Дэвид Томас "Верю в любовь"

Когда пришло время обеда, мама собрала все, что нашла в холодильнике и шкафах. Когда Тодд пришел к столу и увидел, что на нем так много всего, он сразу съел двойную порцию. Он съел все, что мог и вышел из-за стола, удивленный тем, что еды, которой, казалось, было так мало, на самом деле оказалось так много.

Неважно, насколько наша семья привыкла к тому, что Господь печется о нас, каждый случай поражал и радовал нас. Мы поняли, что Он всегда дает нам то, в чем мы по-настоящему нуждаемся.

Внутренняя битва

Моя мать любит рассказывать историю, как кто-то подарил нам полный морозильник печенки. Мы несколько дней питались только ей, и я помню, как мать молилась, прося: «Господи, не будешь ли ты так щедр послать нам в пищу что-нибудь другое?»

Вскоре после этого она прочла во Второзаконии то место, когда Израилю напомнили о том, как Господь не оставил их в пустыне. Они ворчали и жаловались, что Господь вновь и вновь посылает им манну, от которой они устали.

Этим Господь хотел напомнить моей матери: «Я даю вам все, в чем вы нуждаетесь. Я делаю это, чтобы испытать вас, увидеть, что в вашем сердце, чтобы научить вас смирению. И когда вы придете в землю обетованную, не забудьте обо Мне в сердце своем».

Мать поняла, что Господь действительно удовлетворяет наши нужды и что эти нужды отличаются от потребностей среднего американца. Сама она выросла ни в чем не нуждаясь. Ее семья жила в изобилии. Они ездили отдыхать в красивые места и останавливались в хороших отелях. У нас в детстве не было ничего подобного.

Но почти с первого дня, когда моя мама приняла веру, она думала об этих моментах, когда у нас не было даже самого необходимого, задавая себе один и тот же вопрос: «Каково это, быть миссионером?» Она думала о миссионерах и о тех условиях, в которых они сами выбрали жить, чтобы нести Благую Весть тем, кто еще не спасен, и она привыкла смотреть на все окружающее этим взглядом миссионера. До сих пор, когда она слышит, как кто-то описывает суровые, по их мнению, обстоятельства, она будет показывать пальцами знак кавычек и говорить: «Думай об этом как миссионер».

Хотя наш дом был полон разных людей, родители всегда заботились о том, чтобы мы, как их дети, получали все необходимое внимание. Я не помню, чтобы даже задумывался о том, что дети, приходившие в наш дом, были лишены той заботы и внимания, которая была у нас. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что жизнь с детьми с разным опытом помогла мне понять, что, несмотря на то, что у нас не было материальных благ, мы обладали чем-то более важным – родительским вниманием и заботой.

Но несмотря на это, иногда я все-таки принимал неверные решения, реагируя на окружающие обстоятельства.

Когда мне было четыре или пять лет, я открыл Иисусу свое сердце и после рос настоящим церковным ребенком. Но ближе к средней школе и в старших классах я впервые начал сворачивать с этого пути.

Я делал большие успехи в спорте, много тренировался и был в хорошей форме. Когда я подрос достаточно, чтобы играть в групповые игры – в частности, в футбол, – мои спортивные способности помогли добиться в кампусе «крутого» статуса.

Я отправился своей дорогой, пытаясь доказать, что могу делать все, что захочу. Честно, мне не кажется, что я тогда был в стадии бунта, потому что я даже не понимал, против чего протестовать. Я не был зол на родителей. Я не был зол на церковь. Даже при том, что мы были бедны, я не восставал против того, что кто-то назвал бы «системой». Но я думаю, что после того, как я рос в очень скромных условиях, то, что я стал популярным спортсменом в школе, заставило меня захотеть проверить границы возможностей. Дома, как мне казалось, я был лишен тех удовольствий, которым радовались мои друзья, и вот настала моя очередь «повеселиться». Во всяком случае, я не понимал, в какой опасности нахожусь, и хотел, чтобы меня приняли тусовщики.

Внутри меня началась невидимая битва. Я знал, что такое хорошо, и на меня положительно влияли дома и в церкви. Но с другой стороны, мое желание стать «своим» толкало меня в противоположную сторону.

Чтобы удовлетворить эту часть себя, я начал ходить на вечеринки и выпивать. Когда я напивался, то чувствовал себя более смелым и несколько раз едва не влезал в драки. Из-за того, что в классе я был самым сильным, желающих подраться обычно не находилось, поэтому я по умолчанию считался крутым парнем без необходимости это подтверждать. Хотя я и не возражал бы, если кто-то осмелился бросить мне вызов.

Я также пользовался своим статусом и силой, заступаясь за тех, кого травили в школе. Я не особо старался, чтобы меня приняли самые популярные – я не был среди них, и мне было все равно. Но «своим» я все-таки стал; правда, учитывая, что большую часть жизни до этого я был неудачником, я никогда не упускал возможность защитить бедных детей или тех, кого травили и над кем смеялись. Если я видел, как издевались над кем-то, я всегда подходил и велел хулигану остановиться, и обычно все сразу прекращалось, и мне не приходилось прибегать к силе. Хотя я не всегда поступал правильно, желание делать добро во мне не угасало.

Я не повернулся к Богу спиной. Я по-прежнему ходил в церковь и делал разные «церковные вещи». Ведь и в родителях меня восхищала эта черта: их стремление вести себя одинаково в церкви и вне ее стен.

Я по-прежнему понимал, что хорошо и что плохо. Я знал истину. Когда я шел на вечеринку, то специально выпивал немного перед этим, заглушая чувство вины.

В церкви я тоже чувствовал себя виноватым за те неверные решения, что принимаю. Я обещал Господу, что изменюсь, просил у него прощения. Но я шел в школу на следующее утро и делал то же самое, что и другие. Я хотел поступать правильно, но в то же время не мог сказать «нет» тому, что считал неправильным.

Именно о такой внутренней борьбе писал Павел в Послании Римлянам 7:21–25: «Итак, я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих. Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим. Итак, тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию закону греха».

Я понял, что в своем поиске удовольствий я находил их, но длились они всегда недолго. Они и не могли продолжаться дольше, потому что в глубине души я знал, что их источник вне воли Божьей. И мне еще предстоит узнать, что спокойствие, приходящее благодаря удовольствиям, отвечающим воле Божьей, гораздо приятнее.

Глава 3

Освобождение

У моего отца была гитара, на которой он периодически играл дома и часто даже вместе с ней вел службу в церкви. Хотя гитара всегда была на виду, мне никогда не было интересно попробовать поиграть на ней, потому что больше всего меня в то время занимал спорт – особенно футбол.

Как-то, когда мне было четырнадцать, я все же попросил отца показать, как сыграть пару аккордов. Когда он помог положить пальцы моей левой руки на нужные места на грифе и я ударил большим пальцем правой по струнам, звук этого аккорда прозвучал для меня как настоящий шедевр.

– Это потрясающе! – сказал я тогда отцу.

Не могу объяснить, но в касании инструмента было что-то естественное. С помощью отца, который помог мне узнать то, чему научился сам, я быстро начал схватывать азы игры на гитаре. Гитара не заменила спорт, но учиться играть на ней мне понравилось.

Как оказалось, со слухом у меня было все в порядке, и я быстро научился играть на слух – без помощи табулатур – те песни, которые слышал по радио. Больше всего мне нравились те, что были ближе к року.

Слушать светскую музыку дома не разрешалось, но когда родителей не было, я всегда слушал подборки классического рока по радио Top-40. Как-то раз мне здорово влетело за футболку с изображением Ленни Кравица, в которую я переоделся, выйдя из дома. Перед тем, как вернуться, я, конечно, сменил одежду, но мама все равно узнала об этом и была очень недовольна.

– Как ты можешь носить такое? – хотела она знать.

Я начал играть песни известных музыкантов, которые слышал по радио, таких как Pearl Jam, Aerosmith и Creedence Clearwater Revival. Из христианской музыки, которую я слушал, когда родители были дома, я пытался играть Mylon LeFevre & Broken Heart, DeGarmo & Key и Resurrection Band.

Музыка всегда играла большую роль в жизни нашей семьи. Кроме того, что мы вместе молились и слушали дома диски с христианской музыкой, мы посещали крупные христианские музыкальные фестивали, такие как Ichthus в Кентукки и Cornerstone в Иллинойсе. Я помню, как стою во время фестиваля Cornerstone и думаю: «Как было бы здорово однажды выйти на эту сцену». Естественно, я так же смотрел матчи студенческой или профессиональной лиги по телевизору и думал: «Как было бы здорово однажды выйти на это поле».

Когда подбирать музыку мне стало легче, я начал замечать, как тексты некоторых песен рассказывают историю жизни самого музыканта. Музыка словно была выпускным клапаном для чувств и мыслей человека, и я сам стал замечать, как внутри меня оживают эмоции, когда я начинаю играть.

Как раз в этот период перетягивания каната между тем, чтобы, зная, что такое благо, все равно поступать плохо, я написал свою первую песню.

Она начиналась с того, что я смотрю в зеркало, вижу человека, чья жизнь изломана, и что он сам находится в полном отчаянии, и обращаюсь к Господу: «Ты должен избавить меня от греха». Дальше шли строчки, из которых становилось понятно, где я был в тот момент жизни: «Всякий раз, когда я приближаюсь к Тебе, я вновь возвращаюсь к греху». Я назвал эту песню «Освободи меня». Первыми моими слушателями стали родители, сразу после того, как я написал ее. Они выслушали ее, а после очень внимательно прочли текст.

До этого я скрывал от них, что выпиваю и хожу на вечеринки. Однажды, когда мы пили с другом, он выпил больше и не мог на обратном пути вести машину. Поэтому, даже учитывая, что я сам был не трезв и слишком молод, мне пришлось сесть за руль и ехать минут 10–15 до дома. Войдя, мы сразу сказали: «Мы очень устали. Мы наверх и сразу спать».

К решению сесть за руль в ту ночь я возвращался снова и снова. Мне стоило просто позвонить родителям и попросить забрать нас, и последствия были бы куда безобиднее, чем если бы меня поймали за рулем пьяным и без прав. Впоследствии родители говорили мне, что подозревали меня тогда, но они понятия не имели, как далеко я заходил, потому что я тщательно следил за тем, чтобы они не узнали об этом.

Я никогда не бунтовал против них – я просто шел своей дорогой. Если бы я бунтовал, то конечно, мне захотелось бы, чтобы они узнали о чем-то, но я не хотел причинить им боль. Я меньше всего собирался разочаровать родителей или подвести их.

Когда отец с мамой прочли текст «Освободи меня», лица у них стали очень серьезными.

– Все слишком жестко, – сказал отец. – Ты в порядке?

«Попался!» – подумал я и решил замести следы.

– Когда я писал это, я думал об Эйприл, – ответил я.

Тогда моя сестра тоже была предоставлена самой себе. Более того, она заходила еще дальше, чем я, и даже пробовала наркотики. К тому же родители больше знали о том, что делает она, чем о том, что делаю я.

– Ок, – сказали они, и я скрыл вздох облегчения, на этот раз избежав подозрений.

Но я не мог скрыть послания в своей первой песне.

Нажимая кнопку перезагрузки

Летом, после окончания второго курса средней школы Маккатчена в Лафайетте, я на неделю отправился в летний лагерь в Калифорнии.

Отец открыл часовню движения Жатвы в Лафайетте, когда мне было четырнадцать. Жатва входит в течение Часовни на Голгофе и является частью объединения неденоминированных церквей, которое началось в 1965 году с основания Чаком Смитом Часовни на Голгофе в Коста-Меса, Калифорния. Из-за того, что церковь была новой и пока небольшой, молодежной группы у нее еще не было, поэтому я посещал молодежную группу Часовни на Голгофе, в которую мы ходили в Кроуфордсвилле, в пятидесяти километрах от Лафайетта. У ассоциации Часовни на Голгофе был летний молодежный лагерь в Калифорнии, привлекавший подростков со всей страны, и моя группа тоже отправилась в этот лагерь. Для поездки нашлось несколько спонсоров, и кто-то из них помог мне набрать недостающую сумму.

Учитывая, что тогда происходило у меня в жизни, мое возбуждение, касавшееся предстоящей поездки в Калифорнию, было более, скажем так, социальным, чем духовным.

«Калифорния? – думал я. – Там можно отлично потусить. Я еду!»

Общительный, как и отец, я всегда легко заводил друзей. Я встречал там людей из разных штатов, включая тех, кто проехал полстраны, например, из Пенсильвании в Калифорнию.

Впрочем, духовные цели быстро обошли социальные.

На первой ночной службе в лагере, оглянувшись вокруг, я увидел других людей, поднимающих руки в молитве. Среди них были и взрослые, включая моих родителей, но было и несколько подростков моего возраста. Меня задело, что я оказался среди подростков, которые действительно любили Иисуса и имели сильную связь с Ним. Я вынужден был признать, что у меня не было того, что имели они.

«Что же я делал? – спросил я себя. – Что же я упустил?»

Чувство стыда захлестнуло меня. Я подумал обо всем дурном, что делал – понимая при этом, что поступаю плохо, но все равно продолжая так поступать. Это был самый сильный рывок на сторону Бога, который я почувствовал в этом перетягивании каната своей жизни. Я хотел ощутить то, что, очевидно, чувствовали все окружающие.

Джон Курсон, пастор Applegate Christian Fellowship в Орегоне и известный библейский комментатор, был специально приглашенным спикером. В эту первую ночь он сказал, что собирается учить нас Откровением. Перспектива услышать проповедь с цитатами из Откровения немного напугала аудиторию. Но Курсон говорил о том, чтобы «посвятить все наше существо Господу» и делал это так, что мы ощущали не страх, но милосердие и любовь Бога. Его послание вошло в меня не критическим «ты плохой человек». Скорее это было вдохновляющее «Бог может еще столь многое дать тебе».

Слушая, я представлял себя словно достигшим края обрыва. У меня было два варианта: я мог продолжать бунтовать и сорваться вниз или благодарно принять ту истину, что Господь любит меня и что у Него есть на меня особый план, и посвятить Ему свое сердце.

Я чувствовал, что Бог вложил эти слова в мое сердце: «Я хочу, чтобы ты оказался полезным Мне, но ты балансируешь на грани. Тебе нужно бежать – бежать прочь от соблазнов мира и вернуться ко Мне. Я всегда рядом и жду тебя».

Той ночью я вернул свою жизнь в руки Господа. Каждой частицей себя я хотел следовать за Ним, а не гнаться за пустой популярностью и мирскими радостями, которые и вполовину не оказались так приятны, как я ожидал.

После службы я подозвал родителей и рассказал им о своем решении.

– Мои глаза открыты, – сказал я, – и я желаю служить Ему.

Я был так возбужден, что всю ночь не мог заснуть. Я лежал в своей койке в общей спальне и вспоминал свою жизнь. До той ночи я и не представлял, какую тяжесть несу на плечах. Но внезапно этого груза не стало. Это как если после долгого застоя пуститься бежать, освежаясь и повышая уровень энергии, хотя физически ты сильно истощен. Перетягивание каната, судя по всему, подошло к концу. Я твердо, обеими ногами, стоял на стороне истины, больше не пытаясь протестовать против того, что, как я знал, было правдой.

Я чувствовал себя свободным, узы греха с меня спали. Под властью греха мы ошибочно выдаем возможность грешить за свободу, потому что можем делать что захотим. Но мы ошибаемся. И неважно, что какое-то время наша жизнь выглядит благополучной, это не свобода. Мы связаны – связаны грехом.

Нам нетрудно узнать людей, у которых есть проблемы с алкоголем и наркотиками, потому что это отражается на их телах и лицах. Они не выглядят умиротворенными. Грех накладывает на нас тяжелое бремя, и той ночью я понял, какую ношу таскал на себе все это время. Но сейчас я наконец «выздоровел».

Во время молитвы следующей ночью я поднимал руки вместе со всеми. Я испытывал то, чем обладали они, и понял, что упустил в свое время этот опыт, достойный погони за ним всем сердцем.

Оставшиеся занятия по изучению Библии и службы словно заиграли для меня новыми красками. Курсон продолжать читать Откровение, подчеркивая, как церковь может отдалиться от воли Божьей и то, как важно христианину блюсти чистоту в словах, поступках и побуждениях. Раз за разом слушая его, я думал: «О, это я. Ты ведь говоришь напрямую со мной?»

Одно из мест, которые мы разбирали, касалось Лаодикийской церкви. Из всех семи церквей, к которым Господь обращается в Откровении, она осталась в нерешительности, «теплой», как Он назвал ее. Лаодикийская церковь прошла через собственное перетягивание каната между следованием воле Божьей и погоней за земными благами. В результате она зависла между ними, и это сделало церковь настолько непривлекательной в глазах Господа, что он произнес знаменитые слова в Откровении 3:16: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

Конечно, это не самый приятный момент из Писания, но недостаточно горячая и недостаточно холодная церковь стала настолько неэффективной, что оказалась бесполезной для Царства Божия. Мысль о том, что Господь изгоняет нерешительных лаодикийцев, зацепила мое внимание, потому что я сам был тепл по отношению к Нему последние несколько лет. Я был бесполезен для Его Царства.

Этот стих прозвучал для меня как предупреждение, хотя это было предостережение, продиктованное любовью. Да, я заблудился. Я знал это. Знал даже тогда, когда поступал неправильно. Но тон, с каким было доставлено это послание, заставил меня понять, как сильно Бог любит меня. Он предупреждал меня, потому что бесконечно любил меня и хотел для меня только лучшего. Он всегда хотел для меня только самого лучшего.

Внезапно все мои прежние стремления рассыпались в прах. Словно кто-то нажал большую кнопку перезагрузки, и я начал жить абсолютно по-новому.

Мои разговоры с остальными за оставшееся время касались больше не штатов, откуда мы прибыли, а тех духовных состояний, в которых мы находились. Я вспоминаю один разговор с другом из молодежной группы, когда мы говорили о возвращении домой и о том, чтобы стать примерами для других.

– Давай же сделаем это, – сказали мы друг другу – давай же будем служить Господу.

Глава 4

Зов

Из лагеря я вернулся совершенно другим человеком. Я признался родителям в том, что пил и ходил на вечеринки. Перед тем, как мы уехали из лагеря, отец моего друга нашел алкоголь в его пикапе. Когда мои родители узнали об этом, они гадали, пил ли я тоже, потому что в лагере они не могли прямо подойти ко мне и спросить.

– Мы подозревали, что ты мог делать что-то подобное, – сказали они, когда я вернулся домой, – но мы так рады, что Господь не оставил тебя.

Теперь мое сердце и правда билось в такт с волей Бога. Но все равно осталось центром битвы.

Я углубился в изучение Библии, и теперь Слово Божье стало обретать для меня смысл, о котором я раньше и не подозревал. Изучая Писание с новообретенным чувством свободы, которым я наслаждался, я понял, что раньше читал Библию словно с завязанными глазами. Но когда эта пелена спала, слова прыгали со страницы прямо в мое сердце.

Но несмотря на произошедшие перемены, я знал, что какое-то время мне тяжело будет отходить от старых привычек.

Лето подходило к концу, и я все больше волновался о возвращении в школу, где был популярным и активным участником вечеринок. Мои старые друзья будут там, а вместе с ними искушение вернуться к прежнему образу жизни. Я чувствовал, как Господь говорит мне: «Ты еще не готов». Тогда я не был тем, кем являюсь сейчас, смело и прямо готовым делиться любовью и знанием о том, что Иисус Христос мой Господь и Спаситель. Со всеми окружающими подростка опасностями и соблазнами мною было легко управлять. У церкви в Кроуфордсвилле, чью молодежную группу я посещал, была очень маленькая школа, Христианская Школа Маранафа, и я решил, что она может стать для меня убежищем, в котором я нуждался в этот момент на пути к Христу. Разумеется, посещение частной школы стоило кучу денег, и хотя наше финансовое положение немного улучшилось, родители сказали мне, что не могут позволить себе отправить меня туда, хотя они сделают для этого все возможное.

Позвонив в школу, я спросил, не получится ли мне работать у них в обмен на обучение.

– Я могу быть дворником или кем захотите, – предложил я. Администрация школы ответила, что согласна на это.

Следующим препятствием стало то, как я буду ездить в Кроуфордсвилль, поскольку лишней машины у нас не было. Но у пастора, который много времени проводил на Украине, была машина, которой он пользовался только тогда, когда приезжал летом домой, и он предложил мне брать ее в его отсутствие.

Мои родители – к этому моменту больше даже отец – не были уверены, что мне так уж нужно посещать другую школу.

– Поверьте мне, я не могу вернуться в этом году в старую школу, – сказал я им.

Отец волновался о предстоящем футбольном сезоне, потому что я готовился стать полузащитником McCutcheon Mavericks и ожидалось, что команда будет очень сильной. Он продолжал убеждать меня, что если я останусь в команде, это станет для меня отличной платформой, с которой я смогу начать рассказывать другим игрокам о своем становлении христианином.

– Но я же не лидер, – говорил я отцу – я знаю, что я не лидер.

Но несмотря на мои просьбы, меня снова отправили в Маккатчен.

В первый день я изо всех сил не хотел идти. Даже просто одеться стало для меня тяжелым испытанием. Я боялся, что если снова войду в эти двери, то путь к Господу для меня закроется навсегда.

Мы с матерью сидели вместе в гостиной, и я неохотно ждал автобуса. Отец, который принимал душ, вошел в комнату.