– Не знаю.
– Вот и я не знаю, – отрезала Нина Тимофеевна.
Я тронула Кирьянова за плечо и поманила за собой. Мы медленно пошли в сторону полицейской машины.
– Останусь тут, – сообщила я. – Похожу, посмотрю, поговорю. А вечерком свяжемся, хорошо?
– Ладно. Блин, чувствую себя каким-то идиотом.
– Ты чувствуешь себя так потому, что психиатр слишком заносчиво себя ведет. Не бери в голову. Главное, что Вика с ней будет в безопасности. Контакты ее взял?
– Вот черт, совсем из головы вылетело…
Все. Я осталась одна. Подполковнику снова пришлось общаться с Ниной Тимофеевной, и я не горела желанием находиться рядом. Мне тоже было неуютно. Грузанкова имела дело с непростыми пациентами, и работа наверняка значительно прокачала некоторые черты ее характера. Нина Тимофеевна показалась мне человеком жестким и не жалующим компромиссы. С такими людьми всегда сложно общаться. К тому же она заведовала психиатрическим отделением, и руководящая должность, вероятно, заставляла ее быть властной и после окончания работы. «Профнастил» какой-то.
«Скорая», с трудом развернувшись между домами, уехала. Полицейские сновали туда-сюда, но суматохи уже не было.
Я поискала взглядом Кирю и увидела его садящимся за руль машины.
Место происшествия все еще привлекало прохожих, но их уже было меньше. Очевидно, тот, кто видел, как Елена Соломко выпала из окна, уже вовсю делились подробностями случившегося с соседями.
Я пошла к своей машине. Мимо проехало такси. Я посмотрела ему вслед. Очевидно, на нем Вика отправится в больницу.
Как же все-таки правильно – иметь рядом того, кто не отойдет от тебя в самые страшные минуты. Но только в том случае, если тебе действительно необходима поддержка. Просто кто-то, попав в сложные жизненные обстоятельства, предпочитает оставаться в одиночестве. Потому что только так ты сможешь сделать невозможное.
* * *
Я села в машину, достала из бардачка бутылку воды и выпила сразу чуть ли не половину. Вода была теплой, но плевала я на это. Пить хотелось давно, жажда была сильной, и, даже общаясь с Кирьяновым и отвлекаясь на наше дело, я не могла избавиться от желания накатить ведро чего-нибудь живительного. Кваску, например. Или холодного морса без сахара. Минералку. Ледяной чай.
Ладно. Теплая вода совсем неплохой вариант.
Отдышавшись, я закурила. Вот теперь можно и мозгами пораскинуть.
Ситуация была абсолютно киношной. К частному сыщику приходит девушка, жалующаяся на то, что голоса в голове приказывают ей уйти из жизни. Но девушка не хочет, и не потому, что ей нравится такая жизнь. Напротив, она очень устала находиться под медикаментозным кайфом. И она бы, наверное, прислушалась к голосам, но ей жаль маму. Мама для нее много значит. Маму она любит. Сочувствует ей, жалеет ее. И считает себя виноватой в ее тяжелой жизни.
Сыщик предполагает, что никаких голосов в ясной девичьей головушке не существует, что, конечно же, подтверждается ее рассказом о том, что она по жизни не в себе. Таблетки тому подтверждение.
Уяснив, что понятного в исходных данных мало, а сама девушка с трудом выражает свои мысли, сыщик решает свернуть диалог. Девушка уходит, тем не менее не забыв попутно выронить именной браслет с указанными на его внутренней стороне контактами.
Сыщик решает вернуть штуковину. Но что же он видит, когда прибывает по адресу, считанному с браслета? Все верно, он оказывается в фильме ужасов. Горячо любимая мать девушки выпала из окна и подняться на ноги уже никогда не сможет. По воле злого случая девушка оказывается под окнами своего дома сразу же после трагедии. Уже вызваны полиция и медики, но ничего исправить нельзя.
Вика прибывает на место ужасного происшествия не одна – с ней рядом бессменная «душехранительница», которая никого не подпускает к девушке. Последняя, кстати, быстро теряет рассудок.
Что имеем? Черт-те что, вот что. И недаром Кирьянову вся эта ситуация показалась какой-то странной. И это он еще всего не знает.
Громкий стук в окно заставил меня выронить сигарету себе на колени.
Я ринулась ловить ее, ударилась головой о руль и чуть не сорвала спину, когда согнулась. Но беды не произошло. Сигарету я нашла под педалью газа, а потом решительно повернулась к окну.
– Что случилось?! – рявкнула я и рывком открыла дверь.
Человек, который меня испугал, поспешно отступил назад и правильно сделал, потому что автомобильная дверь иногда может представлять опасность для жизни.
Это был высокий мужчина лет пятидесяти, одетый в клетчатую рубашку с закатанными до локтя рукавами и джинсовый комбинезон. Необычный для времени и места ансамбль был удачно дополнен кепкой и громоздкими рыжими ботинками. Ну, прям американский фермер, только пейзаж для него не подходящий. Нет за спиной бескрайнего кукурузного поля, в центре которого непременно должен быть небольшой домик со стоящим рядом трактором и примыкающим к дому приземистым коровником.
Мужик выставил вперед руки, словно защищаясь. Тоже верный ход, ибо я собиралась гневаться.
– Я не поняла! Я что, припарковалась на вашем месте? Вроде бы нет. Тут вообще парковка запрещена, но вы этого не докажете – никакого запрещающего дорожного знака я не увидела. Или что там я сделала не так? Переехала вас? В каком месте?
На самом деле я очень редко наезжаю на людей первой. Обычно жду атаки с другой стороны, и терпения мне не занимать. Но в некоторых случаях просто необходимо расставить все точки над i до того, как начнутся наезды.
– Да я ничего такого и не утверждал.
Он отступил на шаг назад.
– А что тогда?
Мужчина решился приблизиться.
– Я вас видел… там.
Он оглянулся и посмотрел в сторону, где случилась трагедия с Еленой Соломко.
– Да, я там была.
– Заметил, что вы общались с полицией, – продолжал мужчина.
– И что?
– Вы вместе с ними?
– В каком смысле?
Мужик потоптался на месте.
– Я Горелов, – представился он. – Председатель домового комитета.
Минуту назад я ненавидела этого человека. Так бывает, если кто-то тебя резко напугал. Потом проходит.
Своим внезапным появлением Горелов сбил меня с мыслительного пути, из-за него я еще чуть машину не спалила. Откуда он вообще взялся? Шел за мной следом от места падения пострадавшей? Зачем?
Избавившись от потухшей и сломанной в двух местах сигареты, я протянула руку.
– Татьяна Иванова, частный детектив.
– Ого.
– Ага, – устало подтвердила я, – так что вы хотели?
– Поговорить.
– О чем?
– О Елене. Я видел вас возле дома, вы разговаривали с главным, и подумал, что вы, наверное, тоже из полиции.
– Проследили, куда я отправилась с места происшествия? – усмехнулась я. – Шпионили?
– Шпионаж не приемлю, – ответил Горелов. – Просто видел вас, когда вы приехали. Здесь действительно нельзя парковаться. Знака нет, но ментов это мало волнует.
– Извините, но я не понимаю… – начала я.
– Я объясню, – сказал Горелов. – Меня не было… там, когда все случилось. Я как раз возвращался домой. Кстати, шел позади вас. Мы пришли к дому одновременно. А потом разошлись в разные стороны, что, конечно, понятно. Как я уже сказал, я председатель домового комитета. Меня тут же допросили… или поговорили, ведь я никаких бумаг не подписывал.
С одной стороны, его рассказ был простым и понятным, а с другой – мне потребовались уточнения.
– Кто с вами разговаривал? – не поняла я. – Кто-то из полицейских?
– Да. Он вел себя довольно высокомерно. Но я не знаю фамилии сотрудника. Не запомнил. Или не услышал.
«Скорее всего, не ты не запомнил, а сотрудник не стал представляться, – догадалась я. – Значит, не Кирьянов. Он себе такой халатности не позволяет. И он совсем не хам».
– Спустя время я заметил вас рядом с подполковником Кирьяновым, который, в отличие от своего коллеги, был со мной вежлив, – продолжал Горелов. – И вы с ним явно давно сотрудничаете.
– Ни фига себе вы людей считываете, – с уважением заметила я. – Да, мы давно знакомы. Но, вы меня извините, пожалуйста, а к чему это все? К смерти Елены это не относится. Или я не права?
Председатель со мной не согласился.
– Вы ошибаетесь, – мягко возразил он.
Шумно вздохнув, он снял кепку и взъерошил волосы.
– Я уточнил этот момент не просто так. Вы частный детектив, но тоже оказались на месте происшествия. Если частный детектив и полиция оказываются на месте преступления в одно и то же время, то, скорее всего, их интересы совпадают. И я вот что хочу сказать вам…
– Татьяна, – напомнила я.
– Я думаю, что мог рассказать вам кое-что о Елене.
Он не походил на одного из тех назойливых свидетелей, отличающихся излишним любопытством. И на сплетника не тянул. Было в нем что-то такое, что располагало к нему, несмотря на то что наше знакомство изначально было направлено на конфликт, пусть даже и односторонний.
– Как мне к вам обращаться? – спросила я.
– Просто Егор.
– Минуточку.
Я вернулась в машину, взяла сумку и незаметно включила диктофон. Неизвестно, как скоро председатель Егор Горелов озвучит интересные факты. Лучше подстраховаться.
* * *
Он пригласил меня в гости. Сказал, что ему срочно нужно выпить. Сам-то он не злоупотребляет, но сегодня можно.
Общаться с подвыпившим человеком, пережившим стресс, не хотелось. Но что-то подсказывало, что разговор состоится. Что все будет хорошо.
К концу нашего недолгого пути Горелов сумел расположить меня к себе, несмотря на то что по дороге очень мало говорил. Он сообщил, что работает управдомом уже десять лет, а Елену знает уже лет двадцать.
Чувствовалось, что случившееся придавило его, а поговорить было не с кем. Нам встретились какие-то люди, с которыми он поздоровался сам и, остановившись на минуту, сказал им, что субботник переносится на неделю, а инвентарем он постарается обеспечить всех.
Соседи не сводили с него глаз, бросая заинтересованные взгляды в мою сторону.
Его квартира располагалась в первом подъезде.
Кровавого пятна на асфальте уже не было. Как я и предполагала, от него моментально избавились, засыпав кучей мокрого песка.
Горелов, проходя мимо, даже глазом не моргнул.
Подъезд оказался чистым, с незамысловатым ремонтом. Горелов пропустил меня вперед.
– Нам на второй этаж.
Я стала подниматься. Квартира Егора была справа.
В нее он тоже пригласил меня зайти первой. Бросил ключи на полочку, простер руку куда-то в сторону.
– Проходите налево.
– Там комната? – зачем-то уточнила я.
– Нет, комната прямо. Мы на кухню, если вы не против. В комнате… не хочу. Я не ждал гостей.
Кухня казалась совсем крохотной.
Пока суд да дело, я быстренько оценила окружающую обстановку. Судя по всему, Егор жил в одиночестве и не шиковал в финансовом плане. Везде был спартанский порядок. Ничего лишнего из того, что создает уют, я тоже не увидела. Пустые стены. На столе трехлитровая банка с солеными огурцами. Кухонное полотенце аккуратно разложено на поверхности батареи. Ни грязной тарелки с тараканами на ней, доедающими остатки новогоднего оливье, ни пустых водочных или пивных бутылок под столом, ни слоя многолетней грязи под ногами. Мебель недорогая, но стильная.
Егор шагнул к окну и распахнул его настежь. На кухню ворвались звуки детского смеха.
– Холодильник у меня в комнате, потому что не помещается на кухне, – извиняющимся тоном сказал он. – Купил вместо старого, который был поменьше, а размеры как-то не учел. Я принесу сейчас что-нибудь закусить.
Он исчез в коридоре. Я даже не успела предупредить, что ни пить, ни закусывать не буду.
Кричать ему вслед я не стала. Пусть несет все, что ему нужно, и делает все, что хочет. По ходу разберемся.
Пока он отсутствовал, я вспомнила его слова о том, что он давно был знаком с Еленой. Ее внезапная смерть подкосила его, это было видно невооруженным взглядом. Но он не уточнил, какие именно отношения были между ними.
Если брать за основу его реакцию на случившееся, то они не враждовали. Один враг, узнав о гибели другого, скорее всего, вел бы себя несколько иначе, источая нервозность, суетливость, был бы возбужден. Горелов же ведет себя по-другому. Держит спину ровно.
Но о чем это я вообще? Психологи грызут гранит своей науки десятилетиями. Реакция на стресс у пациентов может сильно порвать шаблоны. Истерик в обычной жизни может в трудной жизненной ситуации обнаружить, что нервы у него будут покрепче, чем у многих других. А спокойный и рассудительный прежде человек, получив удар судьбы, наоборот, может поехать крышей.
