– А то, – отвечает Риччи с ухмылкой. – Думаешь, мне хочется, чтобы в моем досье значилось: «Хорошо обращается с винтовкой»? Это прямая дорога в ТА.
– Ага, только на прошлой неделе ты завалил еще и ориентировку на местности, – говорю я. – И, помнится, был одним из последних на боевом управлении. Ждешь, когда главнокомандующий лично прикажет показать, на что ты способен, да?
– Очень смешно, – говорит Риччи и швыряет в меня флаконом жидкого мыла. Я отбиваю его обратно, и флакон падает на пол между двумя рядами душевых. Риччи кисло смотрит на меня и отправляется подбирать его. Когда он наклоняется, Халли глумливо присвистывает. Не глядя на нее, он поднимает средний палец.
– Ну и говнюк, – говорит Халли еле слышно.
* * *
Следующая фаза подготовки дается мне нелегко.
Наша «Воздушно-космическая неделя», как называет ее сержант Берк, начинается с дня лекций по аэронавтике, устройству кабины и основам пилотирования в воздухе и в космосе. Теорию я понимаю неплохо и получаю приличную оценку на тестировании в конце обучения, но почему-то мой мозг не может применить эти знания на практике. После лекций начинаются тренировки на симуляторе, которые проходят в помещении размером с нашу взводную спальню. Каждому достается своя звукоизолированная капсула симулятора. Снаружи она выглядит как сплющенное яйцо, из которого торчат пучки кабелей, но, когда в нее залезешь, стенки превращаются в гигантский экран, кресло и пульт управления в точности повторяют оборудование стандартного боевого десантного корабля класса «Оса». Залезаешь внутрь, нацепляешь шлем, подключаешься к ТакЛинк – и компьютер, управляющий симуляцией, делает все возможное, чтобы ты поверил, что на самом деле летишь. Эта штука установлена на гидравлический механизм, который может поворачивать ее на все триста шестьдесят градусов. Во время первого тренировочного десанта с орбиты в атмосферу вид планеты внизу и движения капсулы вызывают у меня тревогу и головокружение.
В теории все просто. Джойстик справа управляет рулевой поверхностью крыльев и хвоста корабля. Рычаг слева регулирует тягу двигателя, а кнопка на боку включает маневровые двигатели для полета вне атмосферы. Джойстик на себя – нос поднимается, от себя – опускается. Наклоняешь джойстик влево-вправо – корабль наклоняется в том же направлении. Педали под ногами контролируют вертикальное вращение. Каждый канал управления смещает корабль по одной из осей координат, и все, что требуется от пилота, чтобы направить корабль куда нужно, – правильно сочетать движения рычага и джойстика.
– Хороший пилот может провести «Осу» через игольное ушко. Отличный пилот может сделать это с полной нагрузкой, под огнем, с одним двигателем и подбитым крылом, – говорит сержант Берк, знакомя нас с симулятором.
Похоже, я не отличный пилот. И даже не хороший. На третий день я согласен считаться посредственностью, но пока что у меня получается быть лишь полным ничтожеством. Моя пространственная ориентация летит к чертям из-за непривычного ощущения невесомости, и мозг отказывается синхронизировать контроль всех трех осей управления. Упражнение состоит из полета по заданной траектории к зоне высадки; тактический дисплей на шлеме услужливо показывает необходимое направление и навигационную информацию, пока я выбрасываюсь из виртуального авианосца и кувыркаюсь к поверхности планеты.
Без автопилота я едва могу лететь в нужную сторону. Рычаг управления ускоряет корабль, но он все-таки двигается согласно законам физики, а это значит, что, наклонив нос, я лишь сдвигаю его от оси полета, а не меняю направление. Вскоре я улетаю в сторону или назад и не могу сообразить, как мне скоординировать управление, чтобы вернуться на правильный курс. Полет на десантном корабле требует постоянных корректировок в трех измерениях, словно ты бежишь, пытаясь удержать металлический шарик на обеденной тарелке, которую держишь на кончиках пальцев. У меня не хватает мозгов, чтобы с этим справиться, и я сгораю в атмосфере на каждом заходе.
– Курсант Грейсон уже уничтожил имущества на девятьсот миллионов долларов Содружества, – сообщает сержант Берк на традиционном разборе под конец третьего дня. Я чувствую, как краснеют мои щеки, когда другие курсанты смеются над этой ремаркой.
– Нечего стыдиться, Грейсон, – говорит он, заметив мое смущение. – У других дела обстоят не лучше. На самом деле мы не ждем, что кто-то посадит корабль. Просто пытаемся выяснить, у кого есть талант, чтобы хотя бы приступить к летной подготовке.
Ну что ж, по крайней мере об этом мне не придется беспокоиться.
* * *
А у тебя как прошло? – спрашиваю я у Халли, пока мы сидим на моей койке после вечернего душа. У нас есть немножко времени, чтобы зависнуть и покопаться в планшетах перед отбоем, и мы с Халли обычно соприкасаемся головами, чтобы шептаться. Она не похожа на девушек, с которыми я общался раньше. Халли обычно не говорит о своем доме, но я совершенно уверен, что она и на сто километров не приближалась к КК. Все в ней выдает представительницу среднего класса – ровные ухоженные зубы, то, как она следит за внешностью, даже несмотря на мешковатую униформу, то, как держит столовые приборы.
– Я дважды приземлила корабль, – шепчет она и гордо улыбается.
– Что, правда? А Берк что сказал?
– Сказал, что у меня, наверное, дар.
– Похоже на то, – говорю я. – Я-то сегодня весь день делал из корабля комету.
– Хорошо, что я хоть что-то могу.
Я думаю, что наши непохожие таланты, скорее всего, приведут нас в разные войска, если мы пройдем Начальную подготовку, и мысль о расставании с Халли внезапно вызывает у меня тоску. Я знаю, что мысль нелогична – десантных полков и флотских эскадр такое множество, что мы почти наверняка будем служить в разных местах, даже если окажемся в одних и тех же войсках, – но я не могу стряхнуть с себя это чувство. Сначала мне хочется уравнять наши результаты, завалив пехотную подготовку, чтобы не опережать Халли, но у меня никогда не получится так же управляться с симулятором, и я никогда не попрошу ее лажать ради меня. К тому же, зная армию, никакой логики от распределения ожидать не приходится, и, может быть, мы все же будем служить где-то рядом.
Халли вспоминает свое первое успешное приземление, и я слушаю ее рассказ, глядя на маленькие ямочки, возникающие на ее щеках при улыбке.
Глава 6. Выпуск
Последние несколько недель в учебке – это смесь ФП (физической подготовки, хотя мы ее зовем «физической пыткой»), лекций, занятий на симуляторе, обедов и маленьких личных междусобойчиков с Халли, случающихся вопреки нашему беспощадно забитому расписанию и почти постоянному надзору. Дежурные инструкторы ночуют в комнате старшего инструктора, и мы уже выяснили, кто из сержантов чутко спит. Райли, можно сказать, спит с открытыми глазами, Берк бодрствует до утра, копаясь в бумагах и прислушиваясь к системе аудиомониторинга спальни, зато Харрис обычно дрыхнет от отбоя до подъема. Это значит, что каждая третья ночь – «ночь свиданий», и мы с Халли пробираемся в душевую, чтобы урвать немножко совместного времени подальше от глаз и ушей наших сослуживцев.
Наша близость – в общем-то, не секрет. Хватило парочке людей наткнуться на нас в сортире в два часа ночи, чтобы все об этом узнали, и я подозреваю, что до инструкторов слухи тоже дошли. Но почему-то они не предприняли никаких карательных мер, чтобы не дать нам уединяться в душевой два-три раза в неделю, а с другими курсантами у нас появилось что-то вроде неписаного соглашения. Нас осталось немного. Перед выпускной неделей наш взвод уменьшился до двенадцати человек. Наш обеденный столик все еще полон, мы потеряли только Каннингем. Все остальные продержались до конца: Халли, Гамильтон, Гарсия, Риччи и я. Гамильтон до сих пор наш взводный, и она будет нести флажок изрядно уменьшившегося взвода 1066 на выпуске.
Когда мы маршируем в столовую на наш последний совместный ужин, мы выглядим в точности как положено выпускникам: худые и мускулистые, с отполированными до зеркального блеска ботинками, шагаем быстро и синхронно. Мы проходим мимо свежеприбывших рекрутов, ошалелых стаек длинноволосых ребят в гражданской одежде, и они смотрят на нас так же, как мы пялились на взводы выпускников почти три месяца назад.
* * *
Внашу последнюю ночь дежурит сержант Райли. Мы с Халли уже почти смирились с тем, что нам не удастся напоследок побаловаться в душе, но Райли забирает свой ПП из комнаты старшего инструктора и выключает там свет.
– Это ваша последняя ночь, – говорит она собравшемуся у шкафчиков взводу, ожидающему отбоя. – Вы добрались до конца. Я думаю, никто из вас не настолько туп, чтобы влипнуть в какое-нибудь дерьмо и вылететь в день выпуска, – она слегка улыбается. Больше похоже на ухмылку, но это первый раз, когда мы увидели что-то кроме привычного сурового выражения на ее лице.
– Устройте небольшую вечеринку, если хотите, – говорит сержант Райли, пока мы неверяще смотрим друг на друга. – Только не шумите и постарайтесь быть на месте ко времени подъема.
Она разворачивается, убирает ПП в боковой карман штанов и выходит из комнаты:
– Спокойной ночи, взвод.
Она закрывает дверь, и мы начинаем лыбиться.
– Кто бы мог подумать, – хихикает Гамильтон. – Ну что, начинаем пирушку?
Мы и раньше таскали еду из столовой, несмотря на запреты инструкторов. Постоянные ФП и занятия на взлетке сделали нас худыми и бесконечно голодными, а перерывы на еду слишком разнесены по времени, чтобы наш метаболизм работал нормально. Каждый раз, когда в столовой подают десерт, который легко вынести, многие курсанты берут добавку, заворачивают контрабандные пончики или кексы в салфетки и прячут их в карманах штанов. Инструкторы, конечно, не слепые, но делают вид, что не замечают.
Мы вываливаем наши неприкосновенные запасы на пустующую койку. Перед нами образцы всех десертов, которые подавали в столовой за последнюю неделю. Широкий выбор пончиков и печенья, куча свежих фруктов, шоколадных кексов и даже несколько слегка помятых кусков яблочного пирога. Напитков, конечно, нет, но вода из питьевого фонтанчика холодная и чистая, а мы в таком восторге от ночи без надзора и приближающегося выпуска, что она с успехом заменяет пиво.
Мы съедаем все запасы, даже черствые пончики недельной давности, и чокаемся друг с другом стаканчиками для зубных щеток, наполненными холодной водой. Раз запреты на эту ночь сняты, мы болтаем и шутим, как в столовой, только более развязно. У нас никогда не было возможности поболтать друг с другом без инструктора над душой, и общение после двенадцати недель вынужденной сдержанности кажется странным.
Чуть позже мы с Халли уходим на одну из пустых коек в дальней части спальни. Нам приходится вытерпеть несколько добродушных подколок от остальных ребят, пока мы возводим защитные барьеры из грубых армейских одеял, повешенных на раму верхней койки. Достроив свое укрытие, мы забираемся в постель, теперь закрытую от взглядов с трех сторон. Наши уродские форменные пижамы оказываются на полу, и мы наконец-то можем насладиться друг другом на нормальном матрасе, а не торопливо спариваться в углу душевой, прислушиваясь к шагам в спальне. Наши товарищи по взводу свистят и комментируют, но мы слишком заняты, чтобы обращать внимание, и вскоре они возвращаются к своим делам, предоставив нам заниматься нашими.
* * *
Мы же будем на связи, правда? – спрашивает Халли позже, когда мы лежим на тощем матрасе. Я вспоминаю прежнего хозяина этой койки, парня, отчисленного после трех недель за «несоответствие требованиям».
– Конечно, – отвечаю я. – Будем переписываться через АрмНет.
– Жалко, что подготовка не продлится еще месяц-два, – говорит она, и я смеюсь:
– Я думал, ты мечтала отсюда выбраться.
– Ну да. Но я была бы не против провести еще немного времени с тобой, дурья башка. И даже смирилась бы с еще парой недель беготни и отжиманий на взлетке.
– О, как это мило, – отвечаю я, и мы смеемся.
– Серьезно, – говорит Халли, – я хотела бы, чтобы так и было, но я не верю, что нам повезет оказаться в одном и том же месте. Я хочу, чтобы ты писал мне каждую неделю, понял? Я хочу знать, что тебе не оторвало голову на какой-нибудь занюханной колонии в заднице известной галактики.
– Меня, может, и в десантники-то не зачислят. Буду каптером на транспортном корабле. Проведу пять лет, выдавая полотенца и канцелярские скрепки.
– Ладно тебе, – говорит она. – На флоте пятьсот флагманов, и все настолько автоматизированы, что ими может управлять десяток человек. Колонизированных миров сотни, и каждому нужен гарнизон численностью не меньше роты. Мы все попадем в десант.
– Я не против. Куда угодно, лишь бы подальше от Земли.
– Эй, не так уж здесь и плохо. Все-таки дом. Пусть даже со смогом и преступностью.
– Серьезно? – говорю я. – Ты действительно не променяешь Землю на шанс вдохнуть свежего воздуха какой-нибудь колонии? Я слышал, среди них есть настолько маленькие, что там на всю планету только тысяча человек. Можешь себе такое представить?
– Могу, – она смотрит на меня сверху вниз и улыбается. – Семья моего дяди попала на колониальный корабль несколько лет назад. Выиграли места в лотерее десяти штатов. Теперь у них пятьсот акров земли на Лаконии. Присылают фотки время от времени.
– Может, сложим наши деньги, когда выйдет срок службы?
– И что? – она смеется. – Купим билет в колонию и будем копаться в грязи на другом конце Вселенной?
– Ну да. Почему нет? Что ты собираешься делать после армии? Вернуться домой, накупить всякой фигни, пялиться в экран, пока мозги не протухнут, и надевать маску в дни, когда с воздухом совсем беда?
– Ну… – Халли хихикает. – Я именно об этом и мечтала, но раз ты против…
Она опять смотрит на меня, глаза в глаза, и снова становится серьезной.
– Еще пятьдесят семь месяцев, Грейсон. Это долгое время. А на нашей работе оно еще дольше, – она кладет ладонь мне на щеку и ненадолго оставляет ее там. – Постарайся продержаться эти пять лет, а там посмотрим, хорошо?
Я знаю, что мы проведем эти пять лет в разных уголках галактики. Мы оба знаем, что армия – не то место, куда нужно идти, если хочешь найти или сохранить свою половинку. Возможно, она сойдется с каким-нибудь офицером с квадратной челюстью, может, даже не с одним, и у меня тоже будут свои увлечения. Когда истечет время контракта, мы, скорее всего, будем друг для друга лишь далекими и добрыми воспоминаниями. Но мечтать приятно, и события последних недель еще свежи в нашей памяти, поэтому я воспринимаю ее слова в том смысле, в котором они сказаны.
– Увидимся после дембеля, – говорю я. – Не забудь свои деньги, а я захвачу свои.
* * *
Наступает день выпуска, и на небе ни облачка.
Мы просыпаемся задолго до побудки, приводим спальню в уставной вид и опять начищаем ботинки и пряжки до блеска.
Идем в столовую для последнего завтрака на Начальной подготовке. Потом возвращаемся в спальню, чтобы сбросить сине-зеленое и переодеться в торжественную форму, выданную всего несколько дней назад. Сержант Берк объяснил, что униформы класса А не выдаются по приезде, как все остальное, потому что они слишком дороги, чтобы тратить их на тех, кто может вылететь, к тому же курсанты за время подготовки теряют столько килограммов и накачивают такие мускулы, что поначалу идеально сидевшая форма к выпуску будет болтаться как на вешалке.
Несколько недель перед выпуском мы разучивали церемонию. Наш взвод – то, что от него осталось, – войдет на парадный плац, следуя за флажком, и займет назначенное место в рядах других взводов-выпускников. Потом командир базы толкнет короткую речь, мы принесем присягу, а для особо отличившихся будут поощрения и продвижения по службе. В общем, мы час простоим на солнце, слушая, как треплется офицерьё, а потом в последний раз вернемся во взводную секцию, чтобы собрать вещи и получить назначения на службу. Все, конечно, хотят узнать, в какие войска попали и что им придется делать, так что весь этот официоз, по сути, бессмысленная пытка, но мы научились молча выполнять приказы, что и делаем.
Несмотря на репетиции, мы не подготовлены к виду торжественного плаца, на который ступаем, следуя за сержантом Берком и несущей флажок Гамильтон, нашим взводным.
Плац оказывается почти километр в длину и ширину, он покрыт рядами взводов-выпускников. Под утренним ветром трепещут сотни флажков, заставляя плац выглядеть как разноцветный тряпочный лес. Мы не сбавляем шаг и держим головы прямо, но вид такого количества людей в одном месте шокирует после двенадцати недель принудительной изоляции от прочих рекрутов.
Мы находим свое место в ряду, где уже ждут другие инструкторы – сержанты Харрис и Райли. Мы вливаемся в строй из сотен взводов. Когда последние выпускники заходят на плац и занимают свои позиции, перед центральным подиумом построены тысячи курсантов. Все мы одеты в униформы класса А, которые придется сдать после церемонии, и выглядим бравыми и подтянутыми.
Сначала, конечно же, нам читают речь. Командующий тренировочной базой выступает перед нами с милосердно кратким обращением, говоря о долге и ответственности, о трудностях, которые ожидают нас там, среди звезд. Все это просто припудренная чушь, и все это знают, но мы уже приучены стоять по стойке смирно и слушать.
Потом мы приносим присягу. Есть что-то мистическое в нескольких тысячах голосов, произносящих одни и те же слова в унисон: «Я торжественно клянусь преданно служить Североамериканскому Содружеству и отважно защищать его законы и свободу его граждан».
И теперь мы – действующие солдаты Вооруженных сил Североамериканского Содружества, выпускники Начальной подготовки, десять процентов, пережившие двенадцать недель бесконечных ФП, лекций, физических и умственных испытаний и проверок на стрессоустойчивость. Мы готовы брать Вселенную за горло, сражаться и умирать за Содружество. Осталось только одно: выяснить, где же, как считает командование, мы пригодимся лучше всего.
* * *
Мы снова в спальне, наши шкафчики уже опустошены, вещмешки и рюкзаки набиты доверху. Инструкторы стоят в центре комнаты, мы привычно собираемся выстроиться перед ними в ряд, но сержант Берк машет нам рукой:
– Вольно, ребята. Начальная подготовка кончилась полчаса назад. Идите сюда, пора получать назначения.
Сержант Харрис подает ему стопку распечаток, и он просматривает ее сверху донизу. Мы толпимся вокруг в предвкушении. Наши места службы определены, и сейчас мы узнаем, где проведем следующие пятьдесят семь месяцев своих армейских карьер.
– Гарсиа – десант. Второй батальон, пятая рота. Отправишься в танковую школу по прибытии на службу.
Гарсиа принимает документы, широко улыбаясь, и сержант Берк пожимает ему руку.
– Молодчина. Кеннеди – десант. Первый батальон, седьмая рота. Пехотная школа.
Кеннеди забирает предписание, пожимает руку сержанта и выбирается из толпы остальных курсантов, чтобы забрать свое барахло.
– Халли – флот.
Мы приветствуем ее криками. Флот – это успех, туда втайне мечтает попасть каждый. Я лыблюсь, пока она получает свои бумаги. Сержант Берк достает еще одну распечатку и кладет ее поверх предписания Халли.
– Будешь летать на десантном корабле. К тому же ты получаешь звание рядового. У тебя лучшая средняя оценка. Изрядное достижение. Мои выпускники не зачислялись во флот уже три учебных периода.
– Спасибо, сэр, – говорит Халли, лицо ее светится от восторга. Я чувствую укол зависти – она сразу отправится в летную школу и, наверное, увидит Землю из космоса еще до конца недели.
– Риччи – десант. Третий батальон, третья рота. Легкая полевая артиллерия. Будешь пушки обихаживать.
Я ожидаю, что, узнав о направлении в десант, он выполнит свое обещание и разорвет контракт на месте, но Риччи просто берет документы у сержанта Берка и браво салютует, прежде чем выйти из толпы.
– Грейсон, – говорит сержант Берк, и у меня начинает крутить желудок от осознания, что решается моя судьба.
– Территориальная армия. Поздравляю – ты остаешься на Земле.
* * *
Во взводе 1066 осталось двенадцать рекрутов, и одиннадцать из них отправляются в космос. Я – единственный, кто остается служить на Земле, делая самую дрянную работу в вооруженных силах: зачищая все дерьмо в САС.
Я ничего не делаю, услышав слова сержанта Берка, но первое мое желание – двинуть ему в морду. «Поздравляю»? Не думаю, что дал ему какие-то поводы невзлюбить меня, не больше, по крайней мере, чем другие курсанты, но его слова звучат так, словно он издевается надо мной.
