– Простите. – Ему захотелось добавить: Кого ты разыгрываешь, Сиггерс? – но это прозвучало бы неучтиво. Да и вопрос, в общем-то, был риторический. Сиггерс никого не разыгрывала, а уж тем более – саму себя. Она напоминала того безвестного идиота-нациста, который придумал разместить над воротами Освенцима лозунг Arbeit macht frei – «Труд освобождает».
Миссис Сигсби взяла в руки досье на нового мальчика. Хендрикс наклеил на правый верхний угол папки круглый розовый стикер.
– Есть какая-то польза от ваших розовых меток, Дэн? Хоть какая-нибудь?
– Вы же знаете, что есть. Сами видели результаты.
– А им можно верить?
Прежде чем добрый доктор успел ответить, в кабинет заглянула Розалинда.
– Надо подготовить несколько документов, миссис Сигсби. Скоро поступят пять новеньких – их привезут раньше, чем мы планировали.
Миссис Сигсби явно обрадовалась.
– Пять человек за день! Видимо, что-то в этой жизни я делаю как надо.
Конечно, подумал Хендрикс, ты же не могла сказать делаю правильно. Обязательно надо было намекнуть.
– Нет, сегодня только двое, – сказала Розалинда. – Их привезет Изумрудная группа. Завтра трое, их доставит Опаловая. Четверо ТЛК, один ТЛП – да какой! Уникум. Девяноста три нанограмма НФМ.
– Авери Диксон, верно? Из Солт-Лейк-Сити.
– Из Орема, – поправила ее Розалинда.
– Мормон из Орема! – опять заревел по-ослиному доктор Хендрикс.
Этот точно уникум, подумала миссис Сигсби. Розовых стикеров на папке Диксона не будет. Слишком он ценен. Никаких рискованных инъекций, вызывающих припадки, никаких пыток водой… Детей с НФМ выше 90 надо беречь.
– Прекрасная новость. Просто отличная. Неси сюда документы. На электронную почту скинула?
– Конечно, – улыбнулась Розалинда. Все документы пересылались по электронной почте, в современном мире без этого никуда. Но обе знали, что миссис Сигсби предпочитает пикселям бумагу. В этом проявлялась ее старая закалка. – Сейчас же все принесу.
– И кофе, пожалуйста.
Миссис Сигсби повернулась к доктору Хендриксу. Такое брюхо при таком росте, надо же. Как врач должен бы понимать, что это опасно – сердечно-сосудистая система работает на износ. Впрочем, никто лучше медиков не умеет закрывать глаза на вопросы собственного здоровья.
Ни миссис Сигсби, ни Хендрикс не имели ТЛП-способностей, однако в тот момент им пришла в голову одна мысль: насколько все было бы проще, если бы их связывала взаимная приязнь, а не наоборот.
Когда они опять остались наедине, миссис Сигсби откинулась на спинку кресла и взглянула на врача.
– Я понимаю, что интеллект господина Эллиса не имеет никакого значения для деятельности Института. С тем же успехом его IQ мог быть семьдесят пять. Но именно из-за выдающихся умственных способностей нам пришлось с ним поторопиться. Он ведь поступил сразу в два престижных университета – Массачусетский технологический и Эмерсона.
Хендрикс заморгал.
– В двенадцать?
– Вот именно. Про убийство родителей и исчезновение их сына расскажут в местных новостях, однако вряд ли история просочится за пределы Городов-Близнецов[17 - Города-Близнецы – Сент-Пол и Миннеаполис.]. Ну, Интернет еще пару недель покипит. Хорошо, что он не успел засветиться в Бостоне. Телевизионщики любят таких ребят – особенно разного рода сплетники. А что я всегда говорю, доктор?
– Что в нашем деле отсутствие новостей – хорошая новость.
– Именно. В идеальном мире мы бы отпустили этого мальчика. ТЛК нам пока хватает. – Она постучала пальцем по розовому стикеру на папке. – Судя по метке, НФМ у него не очень высокий. Хотя…
Заканчивать ей не пришлось. Все и так было ясно: добывать определенные виды товаров и сырья становилось все сложнее. Слоновьи бивни. Тигриные шкуры. Рога носорога. Редкие металлы. Даже нефть. Теперь к этому списку добавились особые дети, чьи удивительные способности не имели ничего общего с уровнем IQ. На этой неделе поступают пятеро, включая Диксона. Неплохой улов – но два года назад их могло быть тридцать.
– О, смотрите-ка, – сказала миссис Сигсби. На экране компьютера новый мальчик подходил к самой старшей обитательнице Ближней половины. – Сейчас он познакомится с нашей разумницей Бенсон. Чую, она его обрадует.
– Девчонка до сих пор на Ближней половине, – заметил Хендрикс. – Может, пора сделать ее лицом Института? Пусть встречает дорогих гостей.
Миссис Сигсби одарила его самой ледяной улыбкой из своего арсенала.
– Уж лучше она, чем вы, док.
Хендрикс посмотрел на нее сверху вниз и подумал: Отсюда мне прекрасно видно, как стремительно редеют твои космы, Сиггерс. А все из-за вялотекущей, но долгоиграющей анорексии. Черепушка у тебя розовая, как глаз кролика-альбиноса.
Он много чего хотел бы сказать главному администратору Института – гнусной безгрудой тетке с идеально поставленной речью, – однако смолчал. Это было бы неразумно.
9
В шлакоблочный коридор выходило множество дверей, а между ними на стенах висели постеры. На одном постере – под которым сидела юная курильщица – черный мальчик в шутку бодался с белой девчонкой. Оба улыбались, как идиоты. Слоган внизу гласил: «ВЫБИРАЮ СЧАСТЬЕ».
– Нравится? – спросила незнакомка. При ближайшем рассмотрении сигарета у нее в зубах оказалась жевательной конфетой. – Я бы давно переправила на «ВЫБИРАЮ ГОВНАСТЬЕ», но, боюсь, у меня отберут ручку. Что-то они готовы простить, а что-то нет – никогда не угадаешь.
– Где я? – спросил Люк. – Что это за место?
Ему хотелось плакать. Наверное, от растерянности.
– Добро пожаловать в Институт, – сказала девочка.
– Мы в Миннеаполисе?
Она засмеялась.
– О нет! И не в Канзасе, Тотошка. Мы в штате Мэн. Причем в самой глуши. Если, конечно, верить Морин…
– Штат Мэн?! – Он помотал головой, как будто его ударили в висок. – Правда, что ли?
– Ага. Как-то ты побелел, белокожий. Присядь-ка, пока не упал.
Одной рукой держась за стену, Люк опустился на пол – скорее шлепнулся, чем сел. Ноги вдруг перестали гнуться.
– Я же дома был… Лег спать, а очнулся здесь. В комнате, которая похожа на мою, но не моя.
– Угу. Шок, да? – Незнакомка порылась в кармане брюк и достала оттуда пачку. На ней был нарисован ковбой, крутящий лассо. «КОНФЕТКИ «СИГАРЕТКИ», – гласила надпись на пачке. – КУРИ КАК ПАПА!» – Хочешь? Может, сахар немного поднимет тебе настроение. Мне всегда поднимает.
Люк взял у нее пачку и откинул крышку. Внутри лежало шесть сигарет с красным кончиком – видимо, так производитель изобразил тлеющий уголек. Люк достал одну и откусил половину. Во рту стало сладко.
– Только не повторяй этот фокус с настоящей сигаретой, – сказала девочка. – Вкус тебя не порадует.
– Я и не знал, что такие штуки до сих пор продаются.
– Такие – точно нет. «Кури как папа»? Да они гонят! Конечно, это какое-то старье. Хотя в столовке еще не то бывает. Даже настоящие сигареты, прикинь? «Лаки страйк», «Честерфилд», «Кэмел», как в старых киношках на канале «Классика кинематографа». Я все хочу попробовать, но за них столько жетонов надо отдать!
– Настоящие сигареты? Детям?!
– А здесь кроме детей никого нет. Да и их немного – по крайней мере, на Ближней половине. Морин сказала, скоро новеньких привезут. Не знаю, откуда у нее инфа.
– Сигареты детям?! Что это за место – Остров Удовольствий? – Впрочем, никакого удовольствия Люк сейчас не испытывал.
Девчонка прыснула.
– Как в «Пиноккио»! Зачет! – Она дала ему «пять». Люку сразу стало немного лучше – он и сам не понял почему. – Тебя как зовут? Нельзя же все время называть тебя «белокожим». Это, типа, расистское оценочное суждение.
– Люк Эллис. А ты кто?
– Калиша Бенсон. – Девчонка подняла указательный палец. – А теперь внимание, Люк. Можешь звать меня Калиша, можешь – просто Ша. Но никогда не зови меня Умницей.
– Почему?
Люк по-прежнему пытался понять, что к чему – и ему это по-прежнему не удавалось. Он съел вторую половину сигареты – ту, что с угольком на конце.
– Потому что так говорят Хендрикс и его сучары-помощники перед тем, как сделать тебе укол или взять очередной анализ. «Сейчас я всажу тебе укол, это больно, но ты будь умницей». «Я возьму у тебя мазок из горла и воткну шпатель так глубоко, что тебя потянет блевать, но будь умницей – не дергайся». «Мы макнем тебя в бак, а ты будь умницей – задержи дыхание». Вот почему Умницей называть меня нельзя. Ни в коем случае.
Люк почти не обратил внимания на ее слова про анализы – решил подумать об этом позже. Куда больше его заинтересовали «сучары». Конечно, многие его сверстники выражались (да и Люк с Рольфом тоже – когда их никто не слышал), и та рыжая громко выругалась на экзамене. Но чтобы сквернословила его ровесница, девчонка, – это что-то новенькое. Похоже, он действительно тепличный ребенок.
Калиша положила руку ему на колено (Люк ощутил какое-то странное покалывание) и посмотрела в глаза.
– Мой тебе совет: всегда будь умницей, как бы хреново тебе ни было, какую бы дрянь они ни совали тебе в горло или в зад. Про бак я ничего не знаю, меня саму ни разу не макали, я только от других слышала. Понимаешь, пока на тебе ставят опыты, ты живешь на Ближней половине. А что происходит на Дальней – я не знаю и знать не хочу. Это что-то вроде ловушки для тараканов – внутрь запросто, а назад уже никак. По крайней мере, сюда эти дети точно не возвращаются.
Люк посмотрел вглубь коридора, откуда пришел. На стенах висели постеры, а еще там были двери, много дверей – штук по восемь с каждой стороны.
– И сколько детей тут живет?
– Пока что пятеро – включая нас с тобой. На Ближней половине никогда не бывает много народу, а сейчас это вообще вымерший город. Дети приходят и уходят.
– Беседуя о Микеланджело, – пробормотал Люк себе под нос[18 - Люк перефразирует строчку из стихотворения Т. С. Элиота «Песнь любви Дж. Альфрерда Пруфрока»: «В гостиной разговаривают тети о Микеланджело Буонаротти» (перевод В. Топорова). Если же перевести дословно, строчка выглядит так: «Леди приходят и уходят, беседуя о Микеланджело».].
– А?
– Да нет, это я так. Что…
Двойные двери в конце коридора распахнулись, и появилась женщина в коричневом костюме. Она подпирала дверь бедром, пытаясь что-то втащить. Калиша тут же бросилась ей помогать.
– Так, Морин, погоди! Давай-ка мы тебе поможем, родная.
Поскольку она сказала «мы», а не «я», Люк тоже встал и пошел за Калишей. Коричневый костюм оказался чем-то вроде формы, как у горничных в дорогой гостинице (ну ладно, умеренно дорогой – никаких рюшечек и прочего декора на форме не было). Женщина пыталась втащить в коридор тележку для белья. За дверью Люк разглядел просторный зал, что-то вроде комнаты отдыха: там стояли столы со стульями, в окна лился яркий солнечный свет. На стене висел здоровенный телевизор размером с киноэкран. Калиша открыла вторую створку двери, а Люк схватил тележку для белья с надписью «ДАНДАКС» на боку и помог женщине вкатить ее в коридор общежития (судя по всему, это было именно оно). В корзине лежали полотенца и постельное белье.
– Спасибо, сынок, – поблагодарила его женщина.
Она была пожилая, с заметной сединой в волосах, и выглядела усталой. На груди у нее был бейджик с именем «МОРИН». Окинув Люка взглядом, женщина сказала:
– Новенький! Люк, верно?
– Люк Эллис. А откуда вы знаете?
– У меня в обходном листе написано. – Она наполовину достала из кармана юбки сложенный вчетверо листок бумаги, затем спрятала его обратно.
Люк вежливо протянул руку, как его учили.
– Приятно познакомиться.
Морин показалась ему милой – да, наверное, ему действительно было приятно с ней познакомиться, – однако это место его пугало. Он боялся за себя и за родителей. Наверное, мама с папой уже его потеряли. Вряд ли они сразу решили, что он сбежал из дома, но если утром ребенка не оказалось в спальне, что еще можно подумать? Какие тут могут быть варианты? Полиция скоро начнет его искать – или уже ищет. С другой стороны, если Калиша права, искать они будут совсем не там.
Ладонь Морин была сухой и теплой.
– Меня зовут Морин Алворсон. Я тут работаю по хозяйству. И твою комнату тоже буду прибирать.
– Смотри, не свинячь! – строго наказала ему Калиша.
Морин улыбнулась:
– Да ты ж моя радость! По-моему, этот мальчик свинячить не станет – в отличие от Никки. Вот уж кто точно поросенок. Просто Свинуша[19 - Свинуша (Pigpen) – персонаж популярных комиксов «Мелочь пузатая» Чарльза М. Шульца, выходивших со 2 октября 1950 г. по 13 февраля 2000 г.]! Он, часом, не у себя? Что-то не заметила его на площадке с Джорджем и Айрис.
– Ты же знаешь Никки, – ответила Калиша. – Его раньше часу дня из кровати не вытащить.
– Ладно, тогда начну с других комнат. Но врачи велели ему прийти к часу. Если он до тех пор не встанет, они сами его поднимут. Рада знакомству, Люк. – С этими словами Морин покатила свою тележку дальше по коридору.
– Идем, – сказала Калиша, беря Люка за руку. И тот – несмотря на тревожные мысли о родителях – вновь ощутил странное покалывание.
Она потащила его в комнату отдыха. Люку хотелось как следует все изучить, особенно торговые автоматы (настоящие сигареты! разве такое возможно?!), но, как только за ними закрылись двери, Калиша подошла к нему вплотную и сурово заговорила:
– Не знаю, долго ты тут пробудешь или нет – и долго ли пробуду тут я, – однако пока мы оба никуда не исчезли, будь с Морин поласковей, понял? Здесь столько злобных тварей работает, а она – не такая. Она хорошая. И у нее проблемы.
– Какие? – спросил Люк (в основном из вежливости – его куда больше интересовала площадка под окнами, на которой он заметил двоих детей примерно его возраста или чуть старше).
– Во-первых, Морин больна, а к врачу не идет, потому что не может позволить себе болеть. Получает она около сорока тысяч в год, а счетов ей приходит на восемьдесят, если не больше. Муж набрал долгов и сбежал. И проценты копятся, понимаешь?
– Навар, ага. Так мой папа это называет. Словечко из воровского лексикона. Папа говорит, что все, кто выдает кредиты, – по сути ворюги. Процентные ставки там действительно немаленькие, в его словах есть доля…
– Доля чего? Правды?
– Ну да. – Он оторвал взгляд от ребят за окном – Джорджа и Айрис, судя по всему, – и посмотрел на Калишу. – Она тебе все это рассказала? Ребенку? Видимо, ты умеешь налаживать межличностные отношения.
Калиша сделала удивленное лицо и засмеялась – не просто хихикнула, а прямо загоготала, подбоченившись и запрокинув голову. Почему-то от этого она стала похожа на взрослую.
– Внутриличностные отношения! Ну ты загнул, Люк!
