Фиона открыла глаза. Ее мать пробивалась к лотку мясника. Казалось, здесь собрался весь Ист-Энд. Знакомые лица соседствовали с незнакомыми. Серьезные, набожные евреи торопились сюда после службы в синагоге. Моряки покупали заливного угря и гороховый суп. Возле дверей пабов толпились рабочие и ремесленники, приодетые, гладко выбритые. Некоторые держали под мышками елозящих терьеров.
Среди покупателей преобладали женщины всех возрастов и разнообразной внешности. Их пальцы что-то мяли и на что-то надавливали. Они оживленно торговались и, сойдясь в цене, покупали. Одних сопровождали мужья, которые несли корзины с покупками и попыхивали трубками. Но гораздо больше было пришедших с детьми, начиная от орущих младенцев на руках до ребят постарше. Те дергали матерей за подол, прося и требуя купить кекс, леденцов или горячих маффинов. Малолетние кокни и ирландцы называли матерей почти одинаково – «ма», только у первых звук «а» был совсем коротким, а у вторых – чем-то средним между «а» и «э». Итальянцы, поляки и русские кричали одинаково – «мама», но желания у них были такими же: конфета в красивой обертке, яркий леденец на палочке, коньячные вафли. И их уставшие матери, заботящиеся о том, чтобы семье хватило денег на неделю, все-таки покупали глазированную булочку, деля на троих. Пусть у детей будет маленький праздник.
Фиона поискала глазами мать. Та стояла у прилавка знакомого мясника.
– Желаете ростбиф на завтра, миссис Финнеган? – спросил мясник.
– Не на этой неделе, мистер Моррисон. Мой богатый дядюшка еще не умер. А сейчас мне нужна грудинка. Скажем, фунта три. Пять пенсов за фунт, и ни фартинга больше.
– Хм… – Мясник поджал губы и нахмурился. – Все куски, что я сегодня нарезал, покрупнее и подороже… ну вот что я смогу для вас сделать, дорогуша моя… – Он подался вперед, упершись растопыренными пальцами в прилавок. – Я готов продать вам пятифунтовый кусок по отличной цене.
– Слишком дорого для меня.
– Чепуха, дорогуша моя! – невозмутимо ответил мясник, заговорщически понижая голос. – Расклад такой: чем больше кусок, тем меньше я беру за фунт. Азбука бережливости. Опт всегда выгоднее розницы. Вы платите больше, поскольку сам кусок больше, но в пересчете на фунт веса получается меньше…
Пока мать торговалась с мясником, Фиона оглянулась по сторонам, ища Джо. Их разделяли пять других лоточников. Джо самозабвенно расхваливал товар. Хотя августовские вечера были прохладными, он расстегнул воротник рубашки и закатал рукава. На щеках играл румянец. Чуть больше года назад отец Джо уступил настойчивым просьбам сына и позволил ему стоять не за прилавком, как раньше, а перед тележкой. Теперь Джо мог пускать в ход все свое красноречие. Отец не прогадал: его сын был прирожденным торговцем. Каждую неделю Джо один продавал сотни фунтов овощей и фруктов. Больше, чем любой продавец шикарного магазина в Вест-Энде за целый месяц. Если тем помогала солидного вида вывеска, репутация магазина, красивые витрины, реклама в газетах и на уличных щитах, то Джо добивался успехов исключительно за счет своего врожденного таланта.
Замирая от восхищения, Фиона следила, как он работает, непринужденно уговаривая людей в рыночной толпе подходить к его тележке. Вон Джо поймал взгляд какой-то женщины. Через мгновение она уже стояла возле его тележки. Все это время Джо не закрывал рта, шутя, смеясь и подогревая интерес к предлагаемому товару. Никто не умел так мастерски играть, как он. Бойких женщин он забалтывал, кокетничая с ними. Если видел недоверчивых, делал серьезное лицо и говорил доверительным тоном. Джо умел изобразить обиду и замешательство, если какая-то женщина морщила нос, разглядывая его овощи и фрукты. Таким он предлагал поискать в Лондоне морковь посочнее и лук позабористее. Порою Джо устраивал маленькое представление: разрезав апельсин пополам, выдавливал сок прямо на булыжники. Оранжевую струйку было видно за несколько футов. Фиона собственными глазами видела, как изумленные люди тянулись к его тележке. Затем Джо сворачивал из газетного листа кулек, бросая туда «не два, не три, а целых четыре больших чудесных апельсина, которые обойдутся вам всего в два пенса!». Кулек закрывался и церемонно вручался покупателю.
Небесно-синие глаза Джо и его улыбка никак не могли повредить торговле, равно как и торчащие из-под шапки русые кудри, завязанные сзади в хвост. Фиону обдало теплой волной. Ее щеки покраснели. «Мысли надобно держать в чистоте», – вспомнились ей наставления монахинь. Конечно, надо, но только это становилось все труднее. Под красным шейным платком Джо виднелась треугольная полоска кожи. Фиона представила, как она касается этого треугольничка пальцами, а потом и губами. Его кожа всегда была такой теплой и так вкусно пахла свежей зеленью, которую он весь день продавал. Его лошадью. Воздухом Восточного Лондона, вобравшего в себя оттенки угольного дыма и речного ила.
Однажды Джо залез Фионе под блузку. Было это в темноте, за пивоварней «Черный орел». Он целовал ее губы, шею, впадинку на шее, после чего расстегнул блузку и камисоль. Его рука скользнула под ткань камисоли. Фионе казалось, что она растает от жара его прикосновения и собственного желания. Она отодвинулась. Нет, не из скромности и не от стыда. Фиона боялась, что ей захочется большего, и не знала, куда желание их заведет. Ее представления о близких отношениях между мужчинами и женщинами были весьма туманными и в основном касались запрета на такие отношения до брака.
Никто и никогда не говорил с Фионой на подобные темы. Свои скудные знания она получала на улицах. До нее долетали разговоры соседей о случке их собак. Она слышала грубые шутки парней и вместе с подругами подслушивала разговоры старших сестер и матерей. Для кого-то нахождение в постели с мужчиной было откровенной пыткой, которую они стоически выдерживали год за годом. Иные, наоборот, хихикали и говорили, что им постоянно хочется еще.
Джо вдруг заметил ее в толпе и улыбнулся. Фиона покраснела. Он наверняка знал, о чем она сейчас думала.
– Фи, иди сюда! – позвала мать. – Я еще овощей не купила…
Кейт направилась к тележке Бристоу. Фиона поспешила за ней.
– Привет, дорогуша!
Это мать Джо поздоровалась с ее матерью. Роуз Бристоу и Кейт Финнеган выросли в Уайтчепеле. Их детство прошло на унылой улочке близ Тилли-стрит. Теперь они жили на Монтегю-стрит, разделенные одним домом. Из материнских рассказов Фиона знала, что в детстве ее мать и миссис Бристоу были неразлейвода. Вечно хихикали или шептались. И сейчас, став замужними женщинами, обе любили поболтать о том о сем.
– А я уж думала, этот убийца и тебя пришил, – пошутила Роуз, обращаясь к подруге.
Роуз была невысокого роста, толстенькая женщина-наседка, вечно улыбающаяся, как и сын. Свои веселые синие глаза Джо унаследовал от матери.
– Переработался он на этой неделе, – продолжила Роуз, имея в виду убийцу. – Привет, Фиона.
– Здравствуйте, миссис Бристоу, – ответила Фиона, кося глазами на Джо.
– Нашла повод для шуток! – поморщилась Кейт. – Ужас-то какой! Молю Бога, чтоб его поскорее поймали. Даже на рынок идти боялась. Но животы надо чем-то набивать. Картошки возьму у вас фунта три и пару фунтов гороха. Подруга, а яблочки ваши почем?
Джо передал отцу кочан брокколи и подошел к Фионе. Сняв шапку, он вытер рукавом вспотевший лоб:
– Фи, нам сегодня не продохнуть. Только успевай поворачиваться! Боюсь, яблоки распродадим еще до закрытия. Говорил отцу: надо закупить больше…
– …но он и слушать не захотел, – докончила Фиона, сочувственно пожимая ему руку.
Сетования были знакомыми. Джо постоянно побуждал отца расширить торговлю, а мистер Бристоу постоянно этому противился. Он вообще не прислушивался к советам сына, и Джо это сильно огорчало.
– Двенадцать и два… – произнесла Фиона цифры, понятные только ей и Джо. Сумма денег в банке из-под какао. Ей хотелось подбодрить его. – Лучше подумай об этом.
– Подумаю, – улыбнулся ей Джо. – К завтрашнему дню станет больше. Отбоя нет. Сама видишь. Грех не добыть горсточку монет.
Он оглянулся на тележку. Отец и младший брат Джимми едва успевали отпускать товар.
– Ну, мне пора. Увидимся завтра после обеда. Выйдешь?
– Ой, не знаю, – кокетливо ответила Фиона. – Только если другие ухажеры не позовут.
– Угу, – выпучил глаза Джо. – Вроде торговца требухой. – Он кивнул в сторону скрюченного старика, чей лоток находился в нескольких шагах; тот продавал потроха на корм кошкам и собакам. – Или тебе по нраву старьевщик?
– Старьевщик всяко лучше, чем никудышный лоточник, – сказала Фиона и пихнула носком своего башмака ботинок Джо.
– А я бы предпочла лоточника, – послышался мелодичный девичий голос.
Фиона повернула голову и едва не застонала. То была Милли Петерсон. Избалованная, высокомерная, думающая лишь о себе Милли. Светловолосая, пышущая здоровьем, счастливая, хорошенькая. Этакая поганая сучка. Ее отец Томми был одним из крупнейших лондонских оптовых торговцев, поставляя товар как Ист-Энду, так и рынку Ковент-Гарден. В люди выбился самостоятельно. Начинал простым лоточником вроде Джо, имея всего одну тележку. Благодаря способностям, упорному труду и крупицам удачи он достиг высокого положения. Среди предпринимателей его круга не было человека более прозорливого и дотошного. При всей занятости Томми старался постоянно бывать на лондонских улицах, где получал достоверные сведения, наблюдая за своими клиентами и за клиентами клиентов.
Томми вырос в Уайтчепеле. После женитьбы поселился на Чиксанд-стрит. От Монтегю-стрит – рукой подать. В раннем детстве Милли играла с Фионой, Джо и другими соседскими ребятишками. Но когда доходы Петерсона начали расти, он перевез семью в Пимлико – процветающую, быстро застраивающуюся часть Лондона. Вскоре после переезда его жена забеременела вторым ребенком. Мечты о наследнике не сбылись: жена Томми умерла в родах. Умер и младенец. Прежняя жизнь разбилась вдребезги. Неудивительно, что смыслом его жизни стала Милли. Он окружил дочь заботой, осыпал подарками, стараясь хотя бы отчасти заменить ей умершую мать. Милли получала все, что ни пожелает. Но главным подарком, манившим ее с детства, был Джо. Джо не питал к ней никаких чувств, однако Милли это не останавливало. Она упорствовала, полная решимости получить желаемое. Обычно ей это удавалось.
Фиона Финнеган и Милли Петерсон никогда не дружили. Встреться они в другом месте, Фиона без обиняков сказала бы ей, в каком направлении проваливать. Но они находились возле лотка семьи Бристоу, которая бо?льшую часть закупок делала у отца Милли. Выгодные цены во многом зависели от хороших отношений. Фиона сознавала, что должна вести себя прилично и попридержать язык. Хотя бы попытаться это сделать.
– Привет, Джо, – сказала Милли, ослепительно улыбаясь ему. – Привет, Фиона, – добавила она, ограничившись сухим кивком. – По-прежнему живешь на Монтегю-стрит?
– Нет, Милли, – ответила Фиона, сделав бесстрастное лицо. – Перебрались в Вест-Энд. Есть там одно местечко. Букингемский дворец называется. Нам с па теперь не близко ходить на работу, зато улицы там покрасивше.
Улыбка Милли превратилась в кислую мину.
– Насмехаться надо мной решила?
– А уж это ты…
– Скажи-ка, Милли, – вклинился Джо, выразительно посмотрев на Фиону, – что занесло тебя в наши края?
– Решила прогуляться с отцом. Он захотел посмотреть на здешний рынок. На торговцев. Проверить, у кого торговля идет полным ходом, а кто спит за прилавком. Ты же его знаешь: он всегда думает о прибыли.
«Устроили прогулку, задницы себе растрясти», – язвительно подумала Фиона. Послал Господь испытание.
Все, включая Джо, смотрели на Милли. Она нарядилась в потрясающую юбку цвета лесного мха и такой же жакет, покрой которого подчеркивал ее узкую талию и пышную грудь. Ни у кого из уайтчепельских женщин не было подобных нарядов, и уж тем более им и в голову не пришло бы надевать столь дорогие вещи на рынок. Золотистые локоны Милли убрала под шапочку того же цвета. Ее шея утопала в кружевах, в ушах покачивались жемчужные серьги, а изящные руки были обтянуты лайковыми перчатками цвета слоновой кости.
Глядя на Милли, Фиона получила резкий удар по самолюбию. Ее одежда годилась только для рынка: поношенная шерстяная юбка, белая хлопковая блузка и серая шаль на плечах. Фиона немедленно подавила эти чувства. Из-за расфуфыренных девок вроде Милли Петерсон она не должна ощущать себя замарашкой.
– Отец подыскивает себе новых клиентов? – спросил Джо.
Его глаза (да и не только его) сами собой переместились с лица Милли на ее грудь.
– Отчасти. Но его интересуют не только клиенты. Отец любит приходить на рынки и высматривать новые таланты. Он всегда ищет парней, подающих надежды. Не сомневаюсь, ты бы его очаровал, – сказала Милли, дотрагиваясь до руки Джо.
Фиону обдало волной ревнивой злости. Плевать ей на приличия! Милли Петерсон пересекла черту.
– Милли, тебе нездоровится?
– Нездоровится? – переспросила Милли, глядя на Фиону как на груду мусора. – С чего ты взяла? Я прекрасно себя чувствую.
– Ой ли? У тебя такой вид… вот-вот упадешь. Потому и за Джо уцепилась. Джо, может, поднесешь пустой ящик – Милли усадить?
– Не трудись, Джо, – отрывисто бросила Милли, убирая руку.
– Как скажешь, – продолжала Фиона. – А то мало ли, вдруг грохнешься в обморок? Может, жакетик тебе жмет?
– Что ты в этом понимаешь, корова?! – взвилась покрасневшая Милли.
– Уж лучше быть коровой, чем сукой.
– Леди, ведите себя прилично. Ишь, вздумали браниться на рынке. Вы мне всю торговлю погубите, – пошутил Джо, пытаясь разрядить обстановку и успокоить обеих девушек.
Фиона и Милли смотрели друг на друга, как ощетинившиеся кошки, готовые сцепиться.
– Я-то веду себя прилично, – фыркнула Милли. – Не на дне живу. Не оборванка какая-нибудь.
– Думай, кого называешь оборванкой. И вышла ты со здешнего дна, Милли. – Фиона говорила тихо, ударяя словами наотмашь. – Может, ты и забыла, а мы тут хорошо помним.
Сознавая поражение, Милли изменила тактику:
– Пора мне. Я ж здесь не ко двору.
– Брось, Милли, – смущенно пробормотал Джо. – Фиона это сгоряча.
– Нет, не сгоряча, – возразила Фиона.
– Мне все равно, – упавшим голосом произнесла Милли, устремляя большие светло-карие глаза на Джо. – Пойду разыщу отца. Мы еще увидимся. Надеюсь, в более приятном обществе. Пока.
– Пока, Милли, – ответил Джо. – Отцу привет от меня передай.
Едва Милли отошла на достаточное расстояние, Джо повернулся к Фионе:
– Что, сдержаться не могла? Нужно было оскорбить дочку Томми Петерсона?
– Сама напросилась. Думает, что может купить тебя на папочкины денежки, точно мешок апельсинов.
– Не пори чушь! Знаешь ведь, что это не так. – (Фиона молча лягнула булыжник.) – Учись сдерживаться. А когда мы свой магазин откроем, тоже станешь такие фокусы устраивать и дурным характером торговлю губить?
Слова Джо больно задели Фиону, но он был прав. Вела она себя как последняя дура.
– Джо! Долго еще прохлаждаться будешь? – крикнул мистер Бристоу.
– Сейчас иду! – ответил Джо. – Фи, мне пора. Постарайся больше ни с кем на рынке не поцапаться. И не будь такой ревнивой.
– Кто ревнивая? Я не ревнивая. Просто… просто она… несносная тварь.
– Ты ревнуешь без всякой причины, – сказал Джо, возвращаясь к лотку.
– Нет! – крикнула вслед Фиона и топнула ногой, но Джо уже стоял перед лотком, расхваливая товар. – Ревнивая! – раздраженно повторила она. – С какой стати мне ревновать? Ну есть у нее красивые тряпки, побрякушки, большие сиськи, смазливая мордашка и куча деньжищ.
С какой стати Джо обхаживать оборванку Фиону, если она может предложить ему крохи? А у Милли такие возможности! Влиятельный отец с солидным капиталом. Хочешь, парень, магазин? На? тебе магазин. Мало одного? Вот тебе десять. Быть может, не сегодня завтра Джо попросту плюнет на все: на их планы, на магазин. Вообще на все. Плюнет и закрутит с Милли. Особенно после этой сцены. Она же видела, что Джо рассердился. Ну и пусть сердится. Фиона Финнеган тебе не мешок гнилой картошки. Она первой порвет их отношения. Скажет, что ей больше по нраву Джимми Ши, сын владельца паба.
На глаза Фионы навернулись слезы. Они бы пролились, не подойди к ней мать.
– Никак я тут Милли Петерсон видела? – спросила Кейт, взглянув на дочь.
– Ее, – угрюмо подтвердила Фиона.
– Скромности ни на грош. Так вырядиться на рынок. Перед нами, что ль, похвастаться решила? Нет у девки никакого удержу.
– Ма, ты и вправду так думаешь? – спросила Фиона, немного успокоенная словами матери.
– Само собой. Давай-ка поспешать. Хочу скорее вернуться домой…
Мать направилась к другому лотку. Фиона услышала голос Джо, перекрывающий рыночный гул. Голос Джо звучал оживленнее прежнего. Фиона повернулась в его сторону. Джо улыбнулся ей. Вокруг нее было темно, но в этот момент ей показалось, будто взошло солнце.
– Вы посмотрите на эту превосходную капусту… – говорил Джо. – Обычно за такой кочан я беру три пенса, но сегодня я отдам его бесплатно! Да, его получит самая красивая девушка на рынке… Вот и она!
Джо бросил кочан Фионе, которая ловко его поймала.
– Ах, леди, – покачав головой, вздохнул Джо. – Что тут скажешь? Она украла у меня капусту, а вдобавок – и мое сердце. Но если она не выберет меня, тогда я возьму вас, моя дорогая, – подмигнул он беззубой старухе лет семидесяти.
– Я согласна, парнишка! – крикнула в ответ старуха. – Только капусты мне не надобно. Я лучше возьму твой огурец!
Женщины, теснившиеся у лотка, встретили старухину шутку скабрезным хихиканьем. В то время как родители Джо только успевали отпускать товар.
Самая красивая девушка на рынке! Фиона сияла. Какой же дурочкой она была, приревновав Джо к Милли! Джо был только ее парнем, и больше ничьим. Махнув ему на прощание, Фиона побежала догонять мать, вновь чувствуя себя счастливой и уверенной. Эмоции, кипевшие в ней еще недавно, успокоились и осели на дно, как чаинки в чашке. Фиона о них и забыла.
Задержись она вблизи лотка Бристоу еще на минуту, ее ликование быстро бы померкло. В тот момент, когда Фиона догоняла мать, к лотку вновь подошла Милли, приведя отца. Она тянула его за рукав, указывая на Джо, как указывают на витрину с приглянувшейся вещью. Но Томми Петерсон не нуждался в дочерних подсказках. Его острый глаз уже зацепился за Джо. Он одобрительно кивал, глядя, с какой скоростью этот парень распродает товар. Впервые за вечер Томми улыбнулся. Его дочь была совершенно права: он увидел парня, подающего надежды.
Глава 2
– Вы только подумайте, ребята! Пять дерьмовых пенсов за час каторжного труда! – возмущался Пэдди Финнеган ударяя кружкой по стойке. – Ни гроша за сверхурочные. А теперь этот кровопийца заграбастал и наши премиальные!
– Мерзавец Бертон! Нет у него такого права! – подхватил Шейн Паттерсон, работавший вместе с Пэдди. – Керран говорил: разгру?зите корабль к пяти часам, будет вам премия. Мы разгрузили к четырем. Спрашиваем: где денежки? А он ни фартинга не дал.
– Права не имеет, – сказал Мэтт Уильямс, тоже работавший с ними.
