– Остановись! Нет, Элли, нет! – перебила взволнованная девушка. – Я просто боялась, что обвинят меня. Я думала, скоро всё это закончится.
– Что?
– Я не раз уже видела, как кто-то делает подклады у дома, – торопилась оправдаться девушка. – Какая-то женщина. Эти карты я подбирала, как и ты, после её ухода. Смотри: они тоже обгорелые, а мои – нет. Видишь?
Она, в знак доказательства своей правды, раздвинула веером свои три карты против подобранных трёх в другой руке. Элли не знала, верить или нет, – ведь смотрела она скорее не на изображения, а на одинаковые рубашки, всё-таки не дававшие ей покоя.
– Но они из одной колоды. Разве нет?
– Потому я и молчала. Не понимала, как это объяснить другим, – ведь и себе-то не смогла. Думала: всё доделает ведьма и уйдёт, а я выкину, что нашла, и зла не случится. Да никто в итоге ничего и не заметит. Затем я поискала вокруг дома – и наткнулась на остальные подклады; всё находила и находила их: сначала под окном Бетти, затем – Филиппы и после – Анны.
– Допустим. А что значат эти «подклады»?
– Насколько могу судить, их сила строится по значениям самих карт. Но все они негативны. И более того – ведут к гибели тех, кому сделаны. Кто-то хочет зла этому дому.
– А может быть, и кому-то определённому?
– Не исключено. Но я считаю, что это ещё не конец. Однажды я читала об этом, и такой порядок мне знаком. По идее, дальше должна последовать карта того, кому желают смерти.
– Или карты…
Обе девушки задумались.
– Или я их просто ещё не нашла… – добавила Мари, но от этого стало ещё напряжённее.
Спустя некоторое время Элли спросила:
– Мари, а всё это действительно существует? На самом деле?
– Если ты о силах природы, то, конечно, да.
– Я о колдовстве, о духах.
– Для меня это одно. Просто, может быть, наука ещё не всё открыла для себя, а по мне – это есть.
– Но что же тогда будет дальше? – Поддавшись подростковым эмоциям, Элли на мгновение тоже прониклась непонятным для неё миром.
– Надеюсь, что всё обойдётся… Или у ведьмы недостаточно сил, и всё ей обратно и вернётся, если не давать волю панике.
– А зачем ей это может быть нужно?
– Возможно, это заказ, и сама она не имеет никакого отношения к нам. А там кто знает? Столько завистливых людей в округе!
Мари впервые за долгие годы почувствовала интерес к разговору, будто начала обретать настоящую подругу.
– А если не обойдётся?.. – риторически переспросила Элли.
– То тогда придёт смерть, – спокойно подытожила Мари.
В этот момент как раз поднялись и расшумелись птицы над садом. Старшая девушка отвлеклась, медленно провожая их взглядом, но младшая даже не заметила этого. А вот иной гул, ставший отчётливым, как только пернатый галдящий кагал удалился подальше, сразу привлёк её подсознательное внимание. Элли повернулась на звук.
«Автомобиль!»
Девушка резко вскочила и, неожиданно для обоих, крепко обняла Мари:
– Извини, мне надо доделать кое-какие дела. Приходи ко мне в комнату после ужина, давай ещё поболтаем.
Она посмотрела вдаль – действительно, два автомобиля стремительно уносились под гору. Помахав на прощание Мари, девушка помчалась к кухонному тайнику с ключами. В спину она услышала оклик:
– Но мы же теперь подруги, да?
– Конечно! – Элли специально остановилась и произнесла это лицом к Мари. Ещё раз помахала ей. – Обязательно заходи!
Мари умиротворённо улыбнулась и начала складывать карты обратно в тканевый кисет. А Птичка спешила уложиться в отведённое время и на сей раз.
* * *
Все лисицы из близлежащих смешанных лесов снова позавидовали бы проворности и шустрости Элли: не минуло и пяти минут, как она уже была в кабинете деда! Девушка достала из ящика кипу всякой всячины. Пропустив знакомые бумаги, её пальцы остановились на папке, следовавшей за документами о её удочерении. Нахлынуло уже привычное чувство трепета, и в жилах забурлило ожидание новых разгадок.
Одна часть девушки безудержно рвалась во взрослость, на волю, другая всё так же цеплялась за прошлое, не желая его перекраивать. Сама Элли предпочитала в такие моменты ни о чём не думать, а просто приступать к действиям, чтоб «не надеяться на прошлогодний снег». Что будет – то и будет. Тяжко от неизвестности, и дороги назад нет: половина пути, как и недомолвки, ещё хуже.
Очередные две папки с документами оказались похожими одна на другую: у обеих одинаковая обложка, только толщина была повнушительнее, чем у предыдущих. Одну папку Элли отложила на стол, а с другой села поудобнее в кресло. Первая страница – «Медицинская карта Лили Пёрк». Взгляд перебрался на второй заголовок – «Медицинская карта Анны Пёрк».
Элли стала читать карту сестры.
Неприметно текли минуты. Девушка уселась поудобнее в скрипучее кресло, ещё не поменянное на новое, а большие настенные часы так мерно убаюкивали её разум, что написанное начало читаться автоматически. Вот уже и зевота не один раз навестила Птичку, и глаза от монотонности заслезились. В общем, переведя прочитанное на человеческий язык, Элли поняла, что Лили родилась крепкой девочкой, как и рассказывала мама. Все показатели соответствовали норме. Далее также всё шло как по маслу: ребёнок набирал силу, вес, рост.
Листая страницы, Элли дошла до нужного места: «…точный диагноз на данный момент установить не удалось, как и вероятность обратимости процессов, происходящих в центральной нервной системе…».
Она листала дальше.
Всё казалось какой-то мистикой. На ровном месте здоровье было утрачено почти полностью, прогнозы становились критическими. Элли понимала: то, что она так быстро читает, висело дамокловым мечом над головами родителей – надежды исчерпывались с каждой строчкой. Врачи устали разводить руками на расспросы о причинах происходившего с бедной беспомощной девочкой…
Так же внезапно, как необъяснимая беда набросила сети на Лили, она и расплела их – далее говорилось о начавшихся ни с того ни с сего улучшениях. Словно по чьему-то приказу, организм возвращал себе нормальное развитие. Врачи прогнозировали полное выздоровление не позднее чем через полгода.
«Ничего не понимаю: она же до сих пор в коляске!» Дело не прояснилось и спустя несколько страниц: речь снова шла об ухудшении, но на этот раз о постепенном, готовом растянуться на всю жизнь и, возможно, необратимом…
Вдруг скрипнул пол в холле.
Птичка подалась вперёд и вытянула шею, пытаясь понять, не показалось ли ей это.
Тишина.
Но беспокойство разлилось по всем телу, рисуя тревожные картины, – ведь когда подросток несколько раз нарушает запреты, не получая за это наказания, он подсознательно начинает ждать, что его поймают.
Элли медленно поднялась с кресла, которое, естественно, издало гораздо более громкий звук. Эмоции усилились настолько, что дошли до лёгкого головокружения.
Снова скрип. На этот раз как будто ближе.
«Господи, да что же это?..»
Элли второпях засунула документы, кроме карты Лили, обратно в середину стопки и закрыла ящик стола. Она не рассчитала силу, и гулкий удар напугал её и того пуще.
«Аккуратнее, всполошённая корова!» – промелькнуло в голове будто голосом няни.
«Наверно, так меня успокаивает подсознание – ведь я даже не знаю, чего так испугалась».
Снова скрип. Точно, это шаги. Кто-то крадётся.
«Что же теперь делать? Как же так, все же уехали! Боже, только бы это была няня… или Бетти…»
Она огляделась в комнате и увидела брошенную на стол вторую папку, которую автоматически схватила и засунула за пазуху к первой. Сделав пару нервных беспорядочных движений, она направилась к длинной толстой шторе.
Несколько секунд прошли спокойно.
Девушка нервно усмехнулась своей глупости и уже решила направиться домой, как тотчас услышала щелчок дверной ручки.
Сердце завалилось в самую глубину, а коленки казались чересчур слабыми от страха. Время застыло – может быть, потому что застыл воздух.
Девушка чуть повернула голову, чтобы посмотреть в окно: родной, безопасный дом находился всего в нескольких десятках метров. О, как много бы она отдала сейчас, чтобы просто испариться и оказаться там, в уютной пряной кухне с Филиппой!
Режущим скрипом обдало уши – открылась дверь.
«Хорошо, что я закрыла ящик. Пусть ничего не заметят и просто… просто уйдут… Пусть, пусть… ну, пожалуйста…»
У Элли всё сильнее колотилось сердце.
Чужое дыхание – встревоженное, полное адреналина – медленно двигалось по комнате: кто-то аккуратно обходил мебель, чуть шаркая ногой. Затем исчезло, будто обдумывая дальнейшие действия. Пожалуй, и вечности не хватит, чтобы описать всё пролетевшее перед внутренним взором юной Птички.
Собственное дыхание – прерывистое, тяжёлое – казалось ей чересчур громким. Сделав глубокий вздох, девушка затаила дух. Спустя тридцать секунд пульс уже дятлом долбил в виски, но вздохнуть снова было нельзя – теперь уже совсем громко вышло бы. Но некто, ещё находящийся в комнате, всё не двигался, не издавал шума.
Девушка готова была упасть в обморок; ей почудилось, будто штора начала потихонечку отодвигаться (её рябивший однотонный рисунок и недостаток кислорода мешали Элли точно это понять). Снова повернув голову в сторону, она заметила, что ткань явно переместилась к откосу: её стало гораздо меньше, и она уже приближалась к плечу.
Резким рывком, как ударом грома, откинуло занавеску!
Птичка не сразу поняла, что крик, возникший вместе с выдохом, был её собственным.
Когда побелевший от шока экран перед глазами прояснился, Элли увидела лезвие ножа, кончик которого указывал прямо ей в горло. А за ним – незнакомое лицо женщины со сжатыми в струнку губами и сверкавшим молнией взглядом…
Глава 6
Как всегда незатейливо, Филиппа управлялась у плиты и успевала всё сразу. Иногда, для отдыха глаз, она оборачивалась к окну – проверить: на месте ли все осенние красоты. В приоткрытые ставни иной раз забегали отголоски птичьих игр, припорошенные знакомым каждому прелым шорохом листвы. Солнце на редкость быстро сменило давешнюю дождливость и расплескалось по охровым насыпям закутков сада. Пела природа, и, понятное дело, запела и душа кухарки.
Будучи в приподнятом до неугомонных ласточек настроении, она затянула не очень благопристойную деревенскую песенку, сначала пропуская «крепкие» места, затем тихонечко мыча их, а потом и вовсе распевая на всю кухню. Дела спорились, куплеты резво лились, дообеденное время размеренно испарялось.
И вот, ближе к самой высокой ноте, Филиппа размашистым вибрато затянула первые буквы непристойного (даже лучше сказать «пикантного») слова, самозабвенно закрыла глаза, приподняла руки, будто идя навстречу другу, чтобы обняться, но не успела докончить…
– Да ты что! Осядь!
От испуга звуки в горле перепутались, сдавились в ком, перекосились в короткий визг и застряли поперёк. Кухарка громко закашлялась и завертелась перед кастрюлями, как курица, обнаружившая, что две минуты жевала не червяка, а простой серый шнурок.
– Господи приди! – выскочил её первый, собранный в слова вскрик. – Нельзя же так подкрадываться! Аж дух в зобу спёрло! Я чуть с роднёй своей не встретилась – добрая им память!.. До сих пор руки колыхаются.
– Я не кралась, просто кто-то так разорался, что своё печёночное рагу оглушил, не считая бедных жителей нашего перекосившегося от срама дома, – сказала Бетти, которая уже сидела в привычном кресле у двери, закинув ногу на ногу, и делала записи в свой блокнот повседневных забот. Видимо, она достаточно наслушалась куплетов, пока дело не дошло до предела её слуховых децибелов, не говоря уж о границах приличия. – Кто-то так разорался, что у меня три ресницы завернулись.
– Боже, да кто же это?! Я и не знаю…
– Да уж… действительно загадка.
Филиппа покраснела и стала громко перемешивать стряпню, чтобы быстрее стереть предыдущие звуки из памяти Бетти, но, заметив боковым зрением, что план не особо эффективный, решила поскорей перевести тему:
– Я сегодня утром такое молоко взяла в деревне – жирное, вкусное, ароматное! Там дворовые мальчишки такие развесёлые, шальные песни пели… – тут она быстро осеклась. – …Такое молоко, такое молоко! Ммм… чудо пахнущее! Будто коровушку-душку моими наваристыми, пышными кашами кормили!
– Да. Наверно, и горло, на зависть оперным крикунам, отменно смазывает…
Кухарка уже не знала, как выпутаться из сраму в приличие. Спасение явилось в виде Элли, залетевшей на кухню с распалённым взглядом и красными щеками.
– Вспомнишь солнце – вот и лучик! – просияла «певица», а потом без нужды прибавила: – Легка на поминках!
– Да уж какие-то потешные «поминки» получаются, с такими-то «романсами»! – добавила Бетти.
– Что это с тобой приключилось, Птичка? Вся всклокоченная, как перед ощипом, – Филиппа повернулась к ней не без удивления.
– Просто удирала от дневной летучей мыши, – решила отшутиться та, учуяв царящее в комнате оживлённое настроение.
– Да как же так? – возмутилась няня, – я же только вот прибиралась! И откуда она только вылезла, кровопийца!
Бетти подняла взгляд, пытаясь понять, всерьёз ли на сей раз встрепенулась кухарка, которая продолжила:
– Ну а если всё-таки увидала – значит, мытая, чистая, как мои обеденные скатерти, была мышь, не так ли? Чего ж её тогда пугаться? Филиппа нигде грязи не допустит укрыться.
Здесь все рассмеялись, и обстановка разрядилась со всех сторон. Элли забралась в любимое местечко у окна, выглянула из окна в сад и вздохнула:
– Эх… какая живописность! Всё такое непередаваемое, неповторимое, и так успокаивает! Вовсе и не грустно, как обычно пишут, такими осенними деньками – приветливыми, как твои сказки. Я их так часто и представляла в детстве: красочными, сочными. Сад на самом деле будто нарисованный.
– Ты ещё со мной давно за продуктами не ходила. Там по пути такие липы! Не листья – а золото! Думала ими расплатиться, да боязно стало: я с констеблем уже не на короткой ноге – недавно повздорили. Ну как повздорили? Просто рассказала, что у меня однажды хряк был – ну вылитая его тёща, когда улыбается! Ха-ха! – Тут она попыталась изобразить лыбящуюся гримасу, только непонятно было: кого из двух. – Да уж! весёлый, эффектный был хряк! Копия! – Кухарка помолчала, но всё же «строго» присовокупила: – А нечего было его тёще мне продавать в закрытом мешке зерно, смешанное с нелущёным! Поэтому я по делу сказала. Тем более правду. Ммм… какой был улыбчивый хряк! – в задумчивости продолжала смаковать кухарка.
Бетти хохотнула и погрузилась внимательнее в составление будущего меню, сметы расходов или кто знает чего ещё; а Элли придвинулась поближе к столу и поинтересовалась у Филиппы:
– Помнишь, ты мне про папу рассказывала?
