Чарли слушал и боролся с разочарованием. Лил дождь, до следующей поездки оставалось девять дней. Так бывало: порой Чарли за двое суток пролетал двенадцать тысяч миль, не спал, перепрыгивал с континента на континент, доставлял подопечным Смерти то одно, то другое; порой же не происходило ничего, не поступало никаких новостей, хотя Смерть, конечно же, продолжал странствовать по планете, и дети рождались, и старики умирали.
Чарли перевернулся на живот, нащупал мобильник, полистал календарь. Следующая поездка была в северную Италию, к начальнику полиции, подозреваемому в неподкупности, – он вышел в отставку задолго до того, как его нездоровая нравственность заразила весь участок. Чарли разглядывал на экране чисто выбритое лицо с красивым подбородком и гадал, какая судьба ждет бывшего карабинера. В прежние времена, лет двадцать назад, он мог бы стать моделью, но долгая служба в полиции сделала его хмурым; сейчас этого человека нанял бы для рекламы только какой-нибудь производитель верхней одежды для банковских клерков и продавцов страховок, которые в душе мнят себя мачо и уверены, что в другой жизни они ходили бы с кольями на медведя, о да, ходили бы…
Теперь же отставной полицейский попал в список к Чарли – что-то с сердцем? или генетическое заболевание? или неосмотрительное высказывание в адрес какого-нибудь криминального авторитета? или?..
Чарли выключил телефон, вновь лег на спину. Девять дней. Можно поехать в Италию поездом; если выяснить стоимость авиаперелета и сделать отчет о расходах только на эту сумму, а за остальное заплатить из своего кармана, то должно выгореть. Поезд «Евростар» до Парижа, кофе в бистро, ночной поезд до Венеции, или даже дневной, живописная дорога мимо Женевы, через Швейцарские Альпы – устроить настоящее путешествие, пригласить Эмми, вдруг она сумеет вырваться? Сбежать подальше, сбежать от…
…дома.
И прочих заграниц.
Музыка стала другой. Исчезли барабаны, умолкла электроника. Стариковский голос запел на непонятном для Чарли языке. Песня, которую Чарли не знал, мелодия, которую он не смог бы повторить – трудно сказать, была ли в ней вообще какая-нибудь гармония, соблюдались ли правила классической музыки. Песня шла откуда-то из-за носа исполнителя, из глубины: необычный дребезжащий звук; он, наверное, имитировал ветер в ледовых коридорах. Звук не человеческий, а, скорее, животный – поющий в темноте дикий зверь, существо, которое стоит над тающим глетчером, которое оплакивает гибель своего мира, крах белизны, оплакивает профессора, бегущего к…
Чарли резко сел, выключил музыку. Перешел в гостиную, включил компьютер, с негодованием уставился на расписание поездов Лондон – Париж, проверил свой банковский счет, поставил легкий евро-поп: доблестные покорители любовных вершин, красивые девушки и накачанные мужчины, ты мой солнечный лучик, мой лунный свет, мое пламя, мой океан, мое летнее небо, моя ледяная королева, моя богиня, мой воин, моя радость, моя печаль, мой малиновый джем на подрумяненном темном хлебе со срезанными корочками, моя…
Чарли выбрал места в парижском поезде, перешел на страницу оплаты, готовый купить.
Зазвонил телефон.
Вестник машинально взял трубку.
– Чарли? – прозвучал голос, знакомый и далекий. – Чарли, это Патрик.
Глава 32
Они встретились в офисе неподалеку от Пиккадилли. В вестибюле за длинной регистрационной стойкой работало три человека; ни одного Чарли собой не заинтересовал, хоть и простоял перед ними не меньше пяти минут. Наконец его решили заметить, спросили имя, почтовый индекс, фото и адрес электронной почты. Затем предложили подождать, пока позвонят наверх.
Чарли ждал на диване. Целый ряд телеэкранов справа демонстрировал новости, текущие курсы акций и облигаций, а также напутственные лозунги.
Дорога к совершенству бесконечна.
На столе изящным нетронутым веером лежали журналы. Бесшумно разъезжались перегородки, отделяющие Чарли от лифтов. Наконец за ним спустилась молодая женщина: темные волосы собраны в высокий пучок, острые каблучки выбивают дробь по отполированному полу, походка не очень твердая. Четырьмя лифтами управляли две консоли. Следовало заранее выбрать этаж на консоли, и та указывала нужный лифт. Кнопок внутри не было, зато были экраны с очередными лозунгами.
Мы гордимся своим обслуживанием.
Довольство клиента – наш главный приоритет.
Мы – любящая корпоративная семья.
– Очень… мило, – пробормотал Чарли в неловкой лифтовой тишине.
Женщина улыбнулась.
– У нас два туалета на четыреста человек.
Лифт замер на седьмом этаже, и Чарли прошел за вихляющей женщиной через две герметичные двери – она открыла их бейджем, свисающим с шеи на длинной резинке. Взгляду предстало большое конторское помещение, где ровными рядами сидели работники – некоторые в наушниках, почти все молчали; над залом висела компьютеризированная тишина, вызванная нехваткой уединения, ведущей к нехватке разговоров. Одинаковые лампы над одинаковыми мониторами, одинаковые канцтовары в одинаковых белых подставках. Мало кто из сотрудников удосужился оживить свое рабочее место; лишь парочка бунтарей в дальних углах выставили на обозрение календарные плакаты с любимыми актерами, фотографии радостных друзей, хохочущего ребенка.
На мониторах неустанно бежали цифры, от их загадочного смысла дружно хмурились брови. Никто не поднял головы на вестника Смерти, шествующего мимо, и он вдруг почувствовал себя грязным в этом девственно-чистом месте.
Вдоль окна на улицу – оно смотрело на другие офисы, через дорогу, на другие загадочные цифры – шло несколько комнат, отделенных звуконепроницаемым стеклом. В тех, что побольше, за круглыми столами, заваленными бумагами, сидели люди, магнитные доски демонстрировали схематичные диаграммы: цифры идут вверх, цифры идут вниз, цифры неубедительно колеблются. В одном помещении на стене висел единственный лист формата А2 со словом «ИЗЫСКАНИЯ».
В конце ряда, в очередной стеклянной комнате, похожей на все остальные, стоял белый письменный стол с белой подставкой, в которой красовались белые карандаши, а за ним сидел и смотрел в белый монитор мужчина в сером и голубом, без галстука, с титаново-белым сполохом на запястье.
Поначалу Чарли не узнал мужчину – аккуратная прическа, наглаженная рубашка, начищенные до блеска туфли. Однако при повторном взгляде – вот он, человек, встреченный во льдах, чему-то хмурится. Патрик Фуллер, деловой мужчина в деловом мире, поднял голову на открывшего дверь гостя и тут же расцвел улыбкой. Встал, крепко пожал руку, сказал – Чарли, как хорошо, что вы пришли.
– Мистер Фуллер, – пробормотал гость и скованно присел на краешек стула напротив хозяина.
– Зовите меня Патрик.
– Патрик. Я не ожидал вашего звонка.
– Я услышал о вас в новостях. Я был в городе, и, как видите… – Жест, охватывающий кабинет, компьютер, пустые стены, голый пол.
Чарли наморщил лоб – что именно он должен увидеть в этом вакууме?
– Как поживаете? – быстро добавил Патрик, перескочив через замешательство Чарли.
– Нормально. Хорошо. Нормально. А вы?
– Замечательно; конечно, занят вечно, сами понимаете, но… замечательно, да, как всегда. Значит, вы выбрались из Гренландии целым и невредимым?
– Да.
– Отлично! Зря вы не захотели полететь со мной, хотя я понимаю, отчетность…
– Милтон-Кинс возмещает мне расходы по поездкам, но спасибо за предложение. И на леднике… за это тоже спасибо. За… Я вам благодарен.
– Не за что. Не каждый день сам Смерть приглашает меня посмотреть на гибель мира.
– И вы ее увидели?
Патрик надул щеки – с преувеличенным вниманием к вопросу.
– Трудно сказать. – Мистер Фуллер откинулся в мягко спружинившем кресле, шумно выдохнул, коротко хохотнул, словно обрадованный завершением трудного вступления, и живо, как знакомую всем шутку, произнес: – Значит, жилой комплекс Лонгвью, да?
Чарли застыл на краешке стула – ступни прижаты к полу, пятки вместе, носки смотрят вперед. Патрик Фуллер развалился на своем руководящем троне. Два человека в одной комнате, между ними – бездна.
– Да? – произнес наконец Чарли.
Чего еще от него ждут?
– Вы были там с визитом – по работе, надо полагать?
– По работе. Да.
– Надеюсь, жильцы не слишком огорчены. Там столько проблем; вы, конечно, слышали.
– Жильцы… Вы снова свидетельствуете? – выпалил Чарли. – На леднике вы говорили, что вас пригласили в свидетели.
– Да, – протянул Патрик и задумчиво покачал кресло из стороны в сторону. – Да, пригласили. Но нет! – Кресло замерло, хозяин быстро подался вперед, сложил ладони вместе и улыбнулся. – Сейчас – нет. Не свидетельствую. Консультирую, дело обычное.
– Консультируете?
– Застройщика. Мы занимаемся капиталовложениями. Нас интересуют масштабные объекты инфраструктуры – электричество, вода, телекоммуникации, а иногда и жилищное строительство, такого рода корпорации, понимаете? Я был в городе, услышал о вашем визите в комплекс и подумал… ну… Это же Чарли, мы знакомы! И ваш шеф, как всегда, где-то неподалеку. Будто мусоровоз на пикнике, да?
– Весьма необычное описание моего шефа.
Губы Патрика улыбнулись, а глаза – нет. И вновь вальяжная поза, и каждое движение, каждый поворот тела – знак препинания, перенос на новую строку, идея, ждущая воплощения.
– Я много думал о том, что произошло на леднике, – живо заговорил Патрик. – Тогда я не понимал. Старик… очень грустно, но я-то ждал… В послании упоминалась гибель мира. Смерть приглашает вас засвидетельствовать гибель мира – нет, гибель одного мира, по-моему, так, важнейшее уточнение, безусловно, важнейшее; в нем-то, видимо, и загвоздка. Я все думал, какого черта он устроил, заманил меня в глухомань, заставил наблюдать – при всем уважении – чью-то странную смерть… В самом деле, какого черта? Зато потом я обсудил это с женой…
– Вы женаты?
– Да.
– Я не знал.
– Она живет в Штатах, и я в основном тоже, но работа – сами понимаете. В общем, я поговорил с женой, поведал ей о старике и глетчере, и знаете, что она сказала?
– Нет.
– Вот что: «Разумеется, ты видел кончину мира. Человек умер, его мир кончился, перестал существовать – навсегда». Думаете, Смерть подразумевал именно это? Думаете, таков был урок?
– Не могу ответить.
– Да ладно, бросьте, вы же вестник, предшественник, у вас должно быть мнение!
– Я… я – мост. Я… я ни разу не видел ничьей смерти. То есть, видел… Несколько лет назад умер мой отец, но он умирал медленно. Я был с ним в конце, и… Вестник приходит раньше Смерти и уходит тоже раньше, но на леднике я впервые увидел и гибель Уле, и Смерть.
– То есть?..
– Смерть был там. Стоял на льду. Вы не заметили?
– Нет. Смерть собственной персоной, настоящий?..
– У кромки глетчера. Когда лед треснул, Смерть исчез. Его… ни с кем не спутаешь.
– Представляю. Может, и не представляю; может, это ложь; может, я… а может, и представляю. Теперь, значит, Смерть посылает вас в жилой массив в Кеннингтоне.
– Да.
– К старику?
– Не знаю, – почему-то уклончиво ответил Чарли.
– Вы вручили ему подарок, да? Вы ведь этим занимаетесь?
– Вручил.
– Можно спросить…
– Нет. – Неожиданно жесткий ответ удивил самого Чарли.
Патрик вновь улыбнулся – ничего не значащая, нейтральная улыбка. При виде нее Чарли опять ощутил холод льда, убийственную тяжесть в костях и подумал – интересно, что чувствует Смерть, когда ходит по земле, и что увидит Патрик, когда наконец узрит Смерть?
– Чарли, – сказал Патрик, – меня попросили с вами поговорить. Мои партнеры. Эта история с жилым комплексом, с девушкой и стариком… Все было под контролем, но тут явился вестник Смерти, и… Слушайте, кто это сказал, будто дело несовместимо с удовольствием? Он явно занимался каким-то неправильным делом. Я рад встрече с вами.
– Я тоже.
– Ужин. Пропустим по стаканчику, я с удовольствием познакомлю вас со своими собутыльниками.
– Я не…
– Чарли, мы вместе были на леднике. Пожалуйста. Когда вы представляетесь людям вестником Смерти, как они реагируют?
– По-разному.
– А чаще всего?
– Молодые пугаются больше стариков.
– У вас много друзей? Простите, вопрос бесцеремонный…
– У меня… – Чарли умолк, с улыбкой отвел глаза. – У меня всегда было мало друзей. Но дело, наверное, во мне. Только… во мне.
– Однако ваша работа…
– Пожалуй, с ней заводить друзей немного сложнее, да.
– С вами не хотят общаться? Не представляю.
– Если я звоню, то трубку поднимают.
– Хотя сами не перезванивают.
– Не особо, да.
– Вы знали, что так будет, когда давали согласие на работу?
– Я… Такая цена меня не пугала.
Патрик кивнул, быстро встал, сдернул со спинки кресла пиджак и сунул руки в рукава, поторапливая сам себя.
– Чарли, – провозгласил мистер Фуллер, – я не боюсь ни вас, ни вашей работы. Смерть позвал меня в свидетели, и я пошел. Работа привела вас в Лондон, в Лондоне есть потрясающие рестораны. А теперь – давайте напьемся.
