– Попросим наших слуг-людей ее подпалить. Она же деревянная, а значит, загорится быстро.
– Деревянная-то деревянная, но мокрая, а мокрая древесина горит плохо, – напоминает Пифагор.
– А мы на нее – бензинчиком! – внезапно осеняет Эсмеральду. – Мы убедились, как хорошо это срабатывает, когда отбили нападение на Лебединый остров.
– Бензин кончился, – замечает Вольфганг.
– Перебьем их всех! – мяукает Анжело, самовольно прокравшийся на совещание.
– Простите его, – прошу я. – Молодость есть молодость.
– Возможно, у меня есть решение, – объявляет сиамец после недолгого раздумья.
Обожаю эту фразу!
– Только учтите, это будет нелегко. Перед тем как идти сюда, я как раз изучал при помощи своего «третьего глаза» сходные ситуации в человеческой истории. Среди самых знаменитых выделяется осада Трои греками, Алезии римлянами, Константинополя турками, еврейской крепости Массада теми же римлянами, Вены татаро-монголами… Короче, я воздержусь от полного перечня, лучше сразу укажу на привлекший мое внимание казус.
Меня нервирует его тон всезнайки, уверенного, что вокруг одни невежды.
– Речь об осаде Парижа прусскими войсками в 1870 году.
Присутствующие не понимают, о чем он толкует, ведь они ничего не знают об истории людей. Я не образованнее их, но делаю вид, что это не так.
– Расскажи им, – прошу я.
Пифагор приосанивается, как профессор перед аудиторией.
– Так вот, – начинает он, – в 1870 году после войны французов с пруссаками, то есть с немцами, те вторглись в страну через восточную границу и в конце концов окружили и осадили столицу – Париж.
– Это происходило прямо здесь, – позволяю себе уточнение я.
– Именно. Причем я говорю обо всем Париже, а не только об этом острове. Осажденные ломали голову, как бы им наладить связь с внешним миром и вызвать подкрепление. В конце концов способ нашелся: бежать не по суше, а по… воздуху.
– Как птицы? – изумляется Эсмеральда.
– Совершенно верно, как птицы. Таким способом их предводитель, Леон Гамбетта, умудрился покинуть Париж, опуститься за вражескими боевыми порядками и сколотить армию сопротивления.
– Как же так? – не понимает изумленный Вольфганг.
– Благодаря монгольфьеру.
– Чему-чему? – переспрашивает Эсмеральда.
– Это волшебное изобретение, позволяющее летать тем, кто родился бескрылым.
Пифагор чешет в голове, как будто у него зудит «третий глаз».
– Принцип действия такой: нагретый воздух поднимается вверх. Если надуть им шар, то он поднимет в воздух людей и предметы в привязанной снизу гондоле.
Порой мне кажется, что сиамец несет всякий вздор с целью произвести благоприятное впечатление на меня. Но в данном случае он приводит такие подробности, что я склонна ему верить. Тем не менее позволяю себе развить тему, чтобы остаться в центре внимания:
– Горячий воздух может потянуть вверх, что верно, то верно. Этот твой монгольфьер – он какой?
– Пустая оболочка, большая, как дом. Надутая горячим воздухом, она поднимает в небо гондолу – это такая плетеная корзина.
– Выше крыш? – мечтательно спрашивает Эсмеральда.
– Выше облаков! А всё современные технологии людей.
– Ты хочешь сделать такой… монгольфьер?
– Не я, здесь нужны руки. Нашим слугам-людям это под силу. Я уже знаю, к какому интернет-сайту обратиться: www.fabriquerunemongolfiereen10le?ons.com
Я киваю в знак согласия.
– По-моему, это лучшее предложение из всех, что звучали до сих пор. Что до строительства нашего монгольфьера, то ты, Пифагор, поручи это моей служанке Натали, только и всего. Она – бывший архитектор и сможет управлять процессом и координировать усилия своих соплеменников.
– Предположим, нам удастся попасть за расположение вражеских порядков. Дальше-то что? – спрашивает Эсмеральда, у которой еще сохраняются сомнения.
– Дальше мы приведем подкрепление, оно прорвет кольцо осады. Вместе мы одержим верх над крысами.
Дело сделано, я снова обрела свой авторитет, вызывающий уважение окружающих.
Я завершаю совещание кризисного кабинета решительным мяуканьем, означающим: «Не будем терять время, всем приниматься за дело!»
Пифагор передает приказ Натали, и та организовывает работы во дворе собора Парижской Богоматери.
Люди забирают из больницы полсотни простынь, режут их на длинные полосы и сшивают вместе. Получается нечто вроде тюльпана лепестками вниз. Дальше в ход идет вязкий воск, уплотняющий ткань. В пластмассовой ванне проделывают дыры, через которые продевают канаты – на них эта гондола повиснет. Противоположные концы канатов крепятся к оболочке шара.
Сердцем всей конструкции служит газовый баллон с трубкой, продолженной газовой горелкой, – все это найдено в гараже префектуры полиции. Нашлось применение и рассеивателю душа. Получилось то, что Пифагор величает пушкой.
Три дня напряженных усилий – и монгольфьер готов к взлету.
Мы – совет из двенадцати кошек, управляющий островом Сите, – собираемся снова, чтобы дать старт миссии, на которую возлагаем последние надежды.
– Кто полетит? – спрашивает Эсмеральда.
– Я! – вызывается Вольфганг.
– Я! – издает рык лев Ганнибал, явившийся к нашему алтарю из чистого любопытства.
Прибегнув к своему природному обаянию, я заставляю этих кошек умолкнуть, встав на задние лапы и изобразив негодование.
– Идеальная группа – один человек и две кошки. Человек станет перемещать предметы и управлять всей конструкцией, кошки – реально действовать. Я уже знаю, кто из людей полетит: Натали! Во-первых, мы с ней давно знакомы, во-вторых, она очень находчива. С ней полетит Пифагор, единственный обладатель «третьего глаза», умеющий с ней общаться.
– Кто будет второй кошкой? – спрашивает Эсмеральда.
– Я.
– Почему не я? – удивляется Ганнибал. – Где же толерантное отношение ко львам? Это напоминает расизм!
– Мне очень жаль, Ганнибал, но ты тяжеловат. И потом, ты вызываешь страх. А мы должны внушать уверенность, иначе потенциальные союзники не придут нам на выручку. Наконец, я пригожусь потому, что в критической ситуации нужен, полагаю, тот, кто способен быстро принимать правильные решения. Напомню без хвастовства, что все наши достижения в основном моя заслуга. Мое неучастие в том или ином предприятии обрекает его на провал, и это не случайность. Взять хотя бы эпизод с шестью распятыми кошками.
– Послать тех шестерых лазутчиков предложила как раз ты! – возражает Эсмеральда.
– Конечно. Но причина провала вылазки именно в том, что в ней не участвовала я. Если бы я была с ними, то пятеро остальных, скорее всего, остались бы в живых, – говорю я довольно резко, не скрывая присущего мне злорадства. – Мое участие – залог успеха.
Между нами говоря, мне все равно, права я или нет, главное – настоять на своем. Обожаю врать, создавать впечатление, что я что-то говорила, хотя на самом деле это не так. Разве это дурно? На мой взгляд, зловредность – неотъемлемое свойство политика. Судя по тому немногому, что мне раскрыл Пифагор, люди, которым удается пролезть в среду почитаемого всеми начальства, – не самые умные, а как раз самые зловредные – совершив ошибку, они стараются распространять устами своих пропагандистов наиболее выгодную для них версию событий.
– Я не согласен с твоим решением, Бастет, – неловко возражает Вольфганг. – Да, мы за многое тебе признательны, но это еще не основание, чтобы ты участвовала во всех миссиях. Я тоже хочу! Всю жизнь мечтал стать птицей и полетать по небу.
Они начинают меня раздражать.
– Ваши мнения не имеют большого веса и не влияют на мое решение.
– Нас двенадцать, мы можем проголосовать, – угрожает Вольфганг.
– Правильные решения большинством голосов не принимаются. Максимум, чего можно так добиться, – шаткого консенсуса. Я предпочитаю свою систему – просвещенный диктат. Источник света – разумеется, я сама. Вы слушаете и повинуетесь, а в случае неудачи у вас есть виновница – я. И наоборот, если я преуспею, это послужит еще одним доказательством моей правоты и близорукости моих хулителей.
Они таращатся на меня, немного ошалев, но ничего не могут противопоставить моей решимости. Чем напористей наглость, тем вернее ее торжество. Этим мазохистам подавай доминирующих самок, и я отменно играю эту роль. Слегка презрительный тон – надежный способ напомнить им об их собственной посредственности.
Я понимаю, что дебаты недопустимы.
– С Пифагором и Натали лечу я, и точка, – заявляю я не терпящим возражений тоном.
Знаю, дерзость – лучшее мое оружие: когда я им размахиваю, передо мной падает ниц весь мир. Слабаки всегда боятся конфликтовать, лень побуждает их повиноваться, а не противоречить. Так я намерена установить свою просвещенную диктатуру и привести нас всех к всеобщему счастью.
Я поочередно разглядываю каждого, настороженно подергивая ухом и усами и показывая клык – символ моей воли. Первым тушуется Ганнибал. Вольфганг опускает глаза. Эсмеральда возмущенно трясет головой.
И тут снова встревает Анжело:
– А мне можно?
– Для котенка это слишком опасно.
– Но я уже не котенок, ты же знаешь, мама!
– Да, прости, но ты еще молод и, полагаю, слишком горяч.
– Нет, я сильный, я умею рычать! Я хочу убивать крыс! Я всех их перебью!
И он издает слабое рычание. Это все, на что способно его юношеское горло. Я теряю интерес к его глупостям и снова обращаюсь к Совету двенадцати:
– Есть еще возражения?
Ни один не смеет мне противоречить. Пока никто не передумал, я заключаю:
– Рада, что мы снова все вместе делаем наилучший выбор, руководствуясь общими интересами. Теперь поспешим и приступим к последним приготовлениям для успеха миссии, от которой зависит жизнь всех укрывшихся на острове Сите.
Какая же я молодец – в который раз!
Будь у них руки, они бы мне зааплодировали.
18. История монгольфьеров
Человек всегда мечтал летать, как птица. Первый шаг в осуществлении этой мечты был сделан в 1793 году братьями Монгольфье.
Их отец, Пьер Монгольфье, был богатым владельцем фабрики по производству бумаги в Анноне, недалеко от Сент-Этьена, у него было 16 детей.
Двенадцатый, Жозеф, плохо учился, был неусидчивым и непослушным, зато обожал наблюдать за природой и заниматься физическими опытами. Жозеф оказал сильное влияние на младшего брата Этьена, пятнадцатого ребенка в семье, тоже больше интересовавшегося наукой, чем школьными предметами.
Однажды, бросив листок бумаги в огонь камина, Жозеф заметил, что он поднимается вверх, и поделился своим наблюдением с Этьеном. Вместе они проделали несколько опытов на основе этого открытия.
На глазах у жителей города они вскоре подняли над землей бумажный куб со стороной в один метр под воздействием воздуха, подогретого при сжигании шерсти и соломы. Куб взлетел на высоту 30 метров.
Король Людовик XVI, тоже любитель наук, прослышал о братьях и пожелал лично увидеть их опыты. 19 сентября 1783 года братья Монгольфье выступили в Версале перед королем и придворными. По этому случаю они смастерили подбитый бумагой шар объемом 1000 кубических метров, высотой в 24 метра, с четырьмя мачтами. Другим новшеством стало то, что в ивовую гондолу посадили пассажиров: овцу, петуха и утку. Шар поднялся на 500 метров и преодолел за 8 минут три с половиной километра. Живность при приземлении не пострадала (не считая сломанного клюва у петуха: при ударе корзины о землю на него села овца). Король поддержал желание братьев Монгольфье перейти к следующему этапу: устроить полет с участием людей. Сначала собирались посадить в гондолу приговоренных к смерти заключенных (в случае неудачи потеря была бы невелика), но против этого восстал молодой искатель приключений Жан-Франсуа Пилатр де Розье, пожелавший непременно стать первым летающим человеком. В результате придворных интриг ему разрешили совершить исторический полет на воздушном шаре.
Первые эксперименты прошли в октябре 1783 года в Париже, в Сент-Антуанском предместье. Сначала монгольфьер оставался привязан канатом. Потом, 21 ноября 1783 года, Пилатр де Розье вместе с маркизом д’Арландом отправился в полностью автономный полет: монгольфьер стартовал неподалеку от замка Шато-де-ля-Мюэтт на западе Парижа и поднялся на высоту одного километра, после чего был отнесен на юго-запад, в квартал Бют-о-Кай. Экипажу пришлось спуститься, когда бумажный шар загорелся от угольной пыли. В тот день преодоленное за 25 минут расстояние составило 9 километров.
Два брата Монгольфье получили в награду титулы шевалье и сделали своим девизом слова: «Мы доберемся до звезд».
Энциклопедия относительного и абсолютного знания. Том XII
19. Взлет
Моя мать твердила: «Когда у тебя есть выбор идти или не идти, всегда выбирай первое. В худшем случае узнаешь, почему ходить не следовало».
Вот я и «иду».
Погода как будто неплохая.
Мы все собрались во дворе префектуры полиции на острове Сите.
Это высокое здание позволяет нам оставаться невидимыми с противоположного берега (как выяснилось, крысы-наблюдатели сидят на верхушках деревьев и следят за всем происходящим у нас).
Мы с Пифагором забираемся в пластмассовую ванну, превращенную в гондолу. Натали поставила туда три креслица: одно для газового баллона, одно для себя и одно для нас, кошек, чтобы нам было видно, что происходит за бортом. Гондолу обвешали мешками с песком: это балласт, который придется сбросить при необходимости быстро набрать высоту.
Вместо еды моя служанка взяла с собой целый рюкзак инструментов, от ножа до молотка, включая бинокль и компас. Люди поднимают мембрану шара, чтобы она не воспламенилась, Натали зажигает горелки. Из них вырывается желтое пламя.
