? Да очень просто, если стрелять по тепловизору и знать, кого нельзя зацепить. Правда есть ещё одно, самое важное – сам стрелок. Кто это мог бы быть, интересно? Но почему-то, уж не знаю почему, мне сразу стало понятно то, кто выполнил всю эту сложную затею.
И когда чуть позже боковая дверь откатилась, пропустив в первую очередь ствол такого знакомого АК-103 УМ с серым дульником, я обрадовался, но вовсе даже не поразился. А удивляться Скопе, оказавшейся внутри машины сразу после Сдобного, мне уже и не подумалось.
– Целый?!! – Голос сестры чуть дрожал, руки быстро пробежались по моей одежде.
– Да целый, целый, всё хорошо. – Как же я рад был её видеть! – Вы откуда?
– От верблюда, бля. – Сдобный, матерясь, освобождал мне руки. – Давай вставай, узник застенков гестапо, и на выход, шевелись быстрее, двигаться надо!
Легко сказать – шевелись, когда столько времени пришлось сидеть. Про руки я промолчу, потому как когда они, наконец, начали приходить в себя, то было очень неприятно, если мягко выражаться. Ну, да и хрен с ними, самое главное сейчас понять, что к чему и действовать. Потому что без этого останется только сесть на пятую точку и ждать пока не прилетят вертолёты с Кротовки и не уничтожат нас прямо тут.
Понять вышло быстро, и много ума прикладывать не пришлось. Ну а кого можно было ещё ожидать увидеть? Правильно, Сокола-со-товарищи. Ну, спасибо вам, парни, ничего не скажешь. Кроме них рядом со Сдобным стоял незнакомый мне мужик уже немолодого возраста, одетый в армейский комбинезон, с таким же, как и у большинства присутствующих «калашниковым» и всей необходимой амуницией. Всё было очень новым, чистеньким и блестящим, что легко выдавало принадлежность к закромам Сдобного. Дядька стоял спокойно, наблюдая за куском дороги, который был виден за поворотом, на котором парни и встретили конвой, торжественно везущий меня на инквизиторские экзекуции в Центр. Так, а что у нас со второй машиной?
Мда… даже немного жаль, если быть до конца честным. От седана «Волги-300» ничего и не осталось, лишь дымящий остов. Пойти на такое? Да что же творится то, кто мне скажет? Если те рейдеры, что были одними из самых лояльных и старались просто не переступать все возможные установления и положения пошли на аннигиляцию федералов, или кто они там?!! Охренеть не встать, вот и всё, что ещё тут добавишь… а вот жаль, всё-таки, что тот урод, который назвал ЕЁ чуть ли не последней шлюхой, погиб. Жаль. И не надо думать, что я последний поддонок, просто такое нельзя прощать, никому и никогда.
– Одевайся, Пикассо! Да что с тобой, ты чего тормозишь то?!! – Сдобный смотрел на меня с такой укоризной, что мне стало по настоящему стыдно. Тупить нельзя, ни то время, не те обстоятельства.
Сестра уже открыла большой рюкзак на станке, и залезла в него руками, выгребая из него… надо объяснять, что она выгребала?
