– Но он же художник!
– Вот именно, – улыбнулся следователь, – так что отодвинем этот бессмысленный спор в сторону и останемся при своём.
– При чём при своём? – не поняла Инесса.
– Вы при том, что ваш Володька ангел безгрешный, а я при том, что нужно проверить его алиби на момент убийства вашей бабушки. Простите, – следователь развёл руками.
– Делайте, что хотите, – сказала Инесса, поджав губы, и добавила: – Только зря время потратите.
– Работа у нас такая, – вздохнул Наполеонов и предложил: – Давайте, я вас домой отвезу.
– Сама доберусь, – отрезала она.
– Конечно, доберётесь, – согласился он добродушно, – но на машине быстрее. А вам, наверное, нужно и ужин готовить, и уроки брата проверить, и с отцом посидеть.
– Ладно уж, уговорили, – оттаяла девушка, – везите.
К счастью, пробок на их пути в этот день не было и Наполеонов, быстро домчав девушку до дома, позвонил Славину.
Ещё поджидая идущую к нему Инессу Бессонову, следователь уже знал, кому он поручит заняться художником Дориным.
Дмитрий Славин когда-то учился в художественной школе, а отец его владеет современной галереей живописи «Вишнёвая роща».
«Так что ему и карты в руки», – решил Наполеонов.
– Алло, – прозвучал голос в трубке.
– Дима, ты где?
– В отделении, – ответил оперативник.
– Бездельничаешь…
– Вам побездельничаешь! – сделал вид, что обиделся, оперативник.
На самом деле Славин никогда не обижался, считал это делом затратным и контрпродуктивным. Обижаться на начальство – себе дороже, а от остальных можно просто отмахнуться и переключиться на что-то более приятное.
Между тем Наполеонов, от которого оперативнику отмахнуться никак не получится, продолжил:
– Вот это правильно, тем более что я тебе работёнку хочу поручить и как раз по твоему профилю.
– По моему профилю? – удивился Дмитрий, гадая, чего же там изобрёл для него Наполеонов.
– Ну, ты же у нас художник.
– Я опер, – отрезал Славин.
– Ну, ладно, ладно, опер, – согласился следователь, – но с художественным наклоном.
Славин тяжело вздохнул в трубку.
– Не вздыхай, как нагруженный слон, – сказал следователь, – может, я не так выразился. Но факт, что ты разбираешься в живописи.
– Разбираюсь, – осторожно согласился Славин, – но если вы хотите, чтобы я поработал экспертом в этой области, то вынужден вас разочаровать…
– Каким ещё таким экспертом, – начал терять терпение Наполеонов, – мы расследуем дело об убийстве тёщи саксофониста Бессонова. Дело громкое. Начальство бдит.
– Если вы хотите, чтобы я выяснил, не подменили ли подлинный саксофон Бессонова на подделку, то я пас!
– Ничего ему не подменили! Бессонов был в день убийства на гастролях! И саксофон был при нём! Понятно, при нём?!
– Ещё как понятно. Дальше.
– У Инессы Бессоновой до того, как она познакомилась со своим нынешним парнем Глебом Павловичем Куприяновым, был другой парень, некий Владимир Маркович Дорин. Он учился в художественном училище и рисовал.
– Писал, – машинально поправил Славин.
– Чего писал? – машинально переспросил Наполеонов.
– Картины.
– Умник!
– Есть немного…
– Так вот, – не обращая внимания на дерзость, проговорил следователь, – я хочу, чтобы ты узнал об этом Дорине всё. Где он теперь, чем занимается, на что живёт, не появились ли у него в последнее время деньги…
– И есть ли у него алиби на время убийства?
– И впрямь умник, – похвалил Наполеонов и напутствовал: – Действуй!
– Есть, товарищ капитан.
Наполеонов вздохнул и отключился.
Больше всего на свете ему сейчас хотелось прилечь на свою кровать или хотя бы на диван в гостиной, закрыть глаза и заснуть, чувствуя сквозь сон, как мать накрывает пледом и тихонько, чтобы не разбудить, гладит его коротко постриженные волосы.
Да-да, следователи – тоже люди. И им иногда очень хочется, чтобы их погладили по головке. Особенно в те дни, когда расследование застопорилось на месте и ни «но», ни «тпру».
Глава 6
Ни о каком художнике Дорине старший лейтенант Славин понятия не имел.
В художественной школе он учился в детстве и никаких связей со своими бывшими однокашниками не поддерживал и не имел понятия о том, чем они занимаются теперь.
К отцу Дмитрий обращаться не захотел, хотя Славин-старший и помогал устраивать выставки молодым художникам, но на данный момент в его каталоге никакого Дорина не было. Поэтому Дмитрий позвонил известной в городе художнице Лидии Заречной, с которой он познакомился при расследовании одного из дел.
С тех пор они встречались время от времени, посещая вместе известные выставки, и даже пару раз сходили в Драматический театр на премьерные спектакли, и это не считая редких встреч в кафе.
Дмитрий вспомнил, какой он увидел Лидию впервые, и невольно улыбнулся.
На девушке были старые джинсы и перепачканная красками светло-серая блузка. Русые волосы небрежно сколоты на затылке, слегка полноватые губы и большие серо-зелёные глаза.
Именно эти глаза и зацепили Славина. В них светились ум, любознательность и что-то ещё, не передающееся словами, может быть, обещание захватывающего приключения или намёк на раскрытие некой тайны…
Этого Славин сам не знал и не узнал до сих пор. Вероятнее всего, он сам себе придумал и приключения, и тайну.
Дмитрий тихо вздохнул, но как только услышал в телефоне голос Лидии, сразу ожил:
– Привет!
– Это ты? – спросила она. – Я смотрю, номер высветился неизвестный.
– Я звоню со служебного телефона.
– А, со служебного, – протянула она и закончила: – Значит, и разговор служебный?
– В некоторой степени, – отозвался Дмитрий, уловив в голосе художницы нотку разочарования.
– Что же ты хочешь?
– Лида, будь другом… – При слове «другом» Заречная фыркнула, а Славин обругал себя мысленно «ослом». Но, тем не менее, продолжил:
– Лида, скажи, ты слышала что-нибудь о неком художнике Владимире Дорине?
– Тоже мне, нашёл художника, – проговорила она с лёгким пренебрежением, – Володька недавно окончил училище. Нигде ещё не выставлялся. Позиционирует себя как классик.
– В смысле? – удивился Славин.
– Ну, то есть, пишет в стиле старых художников, типа Репина, Кипренского, Федотова, Брюллова.
– По-моему, неплохой выбор.
– Может быть, – проговорила она неуверенно.
– То есть ты хочешь сказать, что это теперь немодно.
– Не только…
– А что ещё?
– Переплюнуть классиков он не сможет, а свою манеру письма пока не выработал.
«Выработает, какие его годы?» – подумал про себя Славин, а вслух спросил:
– Ну, и где он сейчас подвизается?
– А нигде.
– То есть?
– Вернее, он что-то пишет. А продаёт небольшие миниатюры на Пешеходной улице. Знаешь, где это?
– Да, конечно. Спасибо тебе! Выручила.
– А когда мы увидимся? – спросила Лидия.
– У отца в воскресенье будет выставка некоего заезжего художника из Австрии. Выставка для избранных, – сделал он ударение на слове «избранных».
– А нас туда пропустят? – спросила Заречная.
И он догадался, что она улыбается.
– Приглашения у меня на руках. Жди меня в воскресенье в десять утра возле входа.
– Или ты меня жди, – пропела в трубку Лидия и отключилась.
– Или я, – согласился Славин, прислушиваясь к коротким гудкам. Улыбнулся и повесил трубку.
И только сейчас он заметил, что за ним внимательно наблюдает и, видимо, прислушивалась к их разговору его коллега Любовь Залеская.
– Ну, выяснил что-нибудь? – спросила она небрежно.
Он кивнул:
– Кое-что, – и неожиданно спросил: – Хочешь пойти со мной?
– Куда? – удивилась она.
– На Пешеходную улицу.
– Зачем?
– Поглядим на самого Дорина и на его шедевры.
– В рабочее время?
– Лейтенант Залеская! Вы меня изумляете! Я же вас не развлекаться зову, а изучать личность подозреваемого, – проговорил он нарочито строго, – так идёте или нет?
– Да, конечно, – засуетилась она, выключила компьютер и схватила свою сумку.
До Пешеходной улицы они доехали на машине Славина «Лада-Калина», как предполагала Любава, подаренной ему отцом. Ведь на зарплату опера автомобиль, даже отечественный, купить можно, только взяв кредит.
Она слышала, что к кредитованию Дмитрий относится скептически, но не знала, что Славин писал обзорные и критические статьи не только для российских журналов, но и для зарубежных, помогал отцу составлять каталоги и делал некоторые другие вещи в мире искусства.
