– Ну давайте выпьем, что ли, – подытожила Лисицкая. – Макс, Колян, разливайте.
Возможность что-то делать сразу вывела наших двух мужчин из ступора. Они взяли в руки по кувшину, зазвякало стекло, бокалы у всех наполнились домашним белым.
– Не чокаясь? – тихо спросила Майка.
– Да пошли они… – сказал Макс то слово, которое до этого произносил губами. – Жлобы хреновы. Такой журнал не уберегли! Давайте за Бук, и очень даже чокаясь!
– Да, за него! – подхватил Коля. И девочки, включая Калерию Поликарповну, тоже очнулись и начали пить.
Самое страшное на сегодня оказалось позади. Похоже, никто меня сильно не ненавидел. Жизнелюбие быстро взяло верх, и мы уже говорили о том, как, например, потратим выходные пособия на выходные в Амстердаме.
Корректор Калерия Поликарповна, которую мы называли «человек-скороговорка» (попробуйте быстро произнести «корректор Калерия Поликарповна»), после первого же бокала стала вспоминать молодость и самиздат. Глаза у нее были счастливые – она снова диссидентствовала. Выпускающий Рита, давно влюбленная в арт-директора Макса, решила не терять ни секунды из отпущенного нам времени и утвердила голову на Максовом плече. Он покосился на нее недоверчиво, но стряхивать не стал, сидел прямо. Фоторедактор Леля не пила, и я вдруг подумала, что она, наверное, беременна. У нее в последнее время будто взгляд стал светлее, да и муж ее Коля ходил в приподнятом настроении. Что ж, мстительно подумала я, одну из нас вы точно уволить не сможете. Ни один Трудовой кодекс не позволит, даже если кодекс чести вам не помеха!
Майка рдела лицом и писала что-то неприличное в телефоне. Лисицкая спорила с Калерией Поликарповной о Солженицыне: «Да его невозможно читать, только вычитывать. Вам потому и нравится, что вы корректор!» Макс уже открыто гладил Ритину руку, Коля наклонялся к Леле и заботливо что-то спрашивал, а она, пользуясь, видимо, своим новым положением, капризничала и показывала знаками, как ей холодно.
Я пила вино и думала, что молодец. Собрала таких отличных людей, заняла их делом, и даже сейчас они меня не убили, а, наоборот, утешили – тем, что их жизнь идет дальше и с закрытием Бука не заканчивается.
Если вам кажется, что вы молодец и в воздухе пахнет весной, значит, вы выпили слишком много белого вина.
Зазвонил мой телефон. Незнакомый номер, но городской и из нашего района.
– Вениамин Александрович?
– А сами как думаете? – улыбнулась я. Жизнь пока казалась хорошей. На том конце кому-то было не до шуток.
– Извините, то есть, Вениамин Аркадьевич! Уже девять вечера, и я больше не могу сидеть с вашим сыном, меня саму дети дома ждут. Может быть, позвоним матери?
– Вы уже звоните матери, Лейла Магомедовна, – я узнала Кузину воспитательницу. – Что случилось, ребенка не забрали?!
– Ой, здравствуйте, – испугалась меня воспитательница. – Наверное, я перепутала… Антонина Геннадьевна?
Кажется, в роли Вениамина Аркадьевича я нравилась ей больше.
– Да-да. – Я вышла в коридор, потому что сотрудники мои вошли в раж и перекрикивали даже Григория Лепса из колонок. – Что произошло?
– Я звонила Вениамину Аркадьевичу с шести часов, дозвонилась в семь, он сказал, что уже едет, но задерживается в пробке… – Как знакомо, боже мой! – Я хотела позвонить вам, но он сказал, что вы в Вологде…
– Где? Впрочем, неважно. Я выезжаю, – прервала я ее. – Лейла Магомедовна, дождитесь меня, пожалуйста.
К детскому саду мы с Вениамином подъехали одновременно – я на такси, он на своем джипе. Лил февральский снегодождь, работал только один фонарь, Кузя одетый стоял у калитки под навесом, рядом – Лейла Магомедовна немым укором.
– Ну что же вы так, – укор перестал быть немым. – Разве можно!
Кузя был похож на сироту, которого привели показывать новым потенциальным родителям.
Вениамин птицей подлетел к нему и схватил на руки. Спаситель.
– Садись в машину, – бросил он мне со всем презрением, на которое был способен. Я не понимала, что за сцена разыгрывается под фонарем, но мне было неловко перед Лейлой Магомедовной.
– Спасибо вам огромное, и простите нас. Куда вас отвезти? – спросила я.
– Да нет, я живу прямо здесь, напротив, – воспитательница помедлила. – Наверное, надо было его отвести ко мне. У меня тоже два мальчика, постарше. До свидания. Ничего страшного.
Она открыла зонт и удалилась в ночь.
Я села в машину. Вениамин пристегивал Кузю, Кузя все молчал.
– Нагулялась? – снова с тем же презрением сказал муж.
– То есть? – Я так удивилась, что могла только переспросить.
– От тебя алкоголем разит за версту!
– У нас закрыли журнал. Ты обещал забрать ребенка в шесть часов. И давай поговорим дома, пожалуйста, – я спиной чувствовала, как Кузя съежился в своем детском сиденье.
– Нет, ты ребенку объясни, где ты шляешься!
– Я-то? В Вологде же, сам сказал. А ты мне объясни, где ты был с шести до девяти.
– Я ехал по пробкам! Город стоит!
– Я только что ехала по тому же городу. Добралась за пятнадцать минут.
– Да пошла ты! – Вениамин заорал, вывернул руль, шины завизжали.
– Ты сошел с ума, что ты творишь? Лучшая защита – нападение?!
– Мамочка! – закричал Кузя и будто захлебнулся. – Мамочка!.. Мы с Лейлой Магомедовной нарисовали для тебя коалку! Он такой серый, хороший, милый! Тебе обязательно понравится!
Мой ребенок молил о пощаде.
– Конечно, понравится. А он спит в кроватке? – Я повернулась к Кузе. На Вениамина старалась не смотреть.
– Нет, он висит на ветке. Ты разве не знаешь, коалки едят эвкалипт.
– Я думала, ему надоело есть эвкалипт и он решил поспать в кроватке.
– Не-е, – Кузя уже улыбался, думая, как здорово он отвлек маму от «плохого» разговора. – Он никогда не устает есть! Поэтому его знаешь как зовут? Жора!
– То есть Георгий?
– Нет, Георгий – это Гоша, как у нас в группе Гоша Чумаков. А коалка – Жора, он все время жр-р-рет!
И мы оба засмеялись. Молодец, Жора.
Дома Вениамин заперся в туалете и не выходил оттуда, пока я восхищалась Жорой, кормила и укладывала Кузю, пела ему песню про снежного человечка, обещала, что завтра заберу его пораньше из сада и мы опять сходим в пиццерию к Ириске, потому что ему понравилось, как она делает из бумаги коалок по фамилии Оригами.
– Это японская фамилия, – сказал Кузя, зевнул и согласился на то, чтобы я выключила свет.
Я взяла свой ноутбук и пошла с ним на кухню. Вениамин не хотел продолжения разговора. А я пока не хотела даже его начала. Я пришла в постель, когда муж уже спал. Судя по тому, как он картинно захрапел, – притворялся.
5. Мир, труд, Майка
Вино было домашним, а похмелье – диким.
Утром я проснулась с настоящей головной болью – и фигуральная головная боль отступила. В телефоне было много неотвеченных звонков и два сообщения. Одно от Лисицкой: «Ты забыла куртку и совесть. Обе у меня». Второе от Майки: «Что произошло, Козлик? Куда ты ускакал?»
Вениамин, как я и ожидала, встал рано, отвез Кузю в сад и уже уехал на работу – или куда он там уехал. Наутро выясняют отношения только в сериалах. Все выспались, всё поняли и готовы обсуждать. В жизни же люди действуют не по сценарию.
Я выпила таблетку и кофе, и в голове осталась только фигуральная боль. Одно дело собрать много хороших людей, сказать им, что они уволены, и радоваться тому, что они адекватно реагируют на твои слова. Другое – искать им новую работу и ехать в Суздаль на встречу топ-менеджмента. Кстати. Мне теперь тоже нужно искать работу. Как-то я вчера об этом не подумала.
В нашей семье зарабатывала я. А Вениамин просто был незаменимым специалистом. Я работала всегда. Днями, ночами, между сессиями, поступлением в аспирантуру, кандидатскими минимумами и поездками в роддом. Писала статьи про похудение и делала расшифровки программ для независимого телеканала – был такой. Бегала на интервью с гастроэнтерологами и организовывала съемки жены писателя на старой даче писателя – тогда я завела много знакомств, которые потом пригодились нам в Буке. Я даже ходила на дико интересный спецкурс одного дико умного журналиста и книгоиздателя, и ему нравились мои мысли и мои работы, но потом отвлеклась на Кузю. Когда книгоиздатель – звали его Роман Львович Крутов – позвонил мне и спросил, приду ли я на следующее занятие, я ровным голосом ответила, что вряд ли, потому что нахожусь в предродовой палате.
Акушерка отняла у меня телефон и крикнула в него:
– Папочка, потом позвОните, у ней пять сантиметров раскрытие!
Не знаю, как отреагировал книгоиздатель Крутов на эту радостную новость, но больше он мне не звонил. Мне казалось, что я упустила тогда что-то важное – призом по окончании спецкурса было штатное место в издательстве, и все понимали, что оно должно достаться мне. Когда я родила, Крутов распустил спецкурс с одним объяснением: «Не получилось». Роман Львович на меня рассчитывал, а я подвела. Но Кузя на меня рассчитывал тоже.
В общем, я работала. Внештатно – тонны статей про тонны лишнего веса и армию писателей, затем штатно – один женский журнал, другой женский журнал, потом Бук. Аспирантуру я бросила – не смогла втиснуть ее ни в один график. На каждом месте мне давали больше работы, больше ответственности и больше денег. Мы жили в квартире Вениамина, но купили две машины и за одну из них уже даже выплатили кредит. Вениамин ездил на «ленд-крузере», мой маленький синий бегемот «пиканто» с круглыми фарами стоял во дворе – я боялась его водить. Вениамин зарабатывал ровно в пять раз меньше меня, зато часто забирал Кузю из детского сада. Я догадывалась, что в саду у меня формируется образ редкого животного – кукушко-ехидны, но на работу все равно продолжала ходить.
Ну вот, теперь не буду.
Зазвонил телефон. Майка.
– Привет, Козличек, ты живой?
– Ага, относительно. Ты в редакции уже?
– Нет, я тут как раз объезжаю пробку недалеко от вас, подумала, может, заскочить тебя забрать?
– Давай, конечно, – обрадовалась я. – А у тебя все в порядке?
– Еще в каком, – засмеялась Майка. – У меня счастье, похоже, и я даже сглазить не боюсь! Вот так! Буду через пять минут, позвоню.
Майка приехала, и я в целях самосохранения предложила ей зайти на кофе, прежде чем ехать на работу. Слушать Майку, когда она за рулем, трудно: в эти моменты лучше тихо молиться и поминать грехи свои. Майка водит еще хуже меня, но ее это не останавливает. Гаишники ее тоже редко останавливают – она умудряется одновременно быть блондинкой и прикидываться ею (вы, кстати, замечали, что «натуральная блондинка» и «настоящая блондинка» – разные вещи… люди? Майка – натуральная, но умеет, если надо, быть настоящей).
– Марко позвал меня к себе! – донесла наконец Майка свою новость, выплеснула ее на меня с порога и опустилась на табуретку в кухне.
– Ого! – сказала я. – Вау! Беллиссимо, или как там у вас?
– Офигиссимо! – засмеялась Майка. – Он позвонил сегодня утром и сказал, что больше так не может, любит и хочет жить со мной. Во Флоренции. Кто-то хочет жить со мной во Флоренции и звонит мне для этого в шесть утра! Козлик, ты представляешь?!
Козлик не представлял. Вообще-то ни один козлик не мог представить подобное еще полгода назад.
Полгода назад Майку бросил муж. Бросил хамски, как-то уж совсем некрасиво, в день похорон ее отца. Воткнул нож в спину, из которой уже торчало несколько ножей. Он безбожно изменял ей последние пару лет, и все знали об этом, и она тоже, но молчала, терпела. У ее мамы с папой была идеальная семья, и Майка изо всех сил пыталась себя убедить, что и у нее получится такая же. А папа умер. Майка и ее мама стояли у гроба, а Майкин муж спрашивал меня, хочу ли я вечером пойти на концерт группы «АукцЫон».
– Так вечером поминки, – говорила я шепотом, обдумывая – если я сейчас убью этого урода, его похоронят вместе с дядей Славой?
– Ну и что. Сначала на поминки, а потом на концерт.
Позже я узнала, что после концерта он пришел к Майке и завернул красивую речь на тему «мне нужна свобода» и «я не хочу жить во лжи». Майка дала ему свободу в пять минут – за стенкой спала мама, которую напоили валокордином.
А потом начались чудеса.
Раз – и Майка по моему настоянию едет в пресс-тур во Флоренцию.
Два – она снова едет во Флоренцию в гости к Марко, итальянцу, с которым познакомилась в той командировке.
Три – и она все ночи проводит в скайпе, а днем отвечает на сообщения романтического толка.
Четыре – и Марко приезжает в Москву, оказывается красавцем, умницей, полиглотом и филантропом (заплатил за Лисицкую в кафе. Она была сражена).
Пять – он возвращается в Италию и через пару дней, подумав, зовет Майку к себе.
Ему за сорок, его работа как-то связана с нефтью, он жил в Вене и Париже, немного говорит по-русски, и его мама даже на фото – нормальный интеллигентный человек!
– Майка, – еле выговорила я. – Кажется, наш Бук не зря помер. Лелька беременна, Рита с Максом, ты с Марко, Вениамин завел себе бабу…
– А Лисицкая нашла работу с гигантской зарплатой.
– Что?! А это она когда успела?
– Вчера сразу после нашего исторического обеда. Ее давно звали какие-то знакомые питерские начальники обратно в пиар. Предложили деньги, которые в Питере, кажется, никому не платят. Она сначала отказалась – кто ж бросает Бук – а вчера быстренько согласилась, раз бросать уже нечего. Ей уже надо скоро переезжать и готовить какой-то суперфорум. Лисицкая собиралась сама тебе рассказать, но уж, простите, я сегодня архангел и несу вам благие вести!
И тут Майка осеклась. Помолчала, посмотрела на меня изучающе.
– Та-ак, – протянула она, – думала проскочить? Что значит «Вениамин завел себе бабу»?!
6. Выход А
В общем, на работу мы с Майкой так и не поехали. Более того, мы забрали Кузю из сада перед обедом (воспитательница Лейла Магомедовна проводила меня взглядом «я знаю, что вы делали прошлым летом»), пошли в кафе с пиццей и Ириской, просидели там больше двух часов, сложили пять коалок, раскрасили их в модные цвета сезона, а потом поехали в торговый центр неподалеку, и там Кузя купил себе настоящего коалку Жору. Плюшевого, с большими глазами и кожаным носом.
Торговый центр располагался в промзоне недалеко от шоссе Энтузиастов, и проектировал его, похоже, сумасшедший мастер лабиринтов. Мы довольно быстро заблудились. Майка утверждала, что машину поставила около выхода А, но никакого выхода А, а также Б или Щ, видно не было. Только множество тесных кабинок, громко именующихся павильонами, миллион коридоров и поворотов, большое и очень торжественное синее мусорное ведро и кофейный автомат с табличкой «Не раб.!».
– Стойте здесь, я пойду искать машину, – решила Майка, аккуратно прислонив нас к свободолюбивому автомату. – Найду – позвоню.
Вместо нее мне позвонил издатель Юра. Я сообщила, что мы с Майкой отсутствуем по семейным обстоятельствам.
