Разъяренным тигром Иртемьев прошелся по гостиной.
– Отказаться? Хорошо, Виктор Иванович… Я откажусь. Но при одном условии: вы признаетесь, что вас так напугало…
Деваться было некуда. Редактора приперли к стенке. Хоть он и так стоял у нее. Наконец Прибытков решился.
– Среди нас… появилось зло… Чрезвычайно сильное… и опасное…
Иртемьеву показалось, что он ослышался.
– Зло? Вы говорите, зло? – переспросил он. – Кто-то из наших занялся черной магией? Вы серьезно? Не шутите? И это говорит редактор «Ребуса»?
Теперь Виктор Иванович и сам слышал, как глупо прозвучало его признание. А когда девица Люция шептала ему на ухо, так не казалось. Околдовала, что ли… Прибытков пожалел о том, что было сказано. Но сказанного не воротишь. И время назад не отмотаешь. Во всяком случае, пока…
– Есть основания полагать, – не слишком уверенно сказал он.
Почуяв слабину, Иртемьев вцепился мертвой хваткой.
– Кто, назовите, кто стал прислужником зла? Мы изгоним его… Даже если это моя жена… Даю вам слово! Кто это?
Прибытков видел, что Иона Денисович вошел в такой раж, что того гляди выгонит несчастную Афину… Ах, зря затеял, зря доверился девчонке…
– Я не знаю, – чуть слышно проговорил редактор.
Иртемьев мог торжествовать. Но пощадил несчастного.
– Вот для этого и проведем сеанс, – заявил он. – Спросим: кто таков… Верно, Мессель Викентьевич?
Доктор понял, что Прибытков повержен, сеанс состоится, а остальное не так уж и важно. Как-нибудь обойдется. Он вспомнил, что опаздывает на встречу, простился до вечера и поспешно выскочил из квартиры.
17
Небольшая, но уютная гостиница первого разряда «Виктория» занимала угловой дом между Казанской улицей и Демидовым переулком. Господин Калиосто «со спутницей», как специфически намекнул портье, снимали один из лучших номеров на втором этаже.
Дверь приоткрылась. Ванзаров сначала увидел щель, а потом прическу на высоте, где у барышень находится талия. Рост мадемуазель Люции немного смущал. Впрочем, неизвестно, кто больше смутился. Она пряталась за створкой, будто опасалась, что незваный гость ворвется.
– Что вам угодно? – прозвучало не столько тихо, сколько испуганно.
Ванзаров не стал поминать сыскную полицию, а выразил желание обсудить с господином Калиосто выступление в частном доме. Поколебавшись, Люция впустила его.
Крикливая пышность обстановки номера была освоена множеством постояльцев. Среди цветочных бутончиков, усеявших обивку мебели, обоев и гардин господин с орлиным носом и рыжими кудрями выглядел как орел в огороде. Горделивую позу слегка портили заплаканные глаза. Мгновенный портрет указал: натура нервная, истеричная, нетвердая. Новый Калиосто отличался от своего великого предшественника не в лучшую сторону. Как провинциальный трагик отличается от звезды императорского театра. Даже в его позе с неудобно скрещенными руками было что-то искусственное. Словно не по мерке натянутая одежда. Прямо сказать – маг средней руки.
Люция отошла в дальний угол гостиной, держась незаметно.
– С кем имею честь? – спросил Калиосто. Голос простуженный, а не магический, как требовало имя.
– Я чиновник сыскной полиции, – как можно мягче сказал Ванзаров.
Но и этого хватило. Калиосто сжал крючковатыми пальцами виски и рухнул в кресло. Будто подстрелили.
– Какая подлость… Уже в полицию пожаловались, – трагическим тоном сказал он потертому ковру под ногами. – Теперь нас выставят из столицы… Все пропало… Мы погибли, Люция…
Мадемуазель не подала голоса. Ванзаров понимал, что ей давно уже не десять лет, но поверить было трудно.
– Господин Калиосто, прошу успокоиться, – сказал он. – Ваши выступления никто не отменяет. Афиши чудесны, отзывы слышал восторженные…
Еще не веря, что трагическая развязка, к которой он так готовился, откладывается, Калиосто поднял глаза.
– Это правда?
– У меня мало времени, давайте потратим его с толком…
Сообразив, что гость так и стоит посреди гостиной, Калиосто торопливо предложил ему сесть.
– Что же привело вас? – спросил он, вытирая слезящиеся глаза. От простуды в петербургском климате никакая магия не спасет.
– Расскажите, что случилось на выступлении в «Ребусе», – сказал Ванзаров, балансируя на краешке кресла, чтобы не съехать в промятину.
Калиосто щупал лоб, костяшки пальцев пробивались из-под желтоватой кожи.
– Мне тяжело об этом вспоминать…
– Вынужден настаивать.
– Это было ужасно… Катастрофа… Полный провал… Трагедия, которая должна была свершиться… И она разразилась.
Сведений было много, и все бесполезные. Как принято у магов.
– Мне нужны факты, а не ваши переживания. – Ванзаров был строг, как полагается полицейскому.
– Какие тут факты, – без всякого пафоса сказал Калиосто и откинулся на спинку дивана. – Вспоминать не хочется… Попросту ничего не мог… Стена… Пустота… Как будто превратился в безмозглый пень… Вот и весь рассказ…
– Опишите, в чем ваш талант. Но прошу быть откровенным.
Маг и чародей печально вздохнул.
– Угадываю мысли…
– Каким образом?
– В вашем вопросе я слышу хорошо знакомое недоверие…
Что было правдой. Логика Сократа отвергала фокус, когда один человек мог заглянуть в голову другого, как в зеркало. Ну разве только при помощи X-лучей Рентгена.
– Привык оценивать факты.
Калиосто глянул куда-то за спину Ванзарова, где находилась Люция. И получил согласие. Выходит, маленькая мадемуазель управляла большим магом. Хотя чему удивляться: любая женщина проделывает такой фокус над своим мужем. И никто не удивляется.
– Я могу видеть те мысли, какие заставляю подумать подопытного…
Признание было интересным, но не полным.
– Гипнотизируете человека и заставляете его соглашаться с тем, что произносите вслух, – внес Ванзаров финальный штрих. Это, конечно, не жульничество и не фокус, талант нужно иметь, но все-таки далеко от настоящего мыслевидения, или телевидения[13 - Tele (греч.) – вдаль, далеко.], или как оно правильно называется.
Калиосто смущенно улыбнулся:
– «Гипнотизер» на афише не соберет столько публики… Надеюсь на вашу тактичность.
На это можно было надеяться, Ванзаров не отличался болтливостью.
– В «Ребусе» ваш талант дал осечку, – напомнил он.
– Не мог совершенно ничего… Как стена… Хотя перед выступлением ощущал огромный подъем… Всю силу вложил в пассы… И ничего…
Маг говорил как простой смертный на допросе в сыске. То есть искренне.
– Кого первым выбрали из зала?
– Всегда начинаю с… барышень… С ними легче, как тренировка… Там было три дамы, выбрал одну…
– Ее зовут мадам Иртемьева или мадам Волант?
– Нет… Не помню… Она вышла без обычных кривляний… Пока ставил ее перед собой, начал гипнотизировать без пассов, как всегда… И тут чувствую: ничего не выходит…
– Не поддавалась гипнозу?
– Именно так… Я не мог понять отчего… Все, как обычно… Но мне что-то мешало… Боролось со мной и держало крепко…
– Что именно?
– Зло…
Ванзаров обернулся на голос.
– О каком зле вы говорите, мадемуазель Люция?
Девушка потупилась, как от застенчивости.
– Вы человек рационального склада, господин Ванзаров, я вижу. Вам трудно принять правду такой, какая она есть…
– Готов к любой правде, – сказал Ванзаров.
– Там было зло, – ответила Люция, прямо глядя на него. – Оно было чрезвычайно сильно. Злая сила… Она помешала Герману…
– В ком-то конкретно или злом весь кружок «Ребуса» пропитан?
– Как часто люди не верят, когда их предупреждают… А потом горько сожалеют… Скоро случится нечто совсем плохое.
В таких вопросах сыскная полиция любила точность.
– Когда и с кем?
Люция помолчала:
– Я не знаю… Не вижу… Зло сильно…
Даже в таком омуте мистики Ванзаров нашел спасительную соломинку.
– Зло в той девушке, что вышла к Герману первой?
– Нет, не в ней… Она тут ни при чем… Зло больше, – ответила Люция. – Оно поглотило «Ребус» и всех, кто причастен к нему…
Ванзарову требовалась минута тишины, чтобы собрать разорванные звенья логики.
– Сколько зрителей вызвали еще? – спросил он.
Калиосто не хотелось заново переживать позор.
– Еще остальных женщин… От полного отчаяния и еще одного мужчину…
– Модно одетого юношу?
– Нет, взрослого господина… Смотрел на меня с откровенной издевкой…
Ванзаров встал.
– Господин Калиосто, желаете взять реванш?
Ничего подобного маг не ожидал.
– Как это возможно? – спросил он.
– Для сыска нет ничего невозможного, – ответил Ванзаров. – Готовьте вашу силу…
18
– Вот эта получена доркографией. – Лебедев сунул только высохший и закрутившийся лист фотобумаги. – А эта по вашему методу.
Погорельский стал разглядывать фотографии с интересом настоящего ученого. И посмотреть было на что. На одной обнаженная девица пышных форм беззастенчиво поставила ножку на стул, изогнувшись так, чтобы красовалась грудь. На другой все та же мадам, так и не найдя времени одеться, приподнялась на цыпочки, красиво отведя руку, с которой свешивалось покрывало. Как будто вздумала купаться, но забыла нырнуть. Одним словом, чудовищная порнография.
– Ну как?
