Винсент достал серебристый ключ и открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. Машина пахла другой эпохой, старым материнским «рено» моего детства. Металлические части бордовых сидений подернуты патиной, кожаные подушки скрипят. Я плохо разбиралась в автомобилях, но чутье на хорошие вещи у меня имелось. А каждая мелочь в этом салоне была высочайшей пробы. Приборная панель – настоящее произведение искусства в стиле шестидесятых, с хромированными переключателями, тумблерами и основой из благородного дерева. Aqua, Olio, Benzina[33 - Вода, масло, бензин (ит.).] – неброские подписи под шкалами. Винсент сел рядом и надел перчатки.
– Это «ИЗО-ривольта», – объяснил он. – Той же компании, что и «изетта». Названа в честь графа. – Он показал на логотип в центре большого рулевого колеса: серебряный грифон на черном бакелите: – Фамильный герб.
– Ни разу такого не видела, – призналась я.
– Их было выпущено семьсот девяносто два экземпляра. Сохранились единицы.
Он повернул ключ. Мотор глухо заурчал.
– Она сидела там, где ты сейчас. – Взгляд Винсента снова был непроницаем. – Я никогда не смогу продать эту машину.
Мы тронулись с места.
– Твой отец тоже водил ее, – как бы между прочим заметил он и вздохнул.
– Именно эту? – спросила я. – Или такой же модели?
– Именно эту. И твоя мать сидела там, где ты.
Он кивнул в мою сторону. Я оказалась не готова к такому повороту. Одно дело – слушать историю, другое – сидеть на том самом месте, где когда-то сидела твоя мать, трогать вещи, которых касались руки твоих родителей. Почему она никогда не рассказывала мне об этом?
– Когда это было? – спросила я.
– Где ты живешь? – последовало вместо ответа.
Я попросила остановить на углу, достаточно далеко от ателье, чтобы никто из коллег не смог меня заметить. Открыла дверцу. Теперь – исчезнуть, и как можно скорее. Прощанья я бы точно не вынесла.
Винсент не хотел отпускать меня. Похоже, он все еще видел во мне свою Джульетту.
– Юлия… – Он запнулся.
– Я обязательно объявлюсь, и ты расскажешь мне, чем все кончилось.
Вместо ответа он открыл бардачок и вытащил конверт:
– У меня к тебе просьба…
Я повертела конверт в руках, он был запечатан. Вместо адреса стояло одно-единственное слово, выведенное от руки красивым, каллиграфическим почерком: «Винченцо». Прочитав это имя, я тут же захотела положить конверт на место, он жег мне руки, словно был пропитан ядом. Винсент заметил мое замешательство.
– Винченцо должен прочитать это. Речь там о Джульетте, – почти шепотом пояснил он.
– Но… откуда мне знать, жив ли этот Винченцо вообще?
Винсент не собирался принимать у меня конверт.
– Я знаю это от Джованни, брата Джульетты. У него магазин деликатесов на Центральном рынке.
– Здесь, в Мюнхене? – Я не поверила своим ушам. – Брат-близнец Джульетты?
– Да. Я навестил его. Джованни сказал, что Винченцо живет в Италии, но адреса не дал.
– Почему?
– В их семье я персона нон грата.
Это после стольких-то лет… Я ничего не понимала.
– Твой отец ненавидит меня.
– То есть он знает, что ты его отец?
Винсент кивнул. Он явно что-то недоговаривал.
– Там, – он показал на конверт, – правда.
– Правда о чем?
– Со смертью Джульетты жизнь Винченцо полетела под откос, и…
– Это ты виноват в ее смерти?
Он затряс головой.
– Я любил ее больше жизни, Юлия… У меня к тебе одна-единственная просьба… Уверен, что в этой семье будут рады тебя видеть.
– Откуда такая уверенность? Мы с ним почти не знакомы. Он мой биологический родитель, и только.
– Если ты придешь к Джованни и попросишь… они не откажут тебе… ты дочь.
– Но этот Джованни столько лет прожил здесь, за углом, и ни разу мной не поинтересовался.
Винсент молчал, вглядываясь в вечерние сумерки.
– Я не имею права настаивать, но… не пойми превратно. Я специально приехал в Милан, чтобы увидеть тебя. И Винченцо… Я надеюсь уладить это дело, пока есть время… Видишь ли, никому не хочется оставлять после себя в этом мире кучу мусора.
– Разве это не он оставил после себя кучу мусора?
Я положила письмо на приборную панель. Чего я не выношу, так это давления, пусть даже это очень важно для Винсента.
– Как хочешь, – сказал он.
– Мне жаль, – ответила я и протянула ему руку: – Спасибо за рассказ. Надеюсь, еще увидимся.
Он разочарованно кивнул и даже попробовал улыбнуться. Но расставание получилось грустным. Меня мучила совесть. Не выдержав, я вернулась и взяла письмо:
– Я подумаю.
Винсент посмотрел на меня с благодарностью. Переходя улицу, я чувствовала на себе его взгляд – обращенный не ко мне, а к женщине, давным-давно покинувшей этот мир.
В ателье, по счастью, никого не оказалось. Я включила свет, приготовила кофе и села за эскизы. Сообщения в мобильнике от Робина я прочитала, материнские проигнорировала. Взяла карандаш. Я понятия не имела, как будет выглядеть следующая коллекция. Наши с Робином идеи на этот счет мне разонравились.
Что-то изменилось во мне за последние несколько дней. Если бы и в жизни все было так просто – отринуть старое, разорвать в клочки, начать с чистого листа. Но жизнь состоит из тысячи листков, сложенных стопкой. Все они – единая книга, и ни один нельзя удалить просто так. Пусть некоторые читать неприятно, но добравшийся до конца стопки может быть вознагражден сверх ожиданий.
До Центрального рынка было меньше двух километров. Небольшая прогулка помогла бы мне подготовиться. Я спрашивала себя, находился ли мой отец в Мюнхене, у дяди, когда я бегала в школу, буквально в двух шагах от него?
Зарядил дождь, и я распахнула окно. Зажмурилась, вдохнув свежий ночной воздух. Мне представилось лицо Джульетты. Она будто хотела что-то сказать, но исчезла, когда я открыла глаза. Остался темный двор и струи дождя на стекле. Я вернулась к столу и задумалась, как выглядели платья, которые Джульетта себе шила. Что она изобразила бы, окажись на моем месте? Если Джульетта умерла незадолго до моего рождения, на тот момент ей было всего-то около сорока. Что же произошло? И что ее смерть сделала с Винченцо? Не с ней ли связано его внезапное исчезновение?
Наконец, почему я так противлюсь встрече с ним, хотя есть и возможность, и повод?
Я просто испугалась. Оказалось, что иметь мертвого отца проще, чем живого.
Глава 13
В дверь позвонили. Я вздрогнула: почудилось, что это Джульетта явилась с визитом. Или Винсент? Я открыла, на пороге стояла мать – промокшая, с переноской в руке.
– Юлия… мне страшно жаль…
Я стояла в дверях, не давая ей войти.
– Нам нужно поговорить. Прошу тебя, я все объясню. Только дай мне шанс.
– Не нужно. Я уже все знаю.
– У меня кое-что есть для тебя. От твоего отца.
Отец. Когда в последний раз она произносила это слово? И я не помнила, чтобы мать когда-нибудь так на меня смотрела. Умоляюще. Испуганно. Она явно чего-то стыдилась.
Я не могла держать ее под дождем, да и кот нервничал.
Таня молча стояла возле письменного стола, пока я открывала банку кошачьих консервов. Я даже не предложила ей сесть.
– С моей стороны было ошибкой обманывать тебя.
– Чего ты от меня хочешь?
Она мяла в руках сумочку.
– Видишь ли, в жизни бывает, что одна ошибка влечет за собой другую, а та, в свою очередь, следующую и так далее. И тогда поневоле задаешься вопросом: с чего все началось?
– У тебя не было права лишать меня отца.
– Но он бросил нас, Юлия. Если отца нет, то его нет. Я не хотела понапрасну морочить тебе голову.
– И в результате заморочила еще больше.
– Он умер для тебя, понимаешь? Для себя я давно его похоронила, чтобы идти дальше.
– У тебя это получилось – тебе он не отец.
Я поставила миску перед котом.
– Не стоит переоценивать значение кровного родства. Настоящие родственники – те, кого мы выбираем себе сами.
– Нет. – Я посмотрела ей в глаза. – Семья – единственное, чего нам выбирать не дано.
– Но, Юлия, ты так не похожа на Винченцо. Он ничего не добился в жизни, конченый неудачник. А ты так многого достигла… Что у тебя с ним может быть общего?
Тут я подумала о наших долгах и о том, как непрочно благополучие. От успеха до падения в пропасть один неверный шаг, это дело случая. «Никогда не смотри вниз, только вперед», – так говорила мне мать на американских горках.
– И ты сожгла за собой мосты, да?
– Так было нужно. Мы должны были освободиться от этого, Юлия, ради тебя… И я никогда не мешала тебе идти своим путем.
Что правда, то правда. Здесь ей нужно отдать должное. Вот только в личной жизни мать стала для меня плохим примером.
Она достала из сумочки фотографию и протянула мне:
– Вот что я нашла. Помнишь ее?
Это был наш с отцом единственный снимок. Мать сняла нас вместе в тот день, когда мы виделись в первый и последний раз. Мне лет пять, а он только вышел из тюрьмы – о чем мать, конечно же, сказала мне много позже. А тогда я думала, что папа приехал «из Италии». Так она меня научила. Когда девочки в детском саду спрашивали, где мой папа, я отвечала, что в Италии, и тема была исчерпана. Италия – прекрасная страна, где много моря, солнца и пиццы. Это же здорово – иметь папу в Италии, пусть даже и неведомого! Итальянские папы ведь время от времени возвращаются.
И какой простор для детской фантазии! Я до сих пор помню тот день, когда мама пришла за мной в садик не одна. С ней был высокий мужчина с черными вьющимися волосами и в короткой кожаной куртке – мой отец. На зернистом, выцветшем снимке я сижу у него на плечах, запустив пальцы в его черные кудри. Счастливая, ни о чем не подозревающая пятилетняя малышка. Глаза у отца блестят, он весь такой подтянутый, спортивный. Харизматичный мужчина – возможно, чересчур серьезный для своих лет, но, безусловно, обаятельный. И как он смотрит в камеру! Сразу понятно, что фотограф – женщина. Отец одет по моде семидесятых: клетчатая рубаха с отложным воротником, кожаная куртка, клеши, короткие кожаные сапоги. На обратной стороне дата: 11 июля 1982 года. Если это действительно сын Винсента, рожденный в 1955 году, то здесь ему двадцать семь лет. И у него уже пятилетняя дочь!
Я не узнаю себя в этой пухленькой девочке на плечах незнакомого мужчины. Что осталось от того маленького существа, невинного и ничего не смыслящего в жизни? Когда сегодня я пытаюсь представить себе тот день в Олимпийском парке, то не могу отделить действительность от фантазий. Я не доверяю памяти. Прошлое ушло безвозвратно. Память о нем – работа нашего воображения, замешенного на эмоциях. А последние – самая ненадежная субстанция.
Возможно, этот день был совсем не таким и я все придумала, чтобы обрести хоть какую-то опору в прошлом. Но я хорошо помню его крепкие, жилистые руки и то, как высоко он поднимал меня. Я смеялась, запустив пальцы в его кудри. У отца были необыкновенно густые, упругие волосы – совсем не такие, как у матери. Помню, как визжала, когда он подкинул меня в воздух. Я кричала от радости, а он поймал меня и снова подкинул. Целовал, смеялся. Кружил, да так, что слетела туфелька. Мать никогда не делала ничего подобного. Я летала в невесомости, и все вокруг – прозрачное небо, воздух, тепло – было одно нескончаемое лето.
Отец подарил мне гоночный автомобиль из красного лакированного дерева. Помню, как стучало жесткое сиденье, когда я съезжала с горки. Должно быть, у меня остались синяки на мягком месте. Он бежал рядом и держал меня за руку, а внизу ждала мама, готовая поймать меня. Я запомнила, как сияли его глаза, сколько в них было любви. Единственное, чего я тогда хотела, – чтобы этот день никогда не кончался.
Потом были крики и кровь на полу, и я постаралась вычеркнуть это из памяти. В тот счастливейший и ужасный день я видела отца в последний раз. Он исчез вечером, навсегда. Вернулся в свою «Италию». Но, исчезнув из действительности, он прочно обосновался в моих фантазиях. А в этом мире отсутствующие реальней присутствующих. Часто именно их мы считаем важной частью своей жизни, ее невидимой стороной, той, что открывается в снах. Он приходил ко мне в образах. Сколько раз я пыталась представить себе дом, где живет отец. Я так замучила мать вопросами, что она в конце концов сказала мне, что он умер.
