Олег Рой "Имитатор. Книга первая. Увертюра"

Старенький грязно-белый фургончик тихонько тронулся, свернул во двор, проехал поглубже и снова остановился.

Из зеркала заднего вида сурово глядели глаза матери. Во взгляде читалось: что за безответственность, тебя на минуту без присмотра оставить нельзя! Ведь все, все могло рухнуть! Мало тебе, что твоя неуверенность, твои сомнения – любимая пища невезучести – твои страхи довели до полного, полного краха?! Теперь, когда нужно еще сильнее сконцентрироваться, ты опять вольничаешь?

Из-под надвинутой на лоб бейсболки струился пот. Мать была права. Зачем, ну зачем нужно было устраивать эту слежку? Никакого в этом смысла не было. Просто вдруг захотелось увидеть, где обитает эта самая Арина Вершина. Хотя никакой роли она в происходящем не играет! И не будет играть! По понятным причинам. Ни-ка-кой! Будь она умницей-разумницей или безмозглой куклой, тупо исполняющей служебные инструкции – не имеет значения!

Она никто. Эпизодический персонаж. Как тот кретин, что переодевался скелетом. Глупее и выдумать нельзя. По крайней мере, если смотреть со стороны.

Все, что непонятно, выглядит глупым. Или скорее бессмысленным. Глупое не может выглядеть угрожающим, а бессмысленное – может. Но и это не имеет значения. Значение имеет только общая картина. Чтобы она была идеальной, необходимо действовать точно по намеченному плану.

И не отступать от него, не соблазняться наблюдением за следовательшей.

И так из-за выскочившей непонятно откуда журналистки пришлось менять план буквально в последний момент. Если бы в то утро на глаза не попалась эта газетенка, все, все было бы по-другому.

Но – заголовок «Смерть играет в куклы» бросился в глаза, заставил посмотреть внимательнее. Возле невнятной фотографии, на которой только и можно было разглядеть, что слишком длинный нос, толстые, как гусеницы, брови да нелепый, завязанный почти над ухом, «конский хвост», стояло имя написавшей статью журналистки. Регина Андросян.

Да. Это было правильно.

В реальности, кстати, она совсем не похожа была на армянку. И нос оказался не такой внушительный, и брови обычные. Глаза и волосы темные, а в остальном – девушка как девушка. Плечи, правда, широковаты, но сама худенькая, так что общее впечатление было вполне удовлетворительное.

И мать не возражала.

Да, план пришлось менять срочно. Но оно того стоило.

* * *

– О! – раздался радостный возглас из глубин темноватой, типично питерской квартиры: вокруг кривоватого коридора, как листья на ветке, кучковались полторы комнаты, кухня, кладовка и прочие «удобства». Желтая от древности ванна, туалет с чугунным бачком, из которого свисала черная от старости цепочка с фаянсовой «грушей» на конце, – удивительно, но весь этот антиквариат работал вполне прилично. Равно как и холодильник «Север». Арина с удовольствием поставила бы вместо этого раритета какой-нибудь приличный агрегат с нормального размера морозилкой, но квартирная хозяйка почему-то панически боялась современной бытовой техники, даже электрические чайники приводили ее в ужас. А ведь казалось бы. Но морозил «Север» исправно, и Арина предпочитала не заводить конфликт на ровном месте. Не вечно же они с Виталиком на съемной квартире будут мыкаться, пока можно и потерпеть. Главное, они вместе, остальное, включая неудобного начальника, сущие пустяки!

– Ариш! – любимый супруг явился в прихожей, потягиваясь и поводя плечами, должно быть, за компьютером сидел, ее дожидаясь. – Наконец-то! У тебя тут ненаглядный мужчина с голоду загибается. Вот помру, что делать станешь?

– Разделаю и котлет накручу, – буркнула Арина. – На полгода хватит.

Шуточка вышла так себе, грубоватая, но на интеллектуальные изыски сил не было.

Сбросив кроссовки, Арина прошагала на кухню. Нет, она не станет ворчать «мог бы сам разогреть», ни за что! Вытянула из холодильника кастрюлю с рассольником, пластиковую коробку с остатками вчерашней лазаньи – Виталик недовольно сморщился, она не видела, он стоял за спиной, но как будто видела, вот как хорошо она его знала. Ну что ж теперь! Да, у нее не хватает времени, чтобы готовить каждый день что-то свежее, приходится разогревать. Да, ей и самой от этого неловко, стыдно, нехорошо – но что ж поделать-то!

Покупных полуфабрикатов воспитанный заботливой мамой супруг, разумеется, не признавал. Да Арина и сама могла бы этих самых полуфабрикатов впрок наготовить: и тех же котлет, и голубцов, и пельменей, и ее фирменных рулетиков с паприкой – а толку? В крошечную морозилку «Севера» лишний кусок мяса или, к примеру, «запасную» скумбрию (из нее такая чудесная запеканка получается, и возиться почти не нужно) не втиснешь. Вот почему так получается? За одно воскресенье можно накрутить заготовок на месяц вперед, да еще и пирогов напечь. А если то же самое готовить каждый вечер – в сто раз больше времени нужно. Если в сумме. Загадка, право.

Плита была газовая, старая, никаких тебе автоподжигов. Пьезозажигалка то включала конфорку с первого щелчка, то упрямилась – когда поднималась влажность. А поскольку Питер, при всех своих достоинствах, город довольно сырой, зажигалка отказывала чаще, чем срабатывала. Арина чиркнула спичкой, зажгла сразу три конфорки – для супа, для лазаньи (подумав мельком, что уж микроволновку-то все-таки надо купить, можно ее от хозяйки прятать, а если заметит, пусть застрелится с горя) и, главное, для чайника.

Уставив плиту элементами будущего ужина, Арина поморщилась – откуда-то несло кислятиной и как будто рыбой. Откуда рыба-то?

Откуда-откуда, из мусорного ведра! Она заглянула в пакет – так и есть: пивная бутылка и ошметки воблы. Нет-нет, Арина нисколько не возражала против того, чтобы муж расслабился после трудового дня. Что такое бутылка пива? Да хоть две! И ошметки от воблы он же не оставляет, как некоторые, «на месте преступления» (то есть потребления), все за собой убирает. Вот только и пивная бутылка, и бренные рыбьи останки… воняют.

Виталик остановил ее у двери:

– Да брось ты его, я завтра захвачу, выброшу по дороге на работу. Ну куда ты на ночь гляда?!

Двор возле их квартиры был темноват, мусорные ящики – тут их называли странным словом «пухто» – располагались в самой его глубине. Соседка однажды объяснила, что странное слово – всего лишь аббревиатура: пункт утилизации хозяйственных твердых отходов. Арину это тогда очень развеселило. Ведь раз «пункт», там должен сидеть серьезный приемщик – ну как в пункте приема стеклотары, разве нет? Никаких приемщиков при питерских «пунктах», разумеется, не водилось, а вот разные странные личности вокруг мусорки – да, встречались. Арину, впрочем, это никогда не пугало: чего бояться-то, в Питере даже бомжи вежливые. Как-то раз она наткнулась на парочку неаппетитного вида персонажей, увлеченно мутузивших друг друга прямо посреди узенькой дорожки – не обойдешь. Драчуны, однако, заметив ее, расцепились, посторонились, давая дорогу, и уже за ее спиной продолжили свои занятия. Если даже во время драки тутошний контингент такой мирный, чего бояться-то? А даже если вдруг… можно ведь мусорным ведром по башке стукнуть и сбежать. Ну то есть не ведром, а набитым пакетом. Но пакетом еще даже и лучше! Эффективнее. Обратно же, с пустыми руками, и вовсе не страшно, можно сразу убежать, она так бегает, что ни одна сомнительная личность за ней не угонится.

Слово Арине тоже нравилось, смешное такое. В его сопровождении даже такая скучная процедура как вынос мусора становилась почти веселой: идешь и пыхтишь шепотом «пухто-пухто-пухто», прямо Винни Пух. В общем, поход к пухто – пухто-пухто-пухто… уф! – не вызывал у нее ни страха, ни брезгливости. Виталик же настойчиво твердил, что это опасно: мол, нечего по темным закоулкам бродить, сам схожу. Вроде радоваться надо – вот какой у меня муж заботливый! – но, вот беда, при всей заботливости, он никогда не хватался за мусор по собственной инициативе. Если же Арина, печально поглядев на переполненное ведро, шла выносить его сама, страшно сердился. Что это, дескать, за демонстрации, сказала бы, я бы вынес, если не помещается, возьми новый пакет, а полный можно у двери поставить и с собой захватить… А ведь Арина вовсе не стремилась чего-то там «демонстрировать». Просто мусор – такая штука, которая, гм, пахнет. Как ты этот чертов пакет не завязывай. Утром захватить, как же! По утрам Виталик вылетал из квартиры всегда в последний момент, бурча «опять опаздываю», так что делать крюк до пухто ему было элементарно некогда. Мог и просто не заметить приваленный к двери мешок… А после опять сердился: почему не напомнила?

Арина и сама не очень понимала, почему ей так трудно «сказать» или «напомнить». Потому, должно быть, что, «напоминая», она чувствовала себя неуютно, словно просила об одолжении. В конце концов, если человек не видит очевидного – хотя бы и мусора – значит, ему не до того? Значит, не стоит его отвлекать пустяками? А если потом сердится, значит, заметил, что мусор таки был? И значит, просто не хотел? Тогда тем более – чего приставать с «напоминаниями»? Просить Арина не любила никогда. Что она, беспомощная, сама не справится?

Спору нет, приятно, когда о тебе заботятся и что-то такое для тебя делают. Но если ты об этом просила, вся приятность почему-то куда-то улетучивается. Какая ж это забота, если о ней просить приходится?

Но, говорят, это такая специфическая особенность мужской психологии – прямолинейность то есть. Может, так, а может, и нет, за годы следственной работы Арина, сталкиваясь с самыми разнообразными персонажами, убедилась, что никакой такой специфически мужской психологии в природе не существует. Равно как и женской, кстати.

Ну если Витальке так противно выносить мусор (раз все время забывает, значит, неприятно), чего огород городить? Арине вовсе не трудно сбегать с мешком до пухто. Почему Витальку это так злит?

Она еще и разуться не успела, как он процедил – саркастически, почти зло:

– Теперь нагулялась? Или еще побежишь?

Это было так дико, что Арина опустилась на пол прямо там, где стояла. Привалилась к поцарапанной двери, нахмурилась, пытаясь понять: что это с Виталькой такое? Но мысли, вместо того чтоб образовать желанный ответ, лишь вяло кружились внутри черепа, тыкались в лобную кость, как слепые рыбы. Словно вся накопленная за день усталость вдруг навалилась: ни думать, ни действовать, ни даже дышать…

– Виталь, сделай чаю? – попросила она, глядя снизу вверх.

Он вздрогнул, уставился на Арину изумленно – словно она не чаю попросила сделать, а, к примеру, тройное сальто. Ну и ладно! Она сложила руки на поднятые коленки, уткнулась в них лбом… Вот так хорошо…

Кружка с чаем – темным, красноватым, упоительно пахнущим – ткнулась в ладони минуты через две.

Виталик сел рядом на пол.

– Ариш, я тебя обидел? Прости, а? Ну сорвалось.

– Да ничего.

– Ты тоже пойми. Я ж тебя ждал, в окно увидел, как ты из машины вылезаешь. И не такси это было! А потом еще мешок этот мусорный, будь он неладен! Как будто ты специально на улицу побежала!

– Что-о? Виталь, ты в себе?

– Не очень. Кто тебя провожал?

– Один из оперов подвез.

– Красавец! – сказал Виталик с непонятной интонацией. – Косая сажень в плечах и две извилины в мозгу. Ариш, я ничего плохого не думаю. Но я же мужчина, ты тоже пойми! Оно само думается. И иногда выплескивается. Не потому что я тебе не верю, а… вот правда само. Рефлекс. Да, понятно, что надо держать себя в руках, но… это как аллергия. Если у человека сенная лихорадка, он может сколько угодно стараться «держать себя в руках», но все равно будет чихать. Не обижайся, а?

– Да я не обиделась. Удивилась только.

– Уйти бы тебе со следствия, – неожиданно сказал любимый муж. – Будешь молодым преуспевающим адвокатом…

– Адвокатом? Я?

– Ну конечно! Ну какой ты следователь? Они все страшные старые тетки! Ты хочешь в такую же превратиться? И ради чего? Ради мифической борьбы за мировую справедливость? Которая проиграна еще до того как начаться. Ну какой смысл в том, что ты вынуждена день за днем копаться в грязи?

– Виталь, это моя работа.

– Работа! – он произнес это с таким пренебрежением, что Арина аж головой встряхнула: не может быть, показалось. Продолжал Виталик уже без всякого пренебрежения (точно – показалось!), мягко, почти нежно, так ребенка уговаривают потерпеть щиплющие горчичники еще пять минут. – Ты же сама все отлично понимаешь, ты же умница. С самого начала это было бесперспективно, а сейчас…

– Бесперспективняк… – задумчиво проговорила Арина и повторила уже чуть быстрее. – Бесперспективняк. Бесперспективняк…

В универе они называли это слово алкотестером: если в крови хоть минимальный градус присутствует, ни за что не выговоришь. Отличная скороговорка, хоть и одно слово всего.

Когда-то…

* * *

Терзаясь угрызениями совести, Арина заснула куда позже полуночи. С утра голова была тяжелая, глаза саднило, а о том, что показывало зеркало, лучше было и не задумываться.

Виталик молча довез ее до следственного комитета и так же молча уехал. В другой момент Арина нашла бы способ переломить ситуацию, но сейчас сил что-то выдумывать не было. Да и не хотелось, если совсем честно. Это не она должна извиняться и наводить мосты, а он! За свою дурацкую ревность и еще больше – за наезд на ее, Аринину работу. Ревность – пустяк, само разрулится, а вот слышать, что ее работа никому не нужна – это было действительно обидно. Ладно бы кто, но Виталик! Самый близкий человек! Не нравится ему, видите ли, что мне с операми приходится работать. Подумаешь! Может, он еще и к Чайнику ревновать начнет? Тот, хоть и дурак на всю голову, зато вон какой красавец, как из модельного агентства! Или, если дело в самом принципе, к тому же Пилипенко? Нет, Киреев, конечно, тоже красавец, ну и что?

Красавец – легок на помине! – подпирал дверь ее кабинета. Завидев в конце коридора Арину, он усмехнулся, поковырялся в замке и приглашающе махнул рукой: заходи, мол. Как будто это был его, а не ее кабинет!

– Ты что себе позволяешь! – она едва не задохнулась от возмущения. Казалось бы, давным-давно привыкла к специфическому оперскому чувству юмора, в другой раз даже посмеялась бы над забавной, в сущности, сценкой. Но не сегодня.

– Я ж без тебя не стал входить, какие претензии?

Действительно, подумала Арина, он же не вламывался, на что сердиться.

– И как ты ее открыл? – уже почти спокойно поинтересовалась она. – У тебя что, ключ имеется? От моего кабинета? Интересно, откуда бы?

– Зачем мне ключ? – добродушно ухмыльнулся тот. – Опер я или где? Замки-то у вас – тьфу.

– Чего ж тогда сразу не вошел, а меня дожидался?

– Вежливый потому что.

И добавил как ни в чем не бывало:

– Так чего, поехали?

– Куда еще?

– Со свидетелями беседовать. Ты ж сама хотела их опросить. Хозяйку цветочного магазина, банковских служащих, владельца кафе «Салют».

– Кафе «Салют»? – непонимающе переспросила Арина. – Какое еще… Ах ты, черт! Третью опознали?

– Угу. Ольга Тимохина, официантка кафе «Салют», тоже приезжая, как и первая, только не из солнечной Прибалтики, а из не менее солнечной Псковской губернии.

– Ольга Тимохина… – задумчиво повторила Арина. – Ну хоть так. Я уж, грешным делом, какую-нибудь Карамболину ожидала. А то Фанни, Доменика, да еще и свидетельница первая Марионелла. Ладно, проехали, раз Ольга Тимохина, значит экзотические имена ни при чем. Кир, ты молодец!

– Я-то молодец, только мы едем куда-нибудь или что?

– Ки-ир, миленький! Сейчас поедем, мне бы кофе сперва… Я…

– С Виталиком поссорилась, ночь не спала…

– Откуда ты…

– Не надо опером быть, достаточно на тебя поглядеть. Пойдем, пойдем, кофе в машине выпьешь. Кружку только прихвати.

Сверкающий стеклом и сталью кофейный автомат появился в углу за «аквариумом» дежурных в самый разгар проводимых Чайником «реформ». Все понимали, что какая-то фирма с новым начальником соответствующим образом «договорилась», но никто не возражал, жалоб в «собственную безопасность» на расцветающую в комитете «коррупцию» не писал. Кофе в комитете потреблялся декалитрами, а чудо-машину регулировали честно, не как некоторые, где ради «экономии» (а на самом деле ради дополнительной выгоды) порцию кофейного порошка уменьшали до микроскопической. Так что машинный эспрессо был всяко лучше, чем растворимые или заваренные «по-офицерски» (прямо в кружке) «персональные» помои, и обходился, если посчитать, не намного дороже.

Тощие пластиковые стаканчики обжигали пальцы, так что машинный продукт тут же старались перелить в собственную тару. Киреевские коллеги даже термосы тут наполняли, а это о чем-то да говорило. О качестве этого самого продукта то есть.

В Аринину кружку помещалось три автоматных стаканчика. Усевшись в машину, Арина немного подышала вкусным кофейным паром, как будто запах мог отогнать ненужные эмоции, прояснить мозги и, может, даже очистить душу или карму. Хотя не исключено, что действительно мог. Сделав первый глоток, она даже прижмурилась от удовольствия. Она читала, что команда несущегося на рифы парусника льет за борт какой-нибудь жир – и волны стихают, позволяя проскочить опасное место. И ее внутренний раздрай с каждым глотком утихомиривался, уступая место если не покою, то по крайней мере сосредоточенности.

Значит, можно работать.

– В каком порядке едем? – деловито спросил Киреев.

– В хронологическом, наверное, То есть, в порядке…

– Да понял, понял. Двигаемся следом за нашим Красильщиком. Сперва цветочница, потом банкирша, потом официантка.

– Кир, и ты туда же?

– Ты о чем?

– Красильщик! Почему тогда не Маляр? Или не Парикмахер? Вон какие прически изобретает! Уж если давать ему прозвище, то хотя бы не так тупо.

– А как его еще назвать? Чтоб не тупо.

Арина пожала плечами.

– Для меня он Имитатор.

– Имитатор?

– Все эти трупы на скамейках, дикие прически, черная краска – это же явно отражение какой-то картины, которая в его мозгу живет. Имитация.

– И что он имитирует?

– Вот когда я пойму, что же он имитирует…

– Тогда мы его и поймаем?

– Хотя бы вычислим.

– Звучит неплохо. Вылезай, приехали.

* * *

Хозяйка цветочного салона «Флоренция» Анна Генриховна Бер приходилась первой жертве троюродной теткой.