– Мне жаль, – пробормотала я, уткнувшись лицом ему в макушку. – Мне так жаль.
– Жаль? – не то прорыдал, не то огрызнулся Коннор.
– Жаль, что на твою долю выпали такие испытания…
– Мои испытания – ничто. Ты ничего не понимаешь, Отем. Черт возьми. Я ведь был там. На земле в Сирии, а потом в больнице в Германии. Я видел, что с ним сделали. Я видел, как его бедро развалилось чуть ли не пополам, как из него текла кровь. Я видел пулевые отверстия на его спине, знаю, сколько их было. Знаю, доктор Кей не говорит о том, насколько серьезно ранение Уэса, но он никогда не будет ходить, это как пить дать.
У меня в ушах зашумела кровь, я попятилась от окна. Мои ноги наткнулись на стоявший у кровати стул, и я плюхнулась на него. Ледяной ком в груди мгновенно разросся, мороз побежал по коже, дыхание перехватило. Я даже не могла моргнуть, из-за всплывшего в памяти видения: Уэстон бежит.
«Боже, этот парень умел бегать».
Он бежал, перепрыгивая через препятствия, он делал всего семь шагов, в то время как остальные бегуны делали восемь. Он прыгал с кошачьей грацией: одна нога взлетала вверх, другой Уэстон отталкивался от земли. Под бронзовой кожей перекатывались и растягивались мускулы. Вот Уэстон вырывается вперед в эстафете. Никто не мог с ним тягаться, потому что он был слишком быстрым, быстрее всех.
«Он был в полном снаряжении весом под сотню фунтов, я стартовал на пять секунд раньше его, а он всё равно меня догнал».
– Нет, – прошептала я, накрывая руку Уэстона своей. Все его сила, мощь и скорость исчезли, его пальцы стали вялыми и безжизненными. Я крепко сжала его ладонь и покачала головой. – Нет, не говори так, Коннор. Мы еще не знаем…
– Я знаю, – возразил Коннор хриплым голосом. – Знаю. Я слышал, что говорили немецкие врачи. Уэс не встанет с этой кровати, никогда не сможет стоять и ходить, больше никогда не примет участия ни в одном забеге. Никогда…
Я всё качала головой.
– Нет. Ты этого не знаешь. Его ввели в кому, чтобы стабилизировать. Доктора еще будут делать тесты, еще ничего не кончено. Они ничего не могут сказать наверняка, пока он не очнется.
– Я знаю, что слышал и что видел. Видел, что случилось по моей вине. – Коннор уронил голову на грудь. – С Уэсом покончено, Отем. – С ним всё кончено, черт побери.
– Не говори так! – воскликнула я, крепче сжимая руку Уэстона. – Ничего еще не кончено. Что бы ни случилось в будущем, он поправится.
– Ну а со мной покончено. Всё, привет. – Коннор встал, тыльной стороной ладони вытер один глаз, потом второй. – И с нами всё кончено.
Чувство вины пронизало меня, как удар тока, я отдернула руку от руки Уэстона, а Коннор направился к двери.
– Подожди. Ты что, уходишь?
– Я возвращаюсь в Бостон.
Я вскочила со стула и преградила ему путь.
– О чем ты говоришь? Ты не можешь оставить Уэстона вот так.
– Не могу оставаться здесь и видеть его в таком состоянии.
– Но… Коннор… – прошептала я. – Он же твой лучший друг.
– Ага, и погляди, до чего я его довел. – Он посмотрел на Уэстона сверху вниз, и на его скулах заходили желваки. – Я не могу здесь оставаться, – процедил он сквозь зубы. – Я еду домой.
Он сделал шаг к двери, но я его оттолкнула.
– А как же мы?
– Господи Иисусе, Отем. Нет никаких «нас» и никогда не было.
Меня словно ударили по лицу.
– Что это значит? О чем ты?
Вот только я прекрасно понимала, что он имеет в виду.
«Больше никаких секретов».
Я расправила плечи.
– Уэстон тебе рассказал, да?
– О чем?
– О том, что случилось в ночь накануне вашего отъезда на фронт.
Коннор нахмурился.
– Не знаю, о чем ты говоришь. В ту ночь я напился в стельку. – Потом его губы искривились в неприятной усмешке. – А что, той ночью я снова что-то испортил?
– Нет, я… – Во рту у меня пересохло. – Слушай, сейчас не самое подходящее время, чтобы об этом рассказывать. Всё так запуталось. Но я больше не могу жить с этими тайнами. Мы поцеловались, Уэстон и я. В ночь накануне вашего отъезда. – Я перевела дух и заставила себя договорить до конца. – Вообще-то, это было больше, чем просто поцелуй. Мы не переспали, но…
Одно долгое мгновение Коннор смотрел на меня с совершенно нечитаемым выражением лица, потом перевел взгляд на Уэстона, снова на меня и наконец издал хриплый, безрадостный смешок. Посмотрел в потолок и сказал:
– Господи боже.
– Прости, – сказала я. – Мне так жаль, Коннор. Я напилась, мне было страшно за вас обоих. Это не оправдание, но так уж вышло. И я беру на себя ответственность за свой поступок… – Я умолкла, потому что на лице Коннора отразилась злость. – Он тебе ничего не сказал, да?
– Ни черта он мне не рассказал.
– Я думала, ты из-за этого так расстроился, из-за меня.
– Из-за тебя? – Коннор покачал головой. – Ты не понимаешь, Отем. Мы с Уэсом…
– Что?
Коннор посмотрел на меня, в его зеленых глазах я прочитала бесконечную усталость.
– Ничего. Это не мое дело. Выходит, что это никогда не было моим делом. Я всегда лишний. Но я втянул тебя во всё это, и мне очень, очень жаль, Отем.
– О чем ты?
– Между нами всё кончено, – заявил Коннор. – И это к лучшему. Сейчас ты не понимаешь, но позже поймешь. Скоро.
Он направился к двери.
– Подожди, – окликнула я его. – Коннор, пожалуйста, не уходи вот так.
Он замер, уже взявшись за дверную ручку, потом проговорил:
– Я ухожу, а ты оставайся с Уэсом.
– Пожалуйста, не…
– Останься с ним. И не выпускай его руку, Отем, что бы ни случилось. Не отпускай его.
Он вышел, так и не обернувшись.
Глава пятая
Отем
– Подача наркоза прекращена в девять часов три минуты, – сказал анестезиолог, глядя на настенные часы.
Я сидела с одной стороны кровати Уэстона, а Миранда и Пол с другой. Руби угнездилась на подоконнике. Все мы пристально следили за красными цифрами на часах, и когда те показали 9:04, Миранда сердито посмотрела на доктора Ковальчика.
– Он не просыпается. Вы же сказали, что он проснется, как только перестанут подавать лекарство.
Терпеливо улыбаясь, доктор Кей снял с шеи стетоскоп, склонился над Уэстоном и прислушался. На несколько секунд все затаили дыхание, тишину нарушало только мерное гудение аппарата искусственной вентиляции легких.
Доктор Кей наклонился еще ниже.
– Привет, Уэс! – громко проговорил он. – Слышишь меня? Ты не мог бы открыть глаза, Уэс?
Ноль реакции.
– Ну? – У Миранды округлились глаза, она нервно сплетала и расплетала пальцы.
– Нужно время, – мягко произнес доктор Кей, выпрямляясь и вынимая из ушей стетоскоп. – Процесс может занять от нескольких минут до трех суток. С учетом того, что пациент находился в искусственной коме почти неделю и не приходил в сознание с момента ранения в Сирии, полагаю, пробуждение наступит скорее позже, чем раньше. И, возможно, оно будет сопровождаться побочными эффектами.
– Это какими, например? – спросил Пол.
– После пробуждения Уэс может испытывать тревогу, волнение, возможна даже агрессия. Всё это совершенно нормально, но вам следует быть готовыми.
Миранда коснулась эндотрахеальной трубки, всё еще закрепленной во рту Уэстона.
– А почему за него до сих пор дышит машина? Это тоже нормально?
– Да. Уэс должен проснуться, нам нужно убедиться, что он достаточно окреп, чтобы дышать самостоятельно.
Доктор Кей сказал несколько слов анестезиологу, тот кивнул и вышел из палаты.
– Мне нужно к другому пациенту, – сказал доктор Кей. Он указал на медсестру. – Ронда будет здесь следующие десять часов. Полагаю, вам стоит выпить кофе или перекусить, может быть, даже прогуляться. Процесс пробуждения может растянуться надолго.
– Я никуда не пойду, – заявила Миранда, озвучив мои мысли.
– Хорошо. Я скоро вернусь и проверю, как он.
Миранда взяла сына за руку.
– Он может проснуться в любую минуту, правда, малыш? Мы все здесь тебя ждем. – Она понизила голос. – Ну, почти все.
– Ну, ну, – проговорил Пол. – Коннор тоже нуждается в отдыхе и лечении. И, конечно же, Виктория должна поехать с ним, так же как и мы остаемся с Уэсом.
– «В лечении»? – воскликнула Миранда. – Ради всего святого, мы и так в больнице! Он может остаться и лечиться здесь, хотя бы до тех пор пока мой мальчик не очнется. – У нее в глазах заблестели слезы. – Уэс захочет видеть лучшего друга. Коннору следовало быть здесь.
– Миранда, они прошли через ад, – попытался урезонить ее Пол. – Никому из нас не понять, как сильно страдает Коннор. Нельзя заставлять его делать то, на что он сейчас не способен.
Миранда пожала плечами и тихо пробормотала:
– Коннор втянул моего мальчика во всё это. Неужели он не мог остаться и посмотреть, как Уэс придет в себя?
У меня екнуло сердце, а Руби удивленно посмотрела на меня, приподняв брови.
– Коннор не виноват, – сурово заявил Пол. – В случившемся никто не виноват. Такое может случиться, если человек записывается в армию. Уэс понимал, что рискует. Прошлого не вернешь, нужно двигаться вперед. – Тут его тон немного смягчился. – Обвиняя Коннора, ты не станешь чувствовать себя лучше, дорогая.
Миранда хлюпнула носом, но ничего не ответила.
Время тянулось мучительно долго. Прошел час, потом второй. Уэстон не подавал никаких признаков скорого пробуждения, и Руби наклонилась ко мне.
– Идем, Отем. Нужно что-то съесть или хотя бы выпить кофе.
– Мне не следует его оставлять, – ответила я.
«Коннор попросил меня остаться с Уэстоном. Да я и сама не могу сейчас уйти».
– Иди, милая, – посоветовал мне Пол. – А потом мы с Мирандой сходим перекусить. Уэс не останется один.
Мне ужасно не хотелось уходить от Уэстона, но, с тех пор как пришло письмо из армии, меня словно нес бурный поток: он забросил меня в Балтимор, в эту больницу, погрузил в море переживаний и сумятицы. Во всём этом шторме Руби была словно остров, и я осознала, что напрасно не рассказала ей о том, что произошло между Уэстоном и мной.
– Только кофе, – решилась я.
– Так мило с твоей стороны, что ты осталась с нами, золотце, – проговорила Миранда. – Я думала, ты уедешь вместе с Коннором.
– Я… Уэстон мой друг, – выкрутилась я.
Миранда снова опустилась на стул.
– Приятно знать, что кто-то еще понимает значение этого слова.
Когда мы спустились в кафетерий, Руби отхлебнула кофе и сказала:
– Поговори со мной, подруга.
