– Ах да, верно! Нет, не видел. А что произошло-то?
– Там пациентка его буянит, порывается уйти!
– Так пусть уходит – мы никого не держим!
– Но ей только утром сделали операцию, она не может ходить, понимаете?!
– Погодите, это, как ее… Карпенко, что ли?
– Точно, Карпенко!
– И куда же она намылилась?
– Говорит, домой ей надо, у нее дети…
– Ладно, пошли! В какой она палате?
– В четырнадцатой.
Размашистым шагом он двинулся по коридору. Алина семенила следом, едва за ним поспевая.
Когда они подошли к палате, она забежала вперед и распахнула дверь перед Мономахом. Каждая палата была разделена надвое, и из левой доносились возбужденные голоса:
– Ну, куда ты собралась, дурочка! – увещевал кого-то густой, низкий женский голос. – Ты же на ногах не держишься!
– Да пусть идет! – возразил надтреснутый, старческий. – Меньше народу, больше кислороду!
Во втором голосе Мономах безошибочно узнал противную старушенцию Игнаткину, которой он самолично делал плановую операцию по замене сустава. Бабка скандалила по любому поводу, и медсестры старались пореже заходить в палату, из-за чего страдали и другие пациентки, которым не посчастливилось лежать в ее неприятной компании.
– Так, что тут за сыр-бор? – вопросил он, толкнув дверь, отделяющую предбанник с умывальником и дверьми в туалет и душевую.
Его изумленному взору предстала следующая картина. Пациентка лет сорока, сидя поверх шерстяного одеяла, закидывала в полиэтиленовый пакет вещи из тумбочки. Одна ее нога находилась в ортопедическом чулке, и ей было весьма неудобно заниматься своим делом, так как ее правая рука висела на перевязи, загипсованная.
– Владимир Всеволодович, она уходить собралась! – пожаловалась пожилая пациентка, лежащая у окна – похоже, это она пыталась урезонить сумасшедшую мамашу.
– Вы что, ополоумели, Карпенко? – не совсем вежливо обратился он к женщине, затравленно глядящей на него снизу вверх. – У вас сложные переломы плеча и голеностопа, как вы намереваетесь до дома добираться?
– Можно вызвать такси, – проскрежетала Игнаткина, буравя Мономаха черными глазами-бусинками из-под морщинистых век.
Интересно, есть ли на свете хоть один человек, питающий к этой гарпии добрые чувства?
– Точно, – кивнул он, – можно даже связаться с МЧС и вызвать вертолет для вашего удобства, Карпенко, но мне кажется, что вам все же стоит подумать о том, чтобы остаться в больнице и вылечиться.
– Я не могу! – пробормотала больная. – У меня дети…
– За ними некому присмотреть?
– Вы не понимаете…
– Если есть необходимость, можно позвонить в службу опеки и попросить…
– Нет! – пронзительно взвизгнула Карпенко. – Не надо никуда звонить, пожалуйста!
– Да это же временная мера…
– Нет, не надо, не надо!
Мономах и Алина встревоженно переглянулись: пациентка определенно вела себя неадекватно. Она попыталась встать и растянулась бы на полу, не подхвати ее Мономах и не верни на место.
Держа ее, он ощутил, что тело женщины бьет крупная дрожь. Мономах сделал Алине едва заметный знак— к счастью, девушка обладала способностью понимать врачей с полувзгляда.
– Вы не понимаете, я не могу остаться! – бормотала Карпенко, пытаясь высвободиться из мертвой хватки Мономаха. – Они забрали детей, и я даже не знаю… ну, почему вы меня не слушаете?!
Вернувшаяся в палату Алина, пользуясь тем, что он крепко удерживает женщину на койке, стараясь не повредить ее оперированную руку, привычным движением воткнула в здоровое плечо пациентки шприц с реланиумом.
– В психушке таким место! – авторитетно заявила «гарпия», откидываясь на подушку с разочарованным выражением на физиономии: «концерт» окончен, и дальнейших развлечений не предвидится.
Некоторое время Карпенко брыкалась, но потом лекарство возымело действие, и она притихла. Реланиум не вызывает снотворного эффекта, поэтому она оставалась в полном сознании.
– Пожалуйста, послушайте меня! – простонала она. – Мне нужно… срочно нужно домой!
– Что случилось? – спросил Мономах, усаживаясь на краешек койки. – Ваши дети что, одни, без присмотра?
– За ними… Оля смотрит.
– Кто такая Оля?
– Дочка моя… старшая.
– Ну и в чем же тогда проблема?
– Они забрали моих младших! – всхлипнула женщина. – Мне нужно домой…
– Кто забрал? – перебил Мономах. – Кто это «они»?
– Органы опеки! Они пришли и забрали их, я забегала по инстанциям, а тут эта авария так некстати… Оля всего лишь ребенок, она не может сама со всем разобраться… Да не станут они с ней разговаривать, понимаете?! А еще Витя…
– Вы сейчас тоже вряд ли сумеете что-то исправить, – возразил Мономах. – Во-первых, просто не дойдете, а во-вторых, сейчас уже девятый час, и все государственные структуры закрыты… У вас есть какая-нибудь соседка, которой можно доверять?
Карпенко задумалась на несколько секунд, потом нерешительно кивнула.
– Позвоните ей, попросите приглядеть за детьми. Завтра с утра мы попробуем вам помочь. Договорились?
Он сурово посмотрел в полные слез глаза пациентки.
Та, помешкав, снова кивнула.
– Вот и ладненько!
– Ну вот, а я сразу говорила – неблагополучная семья! – злорадно проворчала «гарпия».
– С чего вы взяли? – возмутилась больная, пытавшаяся с самого начала вразумить Карпенко.
– Да с того, что у благополучных детей-то не забирают! Голодрань всякая народит детишек, а потом – давай, государство родимое, заботься о них, расти-корми!
– Да вы-то какое к государству отношение имеете?! – кинулась на защиту многодетных семей сердобольная пациентка.
– А самое прямое: я, между прочим, на это самое государство пятьдесят лет с гаком вкалывала и налоги платила, а значит, кормила всех этих «крольчих» с их «крольчатами»!
Дальше слушать перепалку Мономах не пожелал. Он рывком поднялся на ноги и, взяв Алину за локоть, вывел в коридор.
– Проверяй ее время от времени, – сказал он медсестре. – Если попытается выйти…
– Если она попытается выйти, поднимется такой грохот, что не услышать будет невозможно! – усмехнулась девушка.
– Ну, ты все поняла… Ладно, я пошел, а ты, давай, командуй тут!
По пути к лестнице Мономах набрал номер Ларисы Ковальчук.
Социальный работник попала в больницу в результате очередного эксперимента Комитета по здравоохранению: там вдруг решили, что такой специалист непременно должен присутствовать в каждом медучреждении.
Мономах смутно представлял себе круг обязанностей Ковальчук – вроде бы ей следовало заниматься выбиванием квот для пациентов, находящихся в стационаре, а также заниматься проблемами социально незащищенных слоев населения, однако этим его представления и ограничивались.
Мономаху ни разу не приходило в голову обратиться к Ковальчук, и он понятия не имел, обращались ли к ней его коллеги – как-то не было необходимости интересоваться.
Ну вот, кажется, пришло время!
Длинная, долговязая тень легла на пол прямо перед Мономахом.
Подняв глаза, он увидел того, кого и ожидал – своего ближайшего друга и коллегу Ивана Гурнова, зава патологоанатомическим отделением.
– Так и знал, что ты в больничке торчишь! – удовлетворенно кивнул большой и гривастой, как у льва, головой Гурнов.
– Я-то ладно, а вот ты почему еще здесь? Вопрос и впрямь имел под собой основания: как и Алина, патолог мог вовсе не работать, живя на наследство, оставленное ему одним из пяти бывших тестей.
Иван помогал ему во время тяжелой болезни, доставая дефицитные обезболивающие в неограниченных количествах, и тем заслужил то, что своей непутевой дочери миллионер оставил сущие крохи, обогатив зятя. Тем не менее Гурнов остался на работе и, насколько знал Мономах, никуда уходить не собирается.
– Да я, понимаешь, сплетни собираю, – ответил на вопрос патолог. – Похоже на то, что с завтрашнего дня лафа заканчивается: к нам едет и.о.!
– Главного?
– Ага. С завтрашнего дня, если верить слухам, приступает.
– А кто, неизвестно?
– Тайна, покрытая мраком! И я подумал, что по такому поводу грех не выпить, как полагаешь?
– По-моему, праздновать нечего, – пробормотал Мономах, чувствуя в желудке неприятную пустоту. – Как бы завтра не возникло повода упиться вусмерть!
* * *
Алла жадным взглядом проводила очередной гигантский кусок шоколадного торта, отправившийся в рот Марины.
Было в этом что-то сексуальное до пошлости – Алла просто не могла отвести глаз от выкрашенных в ярко-розовый цвет губ подруги-адвокатессы и ее языка, с вожделением слизывающего с них ванильный крем.
Кажется, Марина это заметила, потому что хохотнула и сказала:
– Послушай, закажи себе что-нибудь калорийное наконец, а то на тебя смотреть жалко!
Алла невольно посмотрела на свою тарелку с порцией фруктового салата без сахара и без заправки – стараниями диетолога с несоответствующей жесткому характеру фамилией Добрая, и он казался ей верхом пищевой распущенности.
– Нельзя, – вздохнула Алла, подцепляя вилкой кусочек ананаса. – Недавно только удалось преодолеть очередной рубеж в…
– Ой, нет, даже слушать не хочу! – замахала полными, ухоженными руками Марина. Каждый ее палец украшали золотые кольца. – Одна мысль о твоей диете нагоняет на меня смертную тоску!
Несмотря на внушительный вес и гренадерский рост, Марина Бондаренко нисколько не стеснялась своей нестандартной внешности. Она знает секретные места, где приобретает потрясающей красоты наряды «королевских» размеров, ее ногти и волосы всегда в полном порядке, и никому в голову не приходит, что с ее весом что-то не так! У Марины толпы поклонников, но, будучи на десять лет старше Аллы, она не стремится к замужеству, предпочитая «свободные» отношения.
– По-моему, – продолжала Марина, – ты и без этой дурацкой диеты была хороша – во всяком случае, гораздо менее дерганая! Но, если тебе так нравится…
– В том-то и дело, что нравится! – улыбнулась Алла, прожевав ананас и вылавливая из тарелки зеленое яблоко. – Ты не представляешь, какая легкость появилась во всем теле! Раньше я каждый раз умирала, пытаясь успеть на автобус, такая была одышка!
– Почему бы тебе не приобрести машину? – пожала плечами Марина. – Купи, и проблема решена!
– Ты действительно не понимаешь или делаешь вид?
– И то, и другое, – рассмеялась подруга. – Знаешь, я в юности тоже парилась по поводу своей полноты, но потом это прошло. Я научилась подстраиваться и, что самое главное, научила других: если я вам не нравлюсь, это ваши проблемы, не мои! В любом случае, Аллусь, у меня все равно нет силы воли, чтобы, как ты, смотреть на обжирающихся окружающих, не мечтая вырвать кусок у них изо рта.
– Еще как мечтаю, Марин! – улыбнулась Алла. – Но я поставила себе цель, а ты меня знаешь: если я что задумала…
– Да-да, знаю, – закивала адвокатесса, беря двумя пальцами лежащий на блюде пышнобокий эклер с заварным кремом. – Как там твой сыщик поживает?
– Ты удивишься, но… у нас все отлично.
– Почему это я должна удивляться? Ты классная, красивая, да еще и умная, так с чего бы нормальному, здоровому мужику не захотелось тебя заполучить?
– Честно говоря, я думала, что мы переспим, и все закончится, – задумчиво проговорила Алла, помешивая вилкой остатки салата. – Видишь ли, Митя…
– О, он уже «Митя»!
– Да ну тебя!
– Прости, так о чем ты там думала-то?
– Ну, Митя не производит впечатления постоянного мужчины.
– А где ты их видела-то, постоянных мужиков? Все кобели как один – это я как специалист утверждаю! Однако и без них никак, поэтому приходится мириться с маленькими недостатками во имя… ну, во имя жизни на земле, к примеру. И во имя секса: за хороший секс, подруга, можно многое простить. А Митя твой как по этой части?
Алла лишь загадочно улыбнулась. Она любила Марину, но не была готова обсуждать с ней интимные подробности своей личной жизни.
