А завтрак с императрицей был таким пустяком, оказывается.
Вазочка с длинным горлом из разноцветного стекла удобно легла в руку, и Кантана с размаху швырнула её в стену – мелодичный звон, и вазочка осыпалась грудой осколков.
Когда-то она, Кантана Каюба, самовольно обручилась с учеником отца – исключительно затем, чтобы пойти вопреки воле родителей. Получилось, что они этого даже не заметили. Только Шан остался обиженным. Хотя, конечно, он не может не понимать, что их разрыв – вина не её, а обстоятельств.
Она была бы ему хорошей женой, наверное. Кантану тогда пьянило собственное своеволие, ей было радостно оттого, что она собиралась поступить, как сама решила. Надоело быть послушной дочкой, покорной куклой! Как же глупо. К её личному бунту против отца не следовало приплетать Шана. Он хороший. И она ему давно нравилась – не дурочка же она, чтобы такое не понимать. Вот, доигралась.
Само Провидение наказало её за тот глупый поступок. Похищение драконом, заточение в башне, возвращение – и свободы не стало совсем. Теперь не отец мягко, но настойчиво принуждал её следовать в русле своей воли, теперь император и маги из Совета требовали, угрожая матери и сестре.
Это придется сделать. Но как?!
Маг сказал, что это последний раз. И что же, ей следует верить? Не следует. Она и не станет.
Но это придется сделать. Как ей, девушке, ещё не знающей мужчин, склонить к этому собственного мужа, который таковым стать отчего-то не желает? Он посмеётся над её ужимками, и только. И – сегодня, до отъезда…
Может, стоит отсрочить отъезд?
Чего Кантане не приходило в голову, так это не послушаться мага Годана. Да и никому здесь не пришло бы такое в голову. Дочь её отца не могла не понимать, что это слишком серьезно, даже если дело касается настолько личного.
Но почему?
Что недоговаривает маг Годан? Впрочем, даже её скромных познаний достаточно, чтобы предполагать…
– Княгиня, что происходит?
Кантана не заметила, как пришла Мантина. И внимание той сразу привлекли остатки вазы.
– Я уронила, – объяснила Кантана.
– Желаешь, чтобы я склеила? – не дожидаясь ответа, соддийка протянула руки в сторону кучки стекла и принялась двигать ими, словно сматывая невидимые нитки, а ваза сама собой стала собираться, кусочки прирастали один к другому.
Кантана только моргнула.
– Ты магичка?
– Нет. Это часть моей семейной силы – делать целым то… что недавно было целым.
– Я не просила тебя, – Кантана отвернулась.
– Снова разбить? – Мантина улыбнулась, но разбивать не стала, вместо этого вазочка сама прыгнула на прежнее место, – тебе нравится подарок князя, княгиня? – она показала взглядом на диадему.
– Нет, – резко ответила Кантана, – видно, мне не идет.
Она сдернула диадему с головы и бросила на столик. И подумала: а если спросить у соддийки? Она может дать совет, как соблазнить её князя?
Нет уж, это и вовсе глупо. Даже если было бы умно, спросить такое Кантана не посмела бы.
– Осторожнее, княгиня, – в голосе соддийки скользнул холодок, – князь сам это сделал, если повредишь, он огорчится, я думаю. Но ты права. Тебе такое пока не очень идет.
– Что ты сказала? – теперь Кантана удивилась.
Привыкнуть к нахальным соддийским служанкам… или не служанкам… для итсванской лиры действительно дело не простое.
– Ты должна сиять не меньше этих алмазов, – глядя на неё, спокойно сказала Мантина. – А твоя гордость и уверенность в себе должны весить больше, чем та куча золотых дирров, которые эти алмазы стоят. Вот когда это случится, тогда и увидишь, как тебе к лицу драгоценности Дьянов.
Кантана куснула себя за губу и отвела взгляд.
– Хорошо, я подожду, – уронила она, – а пока убери это в футляр.
– Не убирай, – сказал князь.
Он пришёл и стоял в дверях. Что же он слышал?..
Соддийка тут же убежала. А князь приблизился к Кантане. Медленно.
– Ты огорчена? Что случилось? – он провел пальцем по её подбородку.
– Я не сияю, у меня нет гордости и уверенности, и я не достойна, – она с вызовом взглянула на него.
Ей хотелось, чтобы он возразил и начал утешать, хотя бы попытался, но была уверена, что он этого делать не станет. Он и не стал. Зато негромко рассмеялся.
– Да. Ты просто растерялась. Это ничего. У тебя есть время освоиться, я не тороплю.
Он не торопит. Какая щедрость. Он согласился, что она недостойна!
– Я тебе не нужна, поэтому могу осваиваться ещё сто лет?
– Сто лет? – он удивленно приподнял бровь, – ты ценишь себя столь низко?
Нет, определенно, соблазнять мужчину таки образом – понадобятся все двести лет. Его взгляд был мягок и спокоен, но без тени того интереса, который требовался.
И она дернула за узел платка, стащила его с головы. Распущенные волосы соблазнительны – кажется, так утверждала какая-то из теток.
– Я хочу это снять, – пробормотала она в ответ на его слегка недоуменный взгляд, – голова болит.
Дьян забрал у неё платок, бросил куда-то, поднес руки к её волосам, и… все шпильки выскочили разом, прилипнув головками-бусинками к его ладоням.
Чудное ощущение, так освобождаться от шпилек…
Он сгреб их в горсть и бросил на столик, и тут же запустил обе руки в её волосы, пропуская между пальцев тяжелые гладкие пряди. И это было, пожалуй, приятно. Кантана даже шагнула к нему, оказавшись совсем близко, и запрокинула голову, нежась от его прикосновений, и это было как-то хорошо и правильно.
Вот если бы он не останавливался, и тогда…
– Погоди-ка, – он немного отодвинулся, взял диадему, которая, как живая змейка, послушно и быстро скользнула в его руках, и надел на Кантану, поправил её волосы, распределяя пряди, – так куда лучше. Так просто отлично. Хочешь посмотреть?
Обняв за плечи, он подвел её к зеркалу, сам стал позади, и зеркало отразило обоих. Их взгляды встретились… там, в застеколье. Она неловко улыбнулась.
– Не опускай глаза, – шепнул он, – смотри на себя. Нравится?
Странно было стоять, прижимаясь спиной к мужчине, в алмазной диадеме на распущенных волосах. И в глазах у той девушки, что смотрела из зеркала, кажется, появилось что-то новое, незнакомое, и они теперь блестели и казались ярче.
Она кивнула. Он улыбнулся, развернул её к себе и поцеловал в губы, сдержанно поцеловал и просто. Это было приятно, но, как поняла даже неискушенная в таких делах Кантана, не подразумевало продолжения.
– Твой Шайтакан интересное место, – сказал Дьян, – и оно связано с тобой через кровь. Там ты, наверное, почувствуешь себя иначе, станешь такой, какой и должна. Тебе там понравится. А здесь мы не дома. Джелвер поставил завесы на эту комнату, и на ту, где кровать, чтобы бывшие друзья твоего отца не подсматривали. Но за остальное он не ручается. А мои парни так и живут тут, зная, что расслабляться нельзя.
– А какой я должна быть?..
– Не знаю, – он засмеялся, – посмотрим. А пока собирайся, попрощайся с родными.
– Нет, так нельзя, – быстро сказала она, отведя взгляд. – Я не могу так…
– Не можешь – как? – не понял он.
– Все считают, что я не нужна тебе. Ты пренебрегаешь мной на виду у всех, хотя мог бы… Ты выставил меня на посмешище.
– Что?.. – его глаза сузились, – ты серьезно?
– Над моей матерью будут смеяться. И над сестрой. А когда ей придёт время выходить замуж, об этом будут болтать за её свадебным столом…
Кантана бессовестно сгущала краски. Конечно, всё не так страшно, ну, поболтают какое-то время, но вряд ли долго. И то потому, что он – соддийский князь, почесать о нём языки всегда найдутся желающие. А матери и сестре с братом, которые и так оказались под гнетом неприязни из-за отца, вот эти сплетни – мелочь. И конечно, она не должна была этого говорить, следовало говорить и делать что-то совсем другое, но она не умела, не могла, не знала…
Улыбнуться, пококетничать, может быть… она могла когда-то раньше, и с другими людьми.
Не с князем Дьяном. И не теперь.
И как же ей добиться?..
Что ему стоит понять её и сделать всё самому, без просьб, вот так же гладить её, как только что, а потом и…
– Чего ты хочешь? – спросил её Дьян, и теперь его голос стал прохладным.
Она решилась:
– Я не могу покинуть Изумрудный замок девственницей. Я… и не покину… Я выпрыгну из окна. Или потом… со скалы, когда никто не увидит, если ты не… Я клянусь, что это сделаю. Раз ты женился на мне, к тому же здесь, в императорском замке, то должен уважать обычаи и не выставлять меня на посмешище! – слез в её глазах вдруг стало так много, что они полились по щекам.
– Я думал, что немного знаю итсванские обычаи, – негромко сказал Дьян, – и полагал, что не всё так страшно. Может, просто вы, Каюбы – семейство сумасшедших?
– Может быть, – не стала она спорить, глядя на него с мольбой, отчаянно, – но… я сказала тебе…
– Да. Ты сказала. Я услышал.
Он махнул расставленными пальцами правой руки, не прикасаясь к Кантане, и её бирюзовый жилет, плотно стягивающий фигуру, стек вниз яркими шелковыми лоскутами, словно располосованный пятью невидимыми ножами. Дробно стукнули по полу пуговки.
Она даже не отшатнулась, лишь удивленно глянула на лоскуты под ногами. Кажется, это было движение в верном направлении, даже если вся её одежда сейчас превратится в такие вот лоскутки.
Она не боялась. Чего уже бояться?..
Он не стал больше кромсать её одежду, лишь глянул вскользь, сердито, и куда-то сквозь неё. И больше ничего не говорил, просто подхватил её и отнес в спальню, положил на кровать. Навис над ней, опираясь на руки, отчего-то медлил…
Страшно стало, что он передумает.
Нет. Пряжка на пояске послушалась одного движения его пальца, расстегнулась сразу, у самой Кантаны не получалось так быстро. Вообще, отчего-то её одежда, все завязки и застежки не служили ему преградой совсем, как не было их. Когда её ноги раздвинулись под напором его сильных и жестких коленей, она закрыла глаза…
И когда это случилось, и она ощутила чужую жесткую плоть внутри себя, её ритмичные движения, медленные, а потом быстрые…
И вовсе не было больно. Последнее, её девственная преграда, сдалась на милость соддийского князя так же легко, как поясок и всё прочее, даже не послав в тело положенную боль.
Вот он остановился, замер глубоко в ней, потом выскользнул, и не шевелился, нависая – она не открывала глаз, ждала, что будет теперь.
Он поцеловал её в щёку, легонько, и отстранился уже совсем, быстро встал с кровати. Она ощутила, как от пояса и ниже её накрыла простыня. И его слова она услышала, сказанные с легкой усмешкой:
– Ну вот, жена. Можешь быть довольна. Сейчас пошлю Джелвера паясничать и махать простынёй, или как там по обычаю положено.
И тогда она открыла глаза. Сказала, отчего-то получилось хрипло:
– Пусть маги засвидетельствуют.
– Это конечно.
Он уже был одет – странно, кто бы успел так быстро…
– Пусть Джелвер не отдает им. Не позволит даже прикоснуться. Прошу тебя. Пусть сразу сожжет. Они могут использовать…
– Хорошо, – кивнул он, и только теперь кривая улыбка исчезла с его губ.
Он несколько мгновений смотрел на Кантану, словно хотел что-то сказать, но, видно передумал. Вместо этого подошёл, легко поднял её и перенес в кресло, а злосчастную простыню, огромную, обшитую кружевами, сдернул с кровати и в мгновение ока скатал в сверток. Кантана успела заметить мелькнувшие пятна, и много.
Им должно понравиться.
Кантана поднесла ладонь ко рту и укусила, возле большого пальца – чтоб не расплакаться при Дьяне. Хотя зачем, казалось бы, ведь всё получилось.
Князь ещё раз мельком глянул на неё, и ушёл.
На ладони остался след, который быстро наливался бордовым.
Улетали вечером. Кажется, весь двор высыпал на площадь перед Изумрудным замком. Император сказал короткую речь, императрица подарила Кантане шкатулку с чем-то и пожелала доброго пути. Дьян тоже сказал речь. Он сдерживался, чтобы не усмехаться – представление его развлекало. И он был рад несказанно, что наконец покидает это не благословенное место.
Ему тут не нравилось. Как не нравилась Итсвана вообще. Чем дальше в сторону Драконьих гор, тем легче ему дышалось. Впрочем, в другой стороне, там, где море и Шайтакан, дышалось тоже неплохо. Короче говоря, Дьян был рад покинуть столицу дружественной Итсваны… теперь более дружественной, чем раньше. Кажется, столица Итсваны и её император тоже этому радовались. Соддийцы были чужими здесь. Непонятными. Не людьми. Дьяна это всегда чрезвычайно устраивало. Просто жить, не мешая друг другу, не задевая друг друга – что может быть лучше? И что мешает итсванцам следовать этому простому принципу, ему было искренне непонятно.
Впрочем, нет, понятно, конечно. Такова человеческая натура: всегда хочется чужое сделать своим, особенно если это можно прикрыть возвышенными побуждениями. Ради величия Итсваны заполучить драконов, которыми неправедно владеют чужаки, поставить их на службу Итсване, сделать их оружием Итсваны – что может быть возвышеннее? Это ведь не кошелек стащить на рынке.
Император, правда, заверил, что таких побуждений у него нет и быть не может. Дьян не поверил. Сильный всегда захочет стать сильнее, за чей угодно счет. Потому что вдруг кто-то со временем окажется сильнее его?
Было шумно, виночерпии разливали вино – чтобы все могли выпить на прощание. Ещё один странный итсванский обычай.
