4
Похороны Устиньи Павловны были скромными, хотя Лиза знала, что у женщины были накоплены «похоронные» деньги. Но то ли племянник, который взял на себя их организацию, уже знал о завещании не в его пользу, то ли просто не пылал к своей тетке любовью, но расстараться не пожелал.
Недорогой гроб, небольшая горстка людей на кладбище, а после – скоротечные поминки в скромном кафе.
Лиза зашла туда, лишь соблюдая приличия. И очень быстро ушла, потому что перезрелый ловелас-племянничек начал проявлять к ней интерес и даже пытался ее удержать, предлагая после поминок заскочить вдвоем в более приличное заведение.
Лиза едва удержалась от того, чтобы устроить скандал и рассказать ему, что как раз в более приличном заведении ему стоило поминать свою тетку, а не присваивать ее деньги, устраивая этот фарс. После чего решила проводить Устинью Павловну в меру своего понимания и возможностей: поехала в церковь, дождалась, когда освободится батюшка, и попросила его отслужить панихиду. А потом еще съездила в приют для бездомных собак и от имени женщины, которая всегда была неравнодушна к животным, отвезла туда гостинцев. И только после этого, чувствуя, что на душе стало легче, поехала домой.
Когда она вышла из автобуса на своей остановке, уже смеркалось. Но Лиза особо не торопилась: завтра у нее все равно еще был выходной. Поэтому она пошла к своему дому не кратчайшей, прямой дорогой через парк, а той, что была подлиннее, изгибаясь по нему подковой.
Этот маршрут в полной мере позволял послушать тихий плеск волн о пляжную насыпь и шелест молодой листвы и ощутить нежный аромат цветущих кустарников.
Как-то раз Лизе довелось побывать на севере, у родителей, в начале мая, и она была в шоке от местной весны. Та вела себя как захватчик, до последней минуты отсиживающийся в укрытии, а потом выскакивающий в стремительном набеге… и вот его уже нет! Оглянуться не успеешь, как конец зимы уже обернулся летом!
У них здесь, к счастью, все было не так. Здесь весна начиналась рано и шагала степенно, давая возможность радоваться каждому новому дню: вот сегодня одни листики распустились, завтра – другие, а третьи – вообще через неделю, в результате чего постепенно густеющему парку долго удавалось сохранять свою юную нежность. И цветы зацветали не оптом, словно боясь опоздать, а каждый в свой срок, неторопливо раскрывая бутоны… и до роз еще точно дело не доходило! А именно они сейчас и явились Лизе на глаза. Правда, в букете.
– Смоляков, опять ты? – недовольно спросила Лиза, проследив от букета через протянутую руку и до кустов, за которыми пряталось все остальное тело цветоносца.
– Привет, Лизонька! – он вышел на тротуар, улыбаясь во все свои тридцать два крупных белых зуба под задорной щеточкой усов. – А я тебя вначале ждал на главной дорожке. Потом смотрю – в обход пошла. Ну и решил тебя здесь подкараулить.
– И зачем? Ты считаешь, что вы мне на работе еще не надоели, всей вашей массой?
– Масса – это когда много, а я тут один. И потом, уже выписался, так что больше не вхожу в контингент твоих пациентов.
– Пациентами для меня остаются пожизненно, – Лиза с досадой оглядела мужчину.
Хотела пройтись в тишине, но теперь это вряд ли удастся. И, что самое печальное, этот тип одним своим появлением уже вывел ее из равновесия.
Недавно, когда он лежал у них в отделении с аппендицитом, у Лизы не раз возникало огромное желание вообще запустить в него чем-нибудь потяжелее. За его развязность, за его идиотские шуточки про «медицинскую секс-индустрию». Лизу это бесило до невозможности! И какой только кретин мог навязать ее профессии этот стереотип?!
Одно про него можно было точно сказать: сам он в настоящей больнице никогда не работал. Потому что, особенно после «гениальных» реформ Минздрава, если у медперсонала в стационарах и были, так сказать, тесные сексуальные отношения, то только с самой работой. После которых никаких других уже даром было не надо – дай бог только смену отстоять да домой доползти.
– Смоляков, и какая только зараза вообще тебе мой адрес дала?
– Если бы! Самому пришлось вызнавать. Иначе и телефончиком бы твоим разжиться сумел, чтобы узнавать, когда вообще ты бываешь дома.
– Для тебя – никогда. Так что убирай свой букет, он тебе в другом месте сегодня еще пригодится.
– Это в каком именно? Ты меня уже много куда посылала.
– На этот раз сам пойдешь. Не мне тебе рассказывать, где девочку можно снять. Точно лишь могу сказать, что только не здесь.
– Лиза-Лизонька, да у меня и в мыслях такого не было! Я ж к тебе от чистого сердца!
– Смоляков, чтобы отчистить твой кусок миокарда, его нужно дня три кипятить. Минимум! Причем желательно в щелоке.
– Жестокая ты девушка, Лиза.
– Я не жестокая, я злопамятная. И не забыла еще, сколько нервов ты мне вытрепал на работе. Так что сделай милость, не продолжай меня терроризировать в мирное время. А то теперь послать ведь могу уже и открытым текстом.
– Можно подумать, ты этого уже не делала.
– В относительно вежливой форме, соблюдая профессиональную этику. И не советую проверять, как это будет выглядеть без нее. Короче говоря, не буди во мне зверя, Смоляков! Уйди с дороги по-хорошему.
Он постоял, подумал. Но, видимо, даже ему, оптимисту, выражение Лизиного лица не дарило и тени надежды, потому что он решил больше не настаивать на своем.
Вздохнул:
– Ладно, Лизонька, не буду тебе надоедать. Рим ведь тоже не сразу строился, верно?
– А кто тут про Рим говорит? Тут, Смоляков, пороховой склад, к которому лучше вовсе не приближаться. Ни-ког-да! Уяснил?
– Ну типа того. Лизонька, ну прости, что я не сразу сумел тебя распознать! Иначе никогда бы не стал с тобой так себя вести! И цветы все-таки возьми. За все те неприятности, что я доставил тебе, пока у вас лежал.
– Если за все неприятности, то тут целой машины мало, – проворчала Лиза. Но букет все же взяла. – Спасибо, Смоляков. Если свои грехи кому-то начнешь перечислять, то этот можешь упоминать как прощенный.
– Так, может… – встрепенулся он.
– Про «может» и думать забудь! – не дав ему договорить, отрезала Лиза. – Давай простимся по-хорошему, пока снова не разругались.
– Ну хорошо, давай так. Рад был снова тебя повидать.
– В качестве ответной любезности скажу, что рада с тобой расстаться. Всего тебе хорошего, Смоляков, и больше не болей. По крайней мере, хирургическими болезнями.
– Постараюсь, – протянул он уже ей вслед.
А Лиза, отказавшись от прогулки по парку – даже если он сейчас сразу уйдет, настроение все равно уже будет не то, – прямиком направилась к дому.
Она уже достала из сумочки ключи и готова была приложить «таблетку» к домофону, как кто-то окликнул ее, хрипловатым таким баритоном:
– Лиза? Летяева?
Оглянувшись, она увидела рядом с собой еще одну мужскую фигуру. И не удержалась от возгласа:
– Блин, да у вас что сегодня, день открытых дверей?!
– Если я помешал, то могу уйти, – сразу ответил мужчина.
– Не надо так торопиться, – в полутени подъезда Лиза толком не могла рассмотреть своего нежданного визитера.
Бывший пациент, как и Смоляков? Но с чем хоть лежал у них в отделении?
Как ни старалась, Лиза не могла такого припомнить. Это был мужчина лет тридцати пяти на вид, высокий, худощавый, подтянутый, очень коротко стриженный. И лицо в синяках, что еще больше затрудняло опознание. Так что, не желая затягивать этот процесс, Лиза прямо спросила:
– Ты кто будешь-то, человече?
Ответ едва не убил ее наповал:
– Меня зовут Ярослав Неверов. Вы, возможно, слышали обо мне от…
– Ярик?! Господи, да откуда ж ты взялся-то? Нет, ничего пока не говори. Пойдем ко мне, там все расскажешь.
Первой Лизиной мыслью было: внук Устиньи Павловны сбежал из тюрьмы! Иначе как бы он здесь мог появиться? Ему же еще сидеть и сидеть. Но, отбросив все опасения прочь, она потащила его к себе в квартиру – слишком много была о нем наслышана, чтобы теперь смогла бы относиться к нему как к чужому.
– Входи, вот тебе тапочки, – в прихожей Лиза достала из шкафа парочку гостевых. – Сейчас я тобой займусь, только цветы поставлю в воду.
Она сняла обертку с букета роз, налила воды в хрустальную вазу. Немного подумала: куда бы это поставить? Цветы были ни в чем не виноваты, но все же были способны напомнить Лизе о том, кто их дарил. А вспоминать про Смолякова ей как-то не очень хотелось.
В конце концов она поставила их на столик, в гостиную. Потом развернулась в поисках Ярослава и обнаружила, что он так и стоит у дверей.
– Ну что же ты? Проходи! – позвала она, вглядываясь в него повнимательнее. Показалось ли ей, или она сегодня уже видела эту фигуру на кладбище? – Ты тоже был сегодня на похоронах?
– Да, приходил. Не мог не прийти, – он все-таки отошел от входной двери. Попросил: – Можно мне у тебя руки помыть?
– Да, конечно! Вот! – Лиза достала ему чистое полотенце. – А потом приходи на кухню, – и устремилась туда, чтобы успеть накрыть для неожиданного гостя на стол.
Особых изысков у нее в холодильнике никогда не водилось, но суп и гречка с тушенкой присутствовали. Подумав, Лиза решила поставить на стол еще и бутылку водки. Слишком уж угнетенным, каким-то затравленным показался ей Ярослав. Так пусть, решила она, немного снимет с себя напряжение. Заодно они и Устинью Павловну помянут.
Он мылся основательно: когда вышел из ванной, у него были влажными и его короткие волосы, и даже воротник. Спросил:
– Куда мне деть полотенце?
– Да брось пока там, на стиральную машинку. И давай за стол.
– Лиза… мне не хотелось бы тебя стеснять. Я хотел просто поговорить. И потом, судя по цветам, ты кого-то ждешь?
– Да боже упаси от таких гостей на ночь глядя! – с чувством ответила Лиза. – Так что садись! – И подвинула ему стул.
Запоздало вспомнила, что вроде как у вышедших из тюрьмы принято говорить не «садись», а «присаживайся». Потом снова озадачилась вопросом, как он мог появиться здесь раньше срока. Но решила, что ни слова не спросит, пока не даст человеку нормально поесть.
Он вел себя очень сдержанно, даже чересчур, но Лиза в силу своей профессии умела распознавать скрытые эмоции людей и видела, что он сейчас голоден.
Поглядывая на Лизу исподлобья, Ярослав принялся за суп.
Желая его раскрепостить, она налила им по стопке. Подняла свою:
– Давай не чокаясь. За Устинью Павловну. Она мне так много рассказывала про тебя, что я как будто сто лет тебя знаю.
– Мне она тоже про тебя писала, – мрачно глядя куда-то в пустоту, Ярослав тоже поднял стопку. – Поэтому я и решился тебя побеспокоить. Увидел тебя на похоронах и сразу понял, что это именно ты.
– А как ты узнал, где я живу?
– Никак. От кладбища сопровождал тебя на расстоянии, до самого твоего дома.
– Это неслабый у тебя такой вояж получился! – вырвалось у Лизы. Надо же, а она ничего такого даже и не заподозрила! Или просто все это время думала совсем не о том? – Так почему бы тебе вместо этого было ко мне сразу, еще на кладбище не подойти?
– Были причины не мозолить людям глаза. – Ярослав одним махом осушил стопку и поставил ее на стол. Замялся, будто решая, как продолжить этот разговор.
– Скажи мне честно: из тюрьмы ты сбежал? – прямо спросила Лиза.
Он взглянул на нее в немом изумлении. Потом мрачно усмехнулся:
– Ты думаешь, это так просто? Нет, не сбежал. Освобожден по УДО, уже вторая неделя пошла. Бабуле сообщать об этом заранее не хотел, чтобы зря не волновалась. Думал уже здесь осторожно ее подготовить и сделать сюрприз. Да не судьба, оказалось. Хорошо, хоть узнал про то, что с ней случилось, до того, как ее похоронили, и на кладбище успел.
– Но отчего так получилось? – озадачилась Лиза. – Ты сказал, что вышел больше недели назад…
Он обвел рукой вокруг своего разбитого лица:
– Ну не мог же я ей показаться в таком вот виде. Решил вначале дождаться, чтобы синяки сошли, а уж потом…
– Опять с кем-то подрался? – спросила Лиза, из рассказов зная о его вспыльчивой натуре.
– Да. На вокзале. Так получилось, сцепился с двумя живодерами. Эти уроды собаку принялись избивать, и я не смог мимо пройти!
– Ясно. Ладно, ешь давай, а то все остынет. Остальное потом расскажешь.
– Да рассказывать, в общем-то, нечего, – он снова принялся за еду, уже в процессе сообщая подробности: – Приехал. В паспортный стол со своей справкой об освобождении даже соваться пока не стал: там ведь фотография нужна для нового паспорта, а у меня физиономия разбита. Так что перебивался пока на подхвате, там, где для работы оформляться не нужно. А по вечерам, бывало, захаживал в бабулин микрорайон: думал, может, выйдет прогуляться, так хоть увижу ее, сам не попадаясь ей на глаза. Соскучился я по ней за эти годы. У меня ведь, по сути, кроме нее, больше и нет никого, – он как-то сдавленно кашлянул, снова склоняясь над тарелкой.
Дождавшись, пока он доест оставшийся суп, Лиза убрала пустую тарелку и поставила перед ним гречку:
– Ешь. Устинья Павловна рассказывала, что ты с детства гречневую кашу любил, а у меня как раз сегодня она.
Ярослав лишь молча кивнул в ответ, замер над тарелкой.
Угадывая его желание, Лиза плеснула ему еще водки. Он, почти не глядя, опрокинул ее в рот.
– Еще? – спросила Лиза, видя, что он все еще не в силах продолжить еду.
Он снова кивнул, она налила. Себе чуть-чуть, ему – почти до краев, так как понимала его душевное состояние.
Да, непросто было вернуться в город, в котором тебя больше никто не ждет! Устинья Павловна долго не решалась сообщить ему про предательство любимой девушки, за честь которой он отомстил, расплатившись за это своей свободой. А теперь и сама ушла в мир иной, так и не дождавшись встречи с внуком.
– А где ты все это время жил? – спросила она, когда он перевел дыхание и все-таки взялся за кашу.
– Да где придется. Много ли мне надо-то? После нар любая скамейка периной покажется.
– Ну ты даешь! Что же раньше меня не отыскал? Это ведь было не так трудно сделать! Знал ведь наверняка, где я работаю, ведь именно в больнице мы с твоей бабушкой и познакомились.
– Я не хотел тебя беспокоить. И не стал бы, если бы не случилось вот этой беды…
– Ну и напрасно. Пожил бы пока у меня, а уж я бы тебя Устинье Павловне не выдала. И, раз тебе некуда идти, сегодня ты тоже останешься здесь, даже не спорь! Хотя… Ты ведь в бабушкиной квартире прописан, и теперь имеешь право туда вселиться. Разве не так?
– В принципе, так. Но, видишь ли, есть одна загвоздка. Поэтому я и пришел сегодня к тебе. Мне нужно, чтобы ты все рассказала мне про бабулю. Я, в своем полулегальном положении, не сразу смог узнать о ее смерти, но теперь знаю еще и то, что она была кем-то отравлена, эта новость уже по всему микрорайону расползлась. И в магазинах, и на улице судачат о том, как в парке отравили хозяйку с собачкой. Но я хотел бы услышать подробности, и кроме как у тебя, мне про них не у кого больше спросить.
– Ну если ты так считаешь… – Лиза была уверена, что внуку Устиньи Павловны логичнее всего было бы прийти со своими вопросами прямо к следователю, однако не стала с ним спорить, тем более что он уже был здесь. Так что оставалось лишь рассказать ему то, что знала: о неизвестном человеке в кустах, как-то ухитрившемся заманить туда Тусю, о мазке яда в собачью пасть и о том, как этот редкий яд через собачкин язык попал потом в организм к ее хозяйке. – Вот, собственно, все, что я знаю, и вряд ли даже следователь пока знает намного больше, – закончила Лиза.
