Пакет был пуст на тот момент, но Джейк сразу же начал его заполнять. Некоторые из вещей перекочевали туда из запасов Ребекки. Там были письма, фотографии, мелкие безделушки. Рисунки, которые он нарисовал, какие-то важные для него предметы… Словно «хранитель» какого-нибудь чародея – вроде черной кошки или во?рона, – Пакет редко оказывался вдали от него, и, за исключением нескольких вещей, я и понятия не имел, что находится внутри. И не стал бы смотреть, даже если б подвернулась такая возможность. Это были его Особые Вещи, в конце концов, и только он имел право ими распоряжаться…
– Ну давай, дружок, – сказал я. – Собирай свои манатки, и пошли.
Джейк сложил рисунок и вручил мне. Что бы там ни было изображено, тот явно не был достаточно важен, чтобы удостоиться чести попасть в Пакет, – который он подхватил самолично и понес к двери, где на крючке висела его бутылка с водой. Я нажал на зеленую кнопку, отпирая дверь, и обернулся. Шэрон была поглощена мытьем посуды.
– Не хочешь попрощаться? – спросил я у Джейка.
Он обернулся в дверях и с секунду выглядел грустным. Я ожидал, что он попрощается с Шэрон, но вместо этого Джейк помахал пустому столу, за которым сидел в момент моего появления.
– Пока! – крикнул он. – Обещаю, что не забуду!
И, прежде чем я успел хоть что-то сказать, поднырнул под мою руку.
5
В тот день, когда умерла Ребекка, Джейка забирал я.
Днем, согласно собственному писательскому расписанию, я собирался поработать, и когда Ребекка спросила, не могу ли я забрать Джейка вместо нее, моей первой реакцией было раздражение. Согласно договору, следующую книгу предстояло сдать всего лишь через несколько месяцев, и бо?льшую часть дня я провел в безуспешных попытках хоть что-нибудь написать, – в смутной надежде, что в последние полчаса работы произойдет чудо. Но вид у Ребекки был бледный и дрожащий, так что я поехал.
На обратном пути в машине я изо всех сил старался задавать Джейку вопросы, как прошел его день, и абсолютно без толку. Совершенно стандартная ситуация. Либо он не помнил, либо не хотел разговаривать. Как обычно, казалось, что он куда охотней отвечал бы Ребекке, что, в сочетании с застрявшей книгой, заставляло меня чувствовать себя еще более тревожно и неуверенно, чем обычно. Едва мы подъехали к дому, как он молнией выскочил из машины. Можно он пойдет проведать мамочку? Да, сказал я ему. «Я уверен, что ей это понравилось бы. Но она не слишком хорошо себя чувствует, так что будь с ней помягче – и не забудь снять ботинки, потому что, сам знаешь, твоя мамочка терпеть не может беспорядка».
А потом я потолкался еще немного у машины, никуда не спеша и чувствуя обычную тоску – за что ни возьмусь, все наперекосяк! Медленно потянулся к дому, выложил барахло в кухне – и тут заметил, что ботинки моего сына не сняты и не оставлены в том месте, где я потребовал. Поскольку, естественно, он меня не послушался. В доме было тихо. Я предположил, что Ребекка пошла прилечь наверху, а Джейк поднялся к ней, и что всё в полном порядке.
Не считая меня.
И лишь наконец зайдя в гостиную, я увидел, что Джейк стоит в ее дальнем конце, возле двери, ведущей на лестницу, уставившись на что-то на полу, чего мне не было видно. Он стоял неподвижно, застыв, словно загипнотизированный тем, на что смотрел. Медленно подойдя к нему, я заметил, что Джейк совершенно не двигается, только дрожит всем телом. И тут увидел Ребекку, лежащую в самом низу лестницы.
После этого – словно провал. Знаю, что увел Джейка. Знаю, что позвонил в «Скорую». Знаю, что сделал все правильные вещи. Но хоть убей не помню, как я все это делал.
И что хуже всего, хоть он мне ничего и не говорил, я уверен, что Джейк прекрасно все помнит.
* * *
Десять месяцев спустя мы вместе прошли через кухню, где чуть ли не все свободные поверхности были уставлены тарелками и чашками, а небольшое пространство стола у стены, остававшееся на виду, покрыто пятнами и крошками. Игрушки, раскиданные по голым половицам передней комнаты, выглядели позабытыми и заброшенными. При всех моих разговорах о необходимости разобрать игрушки перед переездом, мы вроде уже пробежались по всему своему барахлу, взяли все, что нужно, и оставили остальное раскиданным, словно мусор. Уже несколько месяцев над домом словно нависала темная тень, которая со временем становилась лишь темнее, словно день, постепенно склоняющийся к вечеру. Казалось, что когда умерла Ребекка, дом наш начал понемногу рассыпаться на куски. Но что удивляться, она всегда была его сердцем…
– Можно я возьму свою картинку, папа?
Джейк уже стоял на коленях на полу, собирая раскатившиеся по углам разноцветные фломастеры.
– «Волшебный мир»?
– Ну пожалуйста!
– Да, конечно же, можно. – Я положил картинку рядом с ним. – Сэндвич с ветчиной?
– А можно лучше вкусненького?
– Давай потом.
– Хорошо.
Я расчистил немного пространства в кухне и намазал маслом два ломтя хлеба, потом вложил в сэндвич три ломтя ветчины и разрезал его на четыре части. Пытаясь прорваться сквозь депрессию.
Шаг за шагом. Продолжай двигаться.
Я не мог удержаться, чтобы не подумать о том, что произошло в «Клубе 567» – Джейк помахал на прощание пустому столу. Насколько я помню, у моего сына всегда водились воображаемые друзья того или иного рода. Он всегда был ребенком-одиночкой – было в нем что-то закрытое и интроспективное, что, казалось, отталкивало от него остальных детей. В хорошие дни я мог притворяться, будто это лишь потому, что он самодостаточен и счастлив в своей собственной голове, и твердить себе, что все это абсолютно естественно. Бо?льшую же часть времени это не доставляло мне ничего, кроме тревоги и беспокойства.
Ну почему Джейк не может быть как все другие дети?
Более «нормальным»?
Отвратительная мысль, я знаю, но мне лишь хотелось защитить его. Когда ты такой тихий одиночка, мир может быть довольно жесток, а я не хотел, чтобы Джейк прошел через то же самое, через что прошел я в его возрасте.
Неважно: до настоящего момента эти воображаемые друзья заявляли о себе практически незаметно – больше похоже на небольшие беседы, которые он вел сам с собой, – и я не был уверен, что мне нравится это новое достижение. Я ничуть не сомневался, что девчонка, с которой, по его словам, Джейк разговаривал весь день, существует лишь у него в голове. Впервые он признал нечто подобное вслух – разговаривая с кем-то перед другими людьми, – и это меня слегка напугало.
Естественно, Ребекку это ничуть не смущало. «Все нормально – просто позволь ему быть самим собой». А поскольку во многом она разбиралась гораздо лучше меня, я изо всех старался следовать ее совету. Но теперь… Теперь я терялся в догадках, не требуется ли ему реальная помощь.
Или, может, он действительно был просто самим собой.
Вот еще одна угнетающая вещь, с которой я должен был бы уметь справиться, но не знал как. Я не знал, что в такой ситуации будет правильным, или как стать ему хорошим отцом. Господи, была бы тут сейчас Ребекка!
«Как же мне тебя не хватает…»
Но лишь при одной этой мысли могли появиться слезы, так что я решительно оборвал ее и подхватил тарелку. И едва успел сделать это, как услышал из передней комнаты тихий голос Джейка:
– Да. – И тут же, словно в ответ на что-то, чего я не слышал: – Да, я знаю.
По спине у меня пробежал холодок.
Я тихонько подошел к дверям, но не стал переступать порог – просто стоял, прислушиваясь. Мне не было видно Джейка, но солнечный свет, льющийся через окно в дальнем конце комнаты, отбрасывал его тень на подушки дивана – бесформенный силуэт, даже не сразу узнаваемый, как человеческий, но немного двигающийся, словно раскачивающийся взад-вперед на коленях.
– Я помню.
Потом – несколько секунд молчания, в котором единственным звуком было биение моего сердца. Я осознал, что затаил дыхание. Когда Джейк заговорил опять, голос его звучал гораздо громче, и в нем явственно звучала тревога:
– Я не хочу им говорить!
И в этот момент я переступил через порог.
На миг я не был уверен, что именно ожидаю увидеть. Джейк сгорбился на полу в точности там, где я его и оставил; только теперь он смотрел куда-то вбок, позабыв про лежащий рядом рисунок. Я проследил за его взглядом. Никого там не было, естественно, но он так пристально смотрел на пустое место, что было легко представить чье-то присутствие в воздухе.
– Джейк? – тихонько позвал я.
Он не обернулся ко мне.
– С кем это ты там разговариваешь?
– Ни с кем.
– Но я же слышал твой голос.
И тут он слегка повернулся, опять подхватил фломастер и принялся рисовать. Я сделал еще один шажок вперед.
– Не будешь ли так добр отложить свой рисунок и ответить мне?
– Зачем?
– Потому что это важно.
– Я ни с кем не разговаривал.
– Как насчет отложить фломастер, потому что я тебя попросил?
Но он продолжал рисовать; рука его двигалась теперь энергичней, фломастер описывал отчаянные круги вокруг маленьких фигурок на бумаге.
Горечь обиды сменилась злостью. Так часто Джейк казался проблемой, которую я не в состоянии решить, и я ненавидел себя за беспомощность и безрезультативность! И в то же самое время негодовал на то, что он никогда не давал мне никакой подсказки. Никогда не делал шаг навстречу. Я ведь хотел помочь ему – хотел удостовериться, что у него все в порядке! И не чувствовал, что преуспею в этом в одиночку.
Я осознал, что слишком сильно сжимаю тарелку.
– Твой сэндвич готов.
Я поставил тарелку на диван и даже не стал смотреть, прекратит он рисовать или нет. Просто развернулся и направился обратно в кухню, где прислонился к столу и прикрыл глаза. По какой-то причине сердце гулко ухало в груди.
«Мне так тебя не хватает! – мысленно обратился я к Ребекке. – Жаль, что тебя сейчас здесь нет! По множеству причин, но в данный момент потому, что я не думаю, что справлюсь!»
Я расплакался. А и плевать. Джейк либо рисует, либо ест; сюда он не войдет. Зачем ему сюда входить – ведь здесь он увидит только меня… Так что все нормально. Мой сын вполне может иногда тихонько поговорить с людьми, которых не существует. Поскольку я говорю столь же тихо, мне тоже можно.
«Мне так тебя не хватает…»
* * *
В тот вечер, как и всегда, я отнес Джейка в постель. Как и всегда после смерти Ребекки. Он отказывался смотреть на место, в котором увидел ее тело, цеплялся за меня, затаив дыхание и зарывшись лицом мне в плечо. Так было каждый вечер, каждое утро, каждый раз, когда ему надо было в ванную. Я понимал, почему, но он становился тяжеловат для меня, и не только в плане веса.
Оставалось лишь надеяться, что скоро все изменится.
После того как Джейк уснул, я опять спустился вниз и сел на диван с бокалом вина и своим «Айпэдом», на который загрузил информацию о нашем новом доме. Вид фотографии на веб-сайте тоже вызывал у меня беспокойство, хотя и на каком-то другом уровне.
Можно было смело сказать, что как раз Джейк и выбрал этот дом. Я оказался неспособен поначалу увидеть его привлекательные стороны. Маленький, двухэтажный, отдельно стоящий – и даже не старомодный, а просто старый, с неуловимым налетом ветхости и запустения. Но было в нем и нечто диковатое. Окна казались странно расположенными, так что было трудно с ходу представить его внутреннюю планировку, а углы скатов крыши немного различались, отчего казалось, что дом пытливо – а может, даже сердито – склоняет голову набок. Но было также и более общее ощущение, мало поддающееся описанию – некое щекотание в затылке. Короче говоря, с первого же взгляда этот дом меня несколько нервировал.
И все же с того самого момента, как Джейк его увидел, он сразу на него запал. Что-то в этом доме полностью очаровало его – до такой степени, что он даже отказался смотреть остальные.
Когда Джейк сопровождал меня на первом осмотре, его этот дом словно загипнотизировал. Я же по-прежнему не был убежден в нашем выборе. Внутри оказалось довольно просторно, но мрачновато. Пыльные шкафы и стулья, пачки старых газет, картонные коробки, драный матрас в запасной комнате на первом этаже… Владелица, пожилая миссис Ширинг, рассы?палась в извинениях – все это принадлежало жильцу, которому она сдавала дом, объяснила женщина, и к моменту заключения сделки будет убрано.
Но Джейк был тверд, как камень, так что я организовал второй осмотр, на сей раз без него. Тогда-то и начал смотреть на дом совсем другими глазами. Да, вид у него был старомодный и малость перекошенный, но это придавало ему некий дворняжечий шарм. И то, что раньше представлялось сердитым взглядом, теперь казалось просто настороженностью, словно дом когда-то в прошлом обидели, и вам следовало постараться, чтобы завоевать его доверие.
Характер, предположил я.
Даже если так, мысль о переезде ужасала меня. Вообще-то в тот день какая-то часть меня надеялась, что банковский менеджер узрит истину сквозь полуправду, которую я скормил ему о своей финансовой ситуации, и отклонит мой ипотечный запрос. Хотя теперь я чувствовал облегчение. Оглядывая переднюю комнату, полную пыльных, разрозненных остатков жизни, которая у нас некогда была, я все ясней чувствовал, что мы оба не можем продолжать жить, как жили. Какие бы трудности ни ждали впереди, нам надо валить отсюда подобру-поздорову. И как трудно ни придется мне в ближайшие месяцы, моему сыну это нужно. Нам обоим это нужно.
Нам придется все начать с нуля. Там, где Джейка не придется носить на руках вверх-вниз по лестнице. Где он сможет найти друзей, которые существуют не только у него в голове. Где я не буду видеть в каждом углу своих собственных призраков.
Теперь, опять посмотрев на фото нашего нового дома, я подумал, что каким-то странным образом он подходит и Джейку, и мне. Что, как и мы сами, это белая ворона, которой трудно вписаться в какую-либо компанию. Что мы замечательно с ним сживемся. Даже название городка звучало тепло и ободряюще.
Фезербэнк[4 - В основе названия – слова «перышко» или «пушинка».].
Звучало как название места, в котором мы будем в полной безопасности.
6
Как и Пит Уиллис, детектив-инспектор Аманда Бек хорошо знала о важности первых сорока восьми часов. Руководимой ею группе предстояло провести следующие двадцать из них за обследованием различных маршрутов, которые мог избрать Нил Спенсер, а также опросами родственников и созданием психологического портрета пропавшего мальчика. Были получены фотографии. Проанализированы его последние известные действия. А потом, на следующее утро, ровно в девять проведена пресс-конференция, где средствам массовой информации было представлено описание Нила и его одежды.
Родители Нила молчаливо сидели по бокам от Аманды, которая обратилась к возможным свидетелям с просьбой немедленно выйти на связь. Всех троих регулярно освещали вспышки фотографов. Аманда из всех сил старалась не обращать на них внимания, но чувствовала, что родители Нила болезненно реагируют на каждый ярко-белый всполох, слегка вздрагивая, как от укола.
– Просим граждан проверить гаражи и сараи на своих участках, – объявила инспектор собравшимся.
Говорить она старалась спокойно и без эмоций. Главной ее задачей на данный момент, помимо обнаружения Нила Спенсера, было смягчить страхи населения, и хотя она вряд ли могла заявить с ходу, что Нил абсолютно точно не похищен, но, по крайней мере, была вполне вправе прояснить, на чем в данный момент сосредоточено расследование.
– Наиболее вероятное объяснение заключается в том, что с Нилом произошел какого-то рода несчастный случай, – говорила Аманда. – И хотя он отсутствует уже пятнадцать часов, мы очень надеемся, что найдем его в добром здравии, и скоро.
В частных же беседах она не выказывала подобной убежденности.
* * *
Одним из первых действий, предпринятых Амандой по возвращении в управление, после того как пресс-конференция закончилась, был приказ без лишнего шума собрать всех лиц, ранее совершавших преступления сексуального характера, и подвергнуть их основательному допросу.
На протяжении дня территория поисков расширилась. Участки проходящей через городок реки – маловероятный вариант – были протралены драгами, и начался широкомасштабный подомовой обход. Анализировались записи с камер наблюдения. Их Аманда изучила лично – на них было видно начало пути Нила, но после того как он вышел на пустырь, следы его терялись, и больше он нигде не появлялся. Где-то между двумя определенными географическими точками мальчик бесследно исчез.
Окончательно вымотанная, Аманда потерла лицо, чтобы немного взбодриться.
Полицейские вновь отправились на пустырь, на сей раз при дневном свете, и обследование карьера продолжилось.
По-прежнему нигде не было и следа Нила Спенсера.
А вот в средствах массовой информации он появлялся регулярно. В новостях постоянно показывали его фотографии, особенно часто ту, на которой он застенчиво улыбался в футбольной рубашке, – это был один из немногих нашедшихся у родителей снимков, на котором мальчик выглядел радостным. В репортажах демонстрировались схематические карты, на которых ключевые места были обведены красными кружками, а возможные маршруты выделены желтыми пунктирными линиями.
Запись пресс-конференции тоже дали в эфир. Аманда просмотрела ее на своем планшетном компьютере уже тем же вечером, в постели, и подумала, что вид у родителей Нила на экране даже еще более пришибленный, чем показалось поначалу. На дневном инструктаже она предостерегла своих сотрудников, многие из которых тоже были родителями, что, хотя обстоятельства, окружающие исчезновение Нила Спенсера, неоднозначны и противоречивы, с его матерью и отцом следует обращаться с максимальной деликатностью. Не стоило и говорить, что родители они далеко не образцовые, но Аманда не подозревала их в том, что они каким-то прямым образом вовлечены в исчезновение своего сына. Согласно полицейским досье, отец привлекался за ряд незначительных правонарушений – появления в общественных местах в пьяном виде и нарушения общественного порядка, – но ничего такого, из-за чего к нему стоило приглядеться попристальней. Матери с полицией дела иметь не приходилось. Но, что более важно, оба, похоже, были действительно всерьез потрясены случившимся. И оба обошлись без взаимных упреков, как ни трудно это было представить.
Оба искренне хотели, чтобы сын вернулся домой.
