– Извините, что отрываю… Не подскажете, а Лепехина Антонина работает в вашем театре?
Дама отложила журнал в сторону и с любопытством посмотрела на Леру.
– Лепехина? Работает, – многозначительно растягивая слова, ответила она. – Только кем же вы ей приходитесь, если так ее назвали? В театре быть Лепехиной неприлично, тут она Аделаида Турчинская.
– А! – воскликнула Лера. – Квакушка, значит. А я ее и не признала. Грим очень густой. Вон же ее фотография, на той стене! И как я просмотрела?!..
– А вы, извините, кто будете? – с первобытной бесцеремонностью повторила вопрос контролерша.
– Ассистент режиссера из Москвы, – бодро представилась Лера и сама себе удивилась. Выходит, годы дружбы с Киреевой не прошли для нее даром. – Ваша Лепехина в кастинге собралась участвовать на главную роль в новом телесериале, прислала анкету с фотографией, – продолжила она фонтанировать, – но мы инкогнито проверяем, кто чего стоит. Так сказать, в естественной среде обитания.
– Ну и как? – ревниво спросила дама, скушав эту чепуху, не разжевывая.
– А никак. Ни фига играть не умеет эта Лепехина. У нее не лягушка, а гусеница какая-то получилась, причем криволапая. Хотя квакает, надо заметить, отменно.
Дама удовлетворенно покивала:
– Совершенно бездарная актриса. Один апломб и ничего больше. Да и образ жизни у нее…
Дама бросила на Леру многозначительный взгляд и потянулась за журналом.
– Позвольте, позвольте, – воспротивилась Лера, – как вы можете так разговор прервать? У вас же есть гражданская совесть? Мало ли что я главному доложу о ее бесталанности, а он возьми и прими ее в сериал, несмотря на мое отрицательное представление. А потом неприятности какие-нибудь случатся. Ведь тогда вы будете виноваты, что не предупредили!
Дама выпрямилась и произнесла сухо:
– Гражданская совесть у меня есть. Если бы не это, я бы смолчала, конечно же. Потому что сплетен не поддерживаю и сплетниц на дух не переношу. И сама никогда ни о ком… Но проинформировать обязана. Вы садитесь, – она указала на кресло рядом.
Валерия моментально в него плюхнулась и навострила уши. Контролерша, аккуратно разместив очки в футляре, а футляр – в накладном кармане льняного, с петухами по кайме, летнего жакетика, понизив голос, принялась информировать:
– Чтобы было понятно, с предыстории начну. Турчинская, Тонька Лепехина то есть, в театре давно, сразу после училища сюда и устроилась. И вроде бы тогда уже была в разводе, точно не скажу. Вокруг нее всегда мужики вились. А чуть больше года назад снова замуж вышла. От первого брака у нее дочка осталась, однако поговаривают, что она ее родила еще до того, как первым разом замуж выскочила. Лично я к этой версии склоняюсь. Так вот, про дочку. Воспитала Тонька девчонку совершенно отвратительно. Да и не воспитывала, чего врать-то. Юлька совсем ее не слушается, к тому же хамка, врунья и бездельница. Школу окончила, поступать никуда не захотела и год моталась без работы. Но новый папенька таков оказался, что у него не забалуешь. Сказал, что тунеядку кормить не собирается, и как отрезал, Антонина даже пикнуть не посмела, чтоб дочку защитить, так-то. Хотя муженек ее не бедствует. По нашим меркам, понятное дело, не по столичным. Потому она, видно, и замуж за такого жигана решилась, что богатый и в авторитете. У этого Артура бильярдная на Привокзальной. А дружки у него, скажу я вам, такие, что лучше за версту обойти, все с наколками на пальцах. Конечно, Юлька не решилась мамкиному мужу перечить, на работу устроилась, но куда устроилась-то! Им сказала, что кассиром в парк аттракционов, а на самом деле – наркотики распространять. Но это потом вскрылось, после того, как Машу убили, а сама Юлька исчезла. И Димка, их заводила, тоже куда-то подевался, нет его дома. А как все было-то… Юлька с Машей и Димкой в одну школу ходили, правда, учились в разных классах. Видимо, они Юльку по старой дружбе и взяли в артель – на дискотеках какие-то бумажки и таблетки продавать. Экстази, что ли. А обе девки влюблены были в этого Димона по самые ушки, хоть парень он так себе, пирог ни с чем. Так вот, недавно Машу нашли мертвую и с проломленной головой. Дома. Вернее, на съемной квартире. Она отдельно от семьи жила, однушку снимала. И кто ее укокошил, до сих пор не выяснили. Хотя бабки соседские поговаривают, что к ней Димон накануне заходил ненадолго. То ли один, то ли с Юлькой, непонятно, в показаниях старухи расходятся. Я так мыслю, что эти двое ни при чем. Мало ли кто мог к ней прийти позже, ночью, допустим? Нашли-то ее не сразу, только на следующий день. Вера, сестра, зашла навестить, звонила, звонила, Машка дверь не открывает, мобильник не берет. Ну, выломали дверь соседские мужики, Вера их попросила. Говорят, жуткая картина предстала!.. Марии череп проломили, просто все мозги наружу. А уж когда наряд вызвали, то полицейские нашли в квартире пустые упаковки из-под этой дури, экстази то есть. Естественно, сразу опросили молодежь, кто часто на танцы в «Клуб речника» ходит и на дискотеку в «Аврору», в бывший кинотеатр, они и выложили как миленькие. Что экстази – это вчерашний день, что с недавних пор у них покруче колеса появились. У этой тройки борзых, я имею в виду. Вот теперь и рассудите, что она за человек, Тонька-то. Дочь с наркотиками связалась, а этой и дела нет! Порхает как ни в чем не бывало, рожи корчит со сцены. Какое воспитание эта вертихвостка дала своей дочери, вам теперь тоже понятно? Как говорится, посмотри на плоды. Я сейчас обосную, почему вертихвостка. Вот, скажите, разве выйдет замуж приличная женщина за уголовника? А ее Артур точно уголовник, что с лица, что со спины. Бизнес, видите ли, у него официальный!.. Известно, зачем ему официальный бизнес нужен. Чтобы государство обманывать. А сам небось в задних комнатах не только бильярдные столы держит. Говорят, и в рулетку народ у него балуется.
Тут дама внезапно заткнулась и кинула на Леру опасливый взгляд, на который, впрочем, та никак не отреагировала. Валерия собиралась с мыслями.
Услышанное ее напугало. И вовсе не оттого, что новый супруг старой Лёнькиной подружки проворачивает на задворках своей бильярдной противозаконные делишки. Эка невидаль. Что сей Артур бандит и водит дружбу с такими же бандитами, Леру в восторг, конечно, не привело, однако суть не в этом.
Суть в том, что Лепехина-младшая по уши завязла в местном криминале. И скорее всего, смылась она из дома не из наивного желания найти исторического папочку, а чтобы отсидеться там, где ее меньше всего будут искать.
Чем это грозит Лере? Тем же, чем и Леониду, – доча непременно впутает их в глыбокоречинские разборки, если не втянула уже.
Лера задумчиво произнесла:
– Надо же, как все закручено… Почище, чем в сериале. А вы не могли бы уточнить, когда это событие произошло? Я имею в виду убийство девушки. Не припомните?
Только бы тетка не очухалась и не спросила, а какое, собственно, помрежу из Москвы до таких деталей дело, однако та рьяно закивала и принялась высчитывать даты.
Получалось, что стряслось сие аккурат за день до того, как в дверь квартиры Воропаева – Буровой позвонила глыбокоречинская сиротка.
И ничего удивительного, что Лепехина-старшая не стала поднимать на ноги районную полицию из-за пропажи Лепехиной-младшей. Потому как Лёнька тут же позвонил бывшей пассии, чтобы разобраться, с какой стати ее дщерь сидит у него на кухне. Возможно, примадонна сама подсказала чаду слинять от греха под крылышко к запасному папаше. Вполне, вполне. Забавно. Как все, оказывается, забавно. Но не смешно.
С другой стороны, есть еще некая московская подружка, у которой Юлия временно остановилась. Временно, пока добрый папа не снимет для своей девочки апартаменты. Или, на худой конец, пока новоиспеченная студентка не вселится в общежитие вуза, куда были планы наинепременнейше поступить.
Ну, про общежитие – это гон. И про вуз Лере теперь стало предельно ясно, хотя и прежде она не сомневалась, что сие есть махровое вранье. Возможно, про подружку вранье тоже. Но где-то ведь младшая Лепехина все это время проживала? И видно, что не на вокзале. Значит, подружка существует. Или друг.
А зачем тогда она по вечерам к ним таскалась? Чисто Лере нервы помотать? Ну, что ты, детка, отнюдь, не только. Не хочешь перевести стоимость Лёнькиного бизнеса в рубли? Не считая мелочовки на эскимо и помаду.
Тут контролерша все же очухалась и с запозданием спросила: а для чего, собственно, ассистенту режиссера из Останкино такие подробности?
– Да, знаете, интересно просто. Для полноты, так сказать, портрета. Выходит, Лепехина отправляла нам резюме уже после всех этих трагических событий. Цинично, не находите? Рвется в звезды телесериала, занимается карьерой, а между тем ее дочь попала в беду. И эта так называемая мать даже не делает попыток ее найти, чтобы прийти на помощь. Я правильно вас поняла? Попыток она не делает?
– Что я вам хочу сказать… – бросив взгляд по сторонам, вновь зашептала контрольно-билетная дама. – Нет, не делает. И это особенно цинично. То, что прыгает по сцене, я имею в виду. Ведь говорят, что Юльку тоже того… убили. Они же совсем пустоголовые, молодежь эта. Похоже, сговорились они деньги наркобарона зажать. За наркоту вырученные. Нашли, кого кидать. Вот Машку этот самый наркобарон и порешил в качестве наказания. Законы мафии, вы же понимаете. А теперь охотится за остальными, а они прячутся где-то. Если вообще живы. А кто он – никто не знает. Но поговаривают, что один из Артуровых дружков, только не местный, а московский. Просто жуть. А с этой – как с гуся вода, вы же видели, квакает.
Валерия вытащила себя из кресла, расправила подмявшиеся капри. Улыбнулась дежурной улыбкой:
– Действительно, жуть. Но я думаю, что вы напрасно тревожитесь, и девица жива и здорова. И молодой человек тоже. Загорают вместе где-нибудь в Египте, потягивают коктейль через соломинку. Что же до этой вашей Турчинской… Не подходит нам такая актриса. Играет отвратительно, и облик аморальный. И семейка у нее аморальная. Именно так режиссеру и доложу. А вам огромное спасибо. Только прошу не рассказывать про наш разговор никому, особенно этой… которая квакает.
Недалеко от вокзала Валерия нашла маленькую блинную и пожевала гречневых блинов, обильно сдобренных сметаной. Меланхолично отхлебывая компот из стеклянного стакана с остатками золотистой каемочки, смотрела через окно на редких прохожих, не спеша идущих по делам, на мальчишек, толкущихся велосипедной стайкой на детской площадке. На полосатого кота, настороженно пригнувшегося в клевере газона и пасущего голубей-ротозеев.
Она отгоняла беспокойство. Беспокойство не отгонялось. Протискивалось между пресно-вялыми мыслями про то, что вот моталась сюда напрасно, что Лёньки здесь нет и не было, что не станет он крутить с замужней теткой – откуда Лера знает? – и что замужняя тетка побоится своего бандюка и не будет крутить с Лёнькой. Откуда она знает?..
Домашний адрес Лепехиной Лера выяснять не стала. И даже не пыталась. Как «помощник режиссера» она свою миссию выполнила, неофициальные данные о «претендентке на роль» собрала, зачем же ей еще и место ее проживания? Контролерша запросто могла бы насторожиться, сообразив наконец, что здесь что-то не так. В результате адрес Турчинской она, возможно, по инерции бы и выложила, однако потом самой «квакушке» не преминула бы насвистеть, что о ней плотно наводили справки. Валерия этого допустить не могла.
Она сначала ждала, когда закончится спектакль, затем, уже на улице, высматривала, когда звезда провинциальной сцены выйдет из служебного входа, избавившись от лягушачьего грима. Затем, мучаясь от унижения, следовала за ней по пятам, желая убедиться, что Лёнька не сторожит Аделаиду где-нибудь в подворотне, скрываясь от подручных ее бандюги. Или что не назначена у них встреча в каком-нибудь маленьком кафе.
Преследовать пришлось сначала пешком, а потом сидя в скрипучем автобусе, натянув по самые уши кепку-германку и спрятав лицо за желтыми стеклами водительских очков. Автобус довез их до окраинных улочек с палисадниками перед покосившимися домиками и с резными ставнями на окнах.
«Неужто вот так, по-простому, и живет наша служительница муз?» – подумала с вялым сарказмом Бурова.
Антонина, однако, прошагала по утоптанной тропке, заменяющей здесь тротуар, вдоль неровной шеренги кривеньких изб и свернула в тупичок, закупоренный на другом конце свежеотстроенным, силикатного кирпича, забором с металлическими воротами и тяжелой, как дверь банковского сейфа, калиткой. Поверх забора выглядывал суровый особняк под черепичной готической крышей. Лепехина повозилась с замками и исчезла в бетонной глубине двора.
Валерия презрительно скривилась. Иметь такие хоромы и перемещаться по городу на раздолбанном автобусе?
Хотя это ее не касается. Что ей самой-то теперь делать?
Понятно что. Идти на остановку и ждать раздолбанный автобус, возвращаться к брошенному впопыхах Михе. Леонида она не нашла, и следов его тоже, но отрицательный результат ее устраивал больше, хотя ничего не доказывал.
И Лера побрела на остановку. Стоя в обществе двух женщин зрелых лет и одного пацана, она ни о чем не думала, лишь чувствовала усталость и невнятный стыд, хотя ей стыдиться, по большому счету, было нечего. Если только того, что поддалась порыву, кинувшись в чужом городе разыскивать мужа, и повелась на ревность, но тут больше уместна досада.
Когда из-за поворота выполз транспорт, к их компании присоединилась Антонина. Если бы не тетки, Лера ее ни за что не признала бы. Актриса сменила прикид, и теперь вместо воланов и оборок синтетического шифона на ней были вполне демократичные джинсики и туника, а козырек бейсболки и кислотно-розовая помада здорово меняли ее лицо. Но одна из теток с ней поздоровалась, окликнув по имени, а вторая слащавым голосом ненатурально поразилась, как это Тонечка смогла сохранить фигуру подростка в свои за сорок.
Турчинская в ответ пробормотала что-то неразборчивое и полезла на подножку подошедшего автобуса. Лера, спрятавшись за спинами теток, вошла следом, решив продолжить слежку. Раз уж так все сложилось.
Она довела Лепехину до вокзала, она стояла у билетной стойки, когда та покупала билет в Москву. Она проводила Лепехину к электричке и видела, как Антонина вошла в вагон и уселась у окна, надвинув кепку почти на глаза и уложив на колени сумочку «под питона».
Поезд тронулся, а Лера отправилась в блинную заедать неудачу и привести мысли в порядок. Мысли и чувства.
Валерия не нашла в этом городе Лёньку, но плохо это или хорошо? Скорее хорошо. Однако ведь куда-то же он делся? Воропаев не из тех, кто не приходит ночевать по причине приступа блудливости, замаскировав его под встречу с пацанами или подтянув предлог сурово обидеться на жену.
Тревога, которой Лера затыкала рот все то время, пока гонялась за фантомами собственного производства, освободилась от кляпа и заорала на нее в полный голос.
Ты что, отупела?! Ты так и не поняла, что означает история, которую слила тебе тетка-контролерша? Лёнька в беде!
Он ринулся выручать эту мерзавку и сам попал под раздачу. А мерзавки, кстати, что-то давно не было видно. Эта льстивая маленькая дрянь запросто могла разжалобить Воропаева, и тот решил вступиться за бедную девочку. Но силы оказались неравны, и тогда мафия…
Уверенность, что с мужем случилась беда, окрепла настолько, что Лера больше не могла спокойно сидеть в уютной глыбокоречинской блинной, попивая компот и рассматривая прохожих. Она метнулась через тесный зальчик на выход, торопливо доставая ключи от машины и ругая себя последними словами.
Если Лёньки дома не окажется, она заявит в полицию, и плевать, что там про нее подумают. Ну и пусть думают, что она истеричка или, того хуже, брошенная жена, а ее муж – кобель, фиг с ними со всеми. И пусть только попробуют ей отказать, сославшись на идиотские правила, пусть только попробуют… Она им устроит…
Лера гнала Миху в Москву.
Был вечер. Ранний, солнце пока высоко, но ей еще ехать и ехать. Она устала как собака, она вымоталась за этот никчемный день, а тревога, запустившая клещи под ложечку, муторно вытягивала жилы. На душе погано.
Не отрываясь от руля, Лера поочередно набирала домашний номер и номер Лёнькиного сотового. Домашний гудел длинными безнадежными гудками, которые уступали очередь автоответчику. Тот насмешливым Лёнькиным басом оповещал об отсутствии хозяев, а его сотовый все время был недоступен.
И когда она уже дошла до тупого и безнадежного отчаяния, домашний запиликал тоненькими «занято». Это случилось на подходе к московской Кольцевой, и Лера радостно выдохнула. Значит, он не в лапах мафии, значит, Лера успеет его предупредить.
Она подкатила к обочине и вновь набрала номер. А потом поставила автодозвон. И сидела, уставившись на дисплей смартфона, ожидая ответного сигнала.
Она просидела так минут десять, не меньше, пока не раздались длинные гудки.
Сейчас он снимет трубку, и Лера скажет, что скоро приедет. Без объяснений. Просто: «Сейчас приеду».
Про девочку Юлечку она поведает мужу дома. И они вместе подумают, как им быть. Возможно, Леонид совсем не в курсе дочкиных подвигов, если решил подарить ей бизнес. Но мы это исправим. А может, Валерия вообще все не так поняла про это дарение, и самое умное, что сегодня же должна сделать, так это спросить у Лёньки напрямик. А не психовать, с готовностью уверовав в его низость.
Трубку муж снимать не спешил.
Лера угрюмо слушала мерные безжизненные звуки и размышляла. А во сколько, интересно, на московский вокзал прибыла электричка с Тоней Турчинской на борту?
Зашибись. Выходит, нет никаких трагедий. По крайней мере, в жизни ее мужа. Или как теперь лучше Валерии его называть? Бывшего мужа? Официального мужа?
Воропаев, конечно, дома. И конечно, он не один. Хотя, возможно, что все еще один и только готовится к встрече с любимой. Не с Лерой, нет. С любимой. Но, что совершенно точно, с законной женой он разговаривать не желает. Аппарат у них навороченный, с определителем, и муж в курсе, кто рвется с ним пообщаться. Он не готов выяснять отношения, особенно перед встречей с любимой.
Ну что же, тогда Лера побеседует с автоответчиком. И Лера опять набрала номер.
Со злым задором, чтобы голос не показался несчастным, объявила, что все поняла, не дура.
– Тебе настолько неприятно со мной разговаривать? Предполагаю, что видеть меня – тем более. Расслабься, мешать не стану. И надоедать тоже. И домой не приеду, можешь быть уверен. Мне есть где жить, сколь угодно долго.
И нажала на кнопку «отбой».
– Это кто, мамашка твоя вякала? – с глумливой усмешкой спросил второй, остановившись напротив дивана.
Она мотнула головой, не вдаваясь в подробности. Пока она не знала, как лучше себя вести и что сказать. А так – вроде бы и не сказала, а вроде бы и ответила.
Первый, вернув телефонную трубку на базу, скомандовал:
– Поехали. Проверь коридор и выводи девку. Смотри, цыпа, только без фокусов, – это уже к Юле.
Второй ухватил ее за руку и выдернул с дивана, где она все это время сидела, силясь понять, что за фигня происходит.
Проходя мимо саквояжа, который валялся на полу в коридоре, второй ткнул кроссовкой кожаный бок. В нутре что-то брякнуло. Он наклонился и расстегнул молнию. Присвистнул. Поднял голову и посмотрел насмешливо на Юлю.
– Уважаю, – сказал второй и приподнял саквояж, примериваясь прихватить.
– Охренел? – процедил первый.
– Да ладно тебе, не пузырься, – ответил второй, а первый, сплюнув, вышел в лифтовый холл.
Любовь Матвеевна повернула голову на шум мотора и всмотрелась в другой конец дачной улицы, отороченной с обеих сторон зеленой подпушкой кустов акации и шиповника. По освещенной мягким закатным солнышком асфальтированной дорожке медленно и осторожно пробирался тяжелый джип семейства «Мерседес».
Было то самое время суток, когда члены дачного сообщества в сопровождении своих внуков, собак и кошек совершали ежевечерний променад, и джип, конечно же, должен быть осторожным, если не хотел отдавить хвост какой-нибудь кудлатой псине или обидеть бестолковое дитё, переехав передним правым его веселый резвый мяч.
– Соседка ваша прибыла? – спросила Валентина Федоровна с двадцать второго участка. – И как вы с ней ладите-то, Любовь Матвеевна?
Дамы коротали вечер на лавочке рядом с калиткой, ведущей на садовый участок Любови Матвеевны и находящейся через три дома от садового участка Валентины Федоровны, и Любовь Матвеевна как раз делилась с Валентиной Федоровной рецептом консервированного салата из кабачков, моркови и лука, а Валентина Федоровна ей говорила, что «ах, какой чудный салат», и она себе непременно закатает на зиму несколько баночек.
– А что в этом такого, Валентина Федоровна? – прикинулась Любовь Матвеевна.
– Да как же, что такого? Это же не женщина, а асфальтовый каток. Я, к примеру, ее побаиваюсь. Хотя, вам, может, и привычно, у вас сестра тоже с характером.
Любовь Матвеевна с лавочки встала и сказала безразличным голосом:
– Вы заходите как-нибудь, Валентина Федоровна.
И пошла неторопливо к калитке. Она не любила, когда намекали на ее мягкотелость.
Но разве она мягкотела? Просто она не заводится из-за ерунды, а многие считают это чуть ли не бесхребетностью и даже беспринципностью, что вовсе уж ни в какие ворота. У Любови Матвеевны железные принципы, но они не имеют никакого отношения ни к мелочному упрямству, ни к такому же мелочному желанию настоять на своем.
Хотя перед соседкой она, по правде говоря, тушевалась, а это было неправильно, в ее-то возрасте. Все же шестьдесят седьмой годок пошел.
И где ж вы, лихие батальоны бабулек конца семидесятых, сидящих, бывало, плотно, словно горошины в стручке, на скамейках возле подъездов панельных пятиэтажек и наводящих страх и трепет на жильцов дома от трех до сорока и старше?..
Давно минувшая идиллия.
Вот сестра ее двоюродная, Нина Петровна, могла бы вписаться в ряды старой гвардии, но и та не заводилась с Валерией Львовной, хотя скандалить любила страстно. Правда, сама Нина Петровна не считала себя скандалисткой, поскольку и вовсе она не скандалит, а высказывает личное мнение, на что имеет полное право.
Поначалу Нина Петровна и на соседку пыталась наехать со своими «мнениями», но та не дрогнула, зато сама кузина схлопотала от Лерочки в ответ несколько тяжеловесных плюх и увяла, и с тех пор старательно не замечает недостатки ни в соседке, ни в соседкином хозяйстве.
Любовь Матвеевна задвинула на калитке скрипучий засов, но тут же вспомнила про Тугарина, который все еще где-то гонял с дружками.
Тугарин, а по версии внука Константина – Тугрик, мог бы стать для Любови Матвеевны компаньоном, если бы не был таким непоседливым и несговорчивым, поэтому временами он был ее головной болью, а временами даже и наказанием, и лишь в промежутках – компаньоном, но это случалось редко.
Внешне Тугарин являл собой помесь терьера и шнауцера, причем какого именно терьера с каким шнауцером выяснению не подлежало, однако Любовь Матвеевна была убеждена, что редкостный собачий нигилизм он унаследовал именно от кичливых высокородных предков.
