Тут он внезапно снова превратился в гончего пса, заявив:
– И все же уверен, что мы с вами в Нью-Йорке сталкивались…
Ну да, еще бы! Нина давно поняла, что надо ретироваться как можно быстрее.
– Синьор, повторяю, я замужем, и эти дешевые приемы со мной не работают. Наверное, мы в самом деле сталкивались – только что, на Пенн-cтейшн! Желаю вам хорошо провести время в Рамздэле!
О, он проведет там незабываемое время, только совсем иначе, чем планировал сам Г.Г. – и даже его литературный создатель!
Г.Г., вздрогнув, уставился на нее:
– Мадам, я вам точно не говорил, куда еду… Откуда вы знаете?
Нина и сама это поняла, потому что сказанное сорвалось с языка случайно, но она легко выкрутилась: вырвала у проводника из руки билет, который ему до этого вручил Г.Г., и, отдавая его владельцу, чинно произнесла:
– Вот здесь написано, синьор! Всего вам наилучшего!
Оказавшись в своем купе, Нина в изнеможении плюхнулась на место у окна и, радуясь тому, что никого, кроме нее, в купе нет, положила ноги на соседнее сиденье.
Барышни конца сороковых так наверняка не делали, но она ведь и не была барышней из конца сороковых, а просто пробралась сюда, чтобы…
Чтобы помешать Г.Г. встретиться с дочерью вдовы с Лоун-стрит. С девочкой по имени Лолита.
Г.Г, этому мерзавцу, проходимцу и растлителю нимфеток.
Гумберту Гумберту, злому гению романа Владимира Владимировича Набокова «Лолита».
О путешествиях из нашего мира в другие, не менее реальные, в основе которых лежали литературные произведения, Нина узнала несколько лет назад совершенно случайно. Началось все в книжном магазинчике провинциального российского центра, где она училась в аспирантуре (которую, несмотря на все пертурбации, все же окончила, защитив степень). Магазинчик под названием «Книжный ковчег» в ходе разнообразных приключений перешел от своего прежнего владельца к Нине.
Причем магазинчик этот, как она узнала, был не просто вместилищем ряда занимательных, старинных и даже раритетных книг, а представлял собой своего рода портал. Отчасти временной, но в первую очередь между мирами: тем, который был ее родным, и иными реальностями. Параллельными вселенными, населенными не зелеными человечками, не кровожадными «чужими» и не ангелоподобными существами, не ведающими смерти и горя, а литературными героями.
Каждый из миров, куда она получила доступ, был в определенной мере слепком того или иного литературного произведения. Однако течение событий в этом литературном мире, абсолютно реальном и ничуть не настоящем, хоть и вписывалось в общих чертах в канву того или иного романа, рассказа или даже поэмы, но не следовало ей слепо, а часто во многом отличалось от того, что Нина читала на страницах того или иного произведения.
Литературная вселенная жила по своим собственным внутренним законам, и часто события в ней принимали совсем иной поворот, чем тот, который был знаком ей если не со школьной скамьи, то с университетской.
Ну, или из опубликованного в интернете текста.
Именно поэтому ей и удалось в свое время, оказавшись в «Братьях Карамазовых» Достоевского, пусть и не помешать убийству злобного похотливого старика Федора Павловича, но спасти его старшего сына Дмитрия от каторги и доказать, что убийцей сладострастного старче не являлись ни братья Карамазовы, ни приблудный лакей Смердяков. Нина вывела подлинного душегубца на чистую воду и передала его в руки правосудия. Правда, при этом сама на время превратилась в подозреваемую в убийстве погрязшего в плотском грехе старшего Карамазова, пытавшего склонить ее … гм… к действиям явно не самого невинного характера.
А потом, очутившись в «Анне Карениной» Льва Толстого, она спасла главную героиню не только от смерти под колесами поезда, но и от участи стать жертвой изощренного убийства. А заодно разоблачила банду великосветских отравителей[1 - О предыдущих приключениях Нины Арбениной в литературных мирах читайте в романе Антона Леонтьева «Пепел книжных страниц», издательство «Эксмо».].
С этого все и началось. Потом последовали и иные приключения, не менее головокружительные и занимательные, – и там же, во время этих вояжей в параллельные литературные вселенные, Нина и познакомилась со своим (пока еще) пусть и не мужем, но, во всяком случае, с человеком, которого она любила и который любил ее.
Он упорно называл себя доктором Дорном, Евгением Сергеевичем, в честь одноименного персонажа чеховской «Чайки», хотя таковым и не являлся. Но был при этом героем иного произведения, причем персонажем из плоти и крови, получившим возможность перемещаться из литературного мира в наш точно так же, как Нина могла перемещаться из нашего в литературный. Персонажем какого именно произведения он был, доктор Дорн, несмотря на их близкие взаимоотношения, Нине так и не раскрыл, и это ее угнетало больше всего.
Что Женя скрывал?
Если, конечно, он вообще был Женей… А ведь, вероятно, нет, не был.
Впрочем, в последнее время она все реже могла перемещаться по литературным мирам. Хотя ее способности с каждым разом все совершенствовались.
В самом начале она могла отправляться только в тот мир, который сам выбирал ее, открывая туда дверь – деревянную, темно-синюю, с ручкой в виде разинутой львиной пасти. Эта дверь вела в те миры, которые ее выбирали. Выбирали, чтобы она что-то в них изменила и докопалась до истины, которая, как ни парадоксально это звучит, ускользнула от внимания автора данного литературного произведения. Потому что он создавал свой роман, а то место, куда попадала Нина, было все же не романом, а реальностью, живущей и развивающейся по своим собственным законам.
И мир хотел равновесия, а для этого требовалось найти истинного убийцу, разгадать тайну, спасти невиновного – а зачастую и то, и другое, и третье. Ну, или в иных комбинациях.
Нина с большим удовольствием делала это – как, например, тогда, когда в «Ревизоре» вычислила, кто после легендарной финальной сцены укокошил ножом в спину прибывшего в губернский город N настоящего чиновника по особым поручениям.
Со временем Нина перешла на новый уровень и смогла не только проникать в те произведения, которые были интересны ей, но и открывать дверь обратно, в свой мир, в любой момент, а не тогда, когда тайная миссия в литературной вселенной, ей изначально неясная, была наконец выполнена.
Это, как поведал ей Женя, то есть доктор Дорн, который не был таковым и упорно скрывал от Нины, несмотря на их отношения, из какого произведения пришел в наш мир, и был признак высшего литературного пилотажа.
Они путешествовали вдвоем, но всего пару раз, и Нина быстро сделала вывод, что тандем-вояжи в знаменитые (ну, или не очень) произведения – не слишком полезны для их и без того непростых отношений.
Тем более что у каждого из них были свои литературные предпочтения.
И лишь сравнительно недавно Нина перешла на самый высокий уровень, подвластный только единицам из посвященных в тайну «Книжных ковчегов», кои, замаскированные под букинистические магазинчики, были разбросаны по всему миру.
Она проникала в произведение, которое выбрала сама, зная, что в любой опасный момент (потому что, если покалечишься или умрешь в литературном мире – это будет по-настоящему: уже никогда и нигде не воскреснешь) сможет материализовать дверь, через которую уйдет обратно в свой мир. Причем выполняла она при этом не то неясное ей задание, которое было важно для этой самой отдельно взятой литературной веселенной, а то, которое выбрала для себя сама.
Как и в этот раз – ведь в «Лолиту» Владимира Набокова, одно из своих любимых произведений, не исключено что самое любимое, она пришла для того, чтобы помешать встрече утонченного, но от этого не менее мерзостного педофила Гумберта Гумберта с Лолитой.
И, уничтожив тем самым весь сюжет романа, спасти в реальном, пусть и параллельном, мире от кошмарной судьбы бедную девочку, которой предстояло в возрасте неполных восемнадцати лет (наверняка с кошмарными психическими травмами!) выбраться из замкнутого круга многолетнего сексуального рабства, выйти замуж за добродушного увальня, ветерана Корейской войны, и умереть в канун Рождества при своих первых родах.
…Сбросив с ног лакированные туфли, Нина закрыла глаза и задумалась. Дверь дернулась, и Нина, испуганно вздрогнув, решила, что вездесущий Г.Г. сподобился нанести ей визит вежливости из соседнего купе, дабы продолжить допрос, но вместо этого узрела уже знакомого ей контролера.
Обменявшись с ним любезностями и продемонстрировав свой билет, Нина снова осталась одна. Может, она слишком много на себя взяла, заявившись с собственной миссией в «Лолиту»?
Ведь здешняя литературная вселенная не призвала ее, и выходило, что никакого дисбаланса в том, что сделал мерзавец Гумберт Гумберт (Г.Г.!), а после него еще больший мерзавец Клэр Куилти (К.К.!), которого убил крайне ревнивый (прямо как ее выдуманный сицилийский супруг) этот самый Г.Г., и не было.
Но этот дисбаланс все же был – потому что события в данной литературной вселенной, развиваясь так, как придумал это автор, разрушили жизнь дурочки Лолиты, а помимо нее и прочих детей, которых растлевали Г.Г. и его антипод и, вероятно, зеркальный двойник К.К.
Да, дисбаланс, вне всякого сомнения, был, и с самого первого прочтения «Лолиты» он заставлял Нину думать над тем, как бы сложилась судьба Лолиты, девочки пусть и не ангельского характера, но вполне обыкновенной и уж точно ничуть не распутной, как все время пытался внушать читателю Г.Г., если бы она не встретилась с Гумбертом – а вернее, конечно, он с ней.
Сокровенное желание устранить этот дисбаланс, пусть и путем уничтожения ткани романа, в итоге и привело Нину в этот мир.
В мир «Лолиты» – и мир Гумберта Гумберта, который ехал в заштатный городишко Рамздэль в соседнем с ней купе, чтобы после своего прибытия, уверенный, что делать ему там нечего (дом-то родителей его потенциальной жертвы сгорел дотла, видимо, как писал он, а точнее, автор Набоков, от демонического пожара, бушевавшего всю последнюю ночь в жилах Г.Г.), весьма нехотя посетить мать Лолиты, сдававшую комнату, и, уже собираясь возвращаться в Нью-Йорк, узреть в саду Лолиту – и остаться там.
Испоганив тем самым жизнь и самой Лолите, и ее безмозглой матери Шарлотте, погибшей позднее под колесами автомобиля хоть и не напрямую от руки Г.Г., но по причине его преступных действий, да и еще много кому.
Ну нет, раз уж она тут оказалась, то обратно не вернется. Хотя могла бы – потому что при ее повторном проникновении в один и тот же роман все предыдущие изменения в литературной вселенной исчезли бы, и все вернулось на круги своя. По этой причине, исправив течение того или иного романа, точнее не романа, а событий в возникшей из его текстуры параллельной вселенной, Нина никогда более не наведывалась туда ни при каких обстоятельствах.
Иначе пришлось бы все начать заново.
Она провела в «Лолите» уже почти два месяца (хотя, вернувшись, как водится, узнает, что миновало всего семь минут), и это были два месяца ее жизни – пусть и в параллельной вселенной!
Решить, как она остановит Г.Г., было самым простым – и в то же время самым сложным. Проще всего, и в этом Нина не сомневалась, было бы его элементарно ликвидировать. Ведь она, пользуясь сведениями, разбросанными по роману Набоковым, сумела разыскать на Восточном побережье США и университет, в котором Гумберт Гумберт преподавал европейскую литературу, и узнала, что у Г.Г. «срыв» и он «приходит в себя», а потом вышла на психиатрическую клинику, где тот подлечивал свои порядком потрепанные старосветские нервы (жаль, что не преступную душу!), и, наконец, застукала героя на холостяцкой квартире в Нью-Йорке, где тот явно размышлял, что же ему теперь предпринять.
И как реализовать свою преступную страсть к нимфеткам.
К вояжу в «Лолиту» Нина готовилась давно, практически все время с тех пор, как стала одной из посвященных в тайну «Книжного ковчега», понимая, что для путешествия в 1947 год в США надо будет подтянуть не только свой весьма позорный английский.
Ведь о каком немыслимом количестве логистических мелочей ей пришлось думать! О подлинных долларах той эпохи, о поддельных, но выглядящих как настоящие водительских правах штата Нью-Йорк, выданных на имя Нины Дорн (пусть она все еще Арбенина – но ее доктор уже сделал ей предложение руки и сердца, причем три раза… и трижды она отвергала его, так как он упорно отказывался говорить, из какого произведения он родом), об одежде, о тонкостях съема квартиры, о поездке на железной дороге, о содержимом дамской сумочки, о темах для светской беседы на политические и отвлеченные темы, о…
Да просто обо всем!
Немудрено, что понадобилось столько времени, прежде чем Нина решилась.
Решилась остановить Г.Г.
Только вот как? Убить его? Ну да, это не так уж сложно – купить в лавке револьвер, застрелить Гумберта Гумберта в его холостяцкой квартирке-студии (той самой, в Верхнем Истсайде, за двенадцать долларов в неделю – по ценам 1947 года) – и, будучи уверенной, что этот мерзкий педофил никогда больше не доедет до Рамздэля, уйти через свою дверь в свой мир.
Но, как ни крути, она станет убийцей, пусть даже убийцей отвратительного типа из литературной вселенной. Стрелять-то придется по-настоящему и из подлинного револьвера! И в живого, пусть и крайне гадкого, человека.
Ну, можно ему подсыпать яд. Заразить коронавирусом. Ударить дубиной из-за угла. Столкнуть на рельсы нью-йоркского сабвея. Или даже нанять гангстера, чтобы тот пырнул Г.Г. ножом в проулке.
В любом случае на ней будет кровь этого монстра, с чем Нине придется жить. А жить с кровью Г.Г. на руках она уж точно не хотела.
Поэтому пришлось разрабатывать иные, бескровные, варианты.
На самом дне чемодана Нины лежала компактно упакованная солидная порция кокаина, купленная ею в литературном Нью-Йорке за реальные деньги – ее-то она и намеревалась подсунуть Г.Г., а потом стукнуть в полицию, чтобы он загремел на солидный срок в тюрьму.
Потому что, когда он оттуда выйдет (если этому мерзкому растлителю детей вообще суждено будет выйти из тюрьмы), Лолита уже превратится в молодую женщину и не будет вызывать у него интереса.
Конечно, он тогда обратит свое внимание на иных нимфеток, но по крайней мере Лолита будет спасена.
…Осторожно выйдя из своего купе, девушка прошлась по коридору мерно покачивающегося поезда и словно невзначай заглянула в соседнее.
Г.Г., деливший купе с пожилой, спящей у окна дамой, за благополучие которой, по причине ее дряхлого возраста, Нина могла не беспокоиться, строчил что-то в записную книжечку в переплете из черной искусственной кожи, с тисненным золотом годом (1947) и лесенкой в верхнем правом углу – причем делал это наверняка, как писал автор, самым бесовским из своих почерков.
Нина-то знала, что этому криминальному дневнику Г.Г. доверял свои самые сокровенные и наиболее похотливые мысли и что мать Лолиты, обнаружив эти записи и прочитав их, напишет письмо, выбежит в слезах на улицу, чтобы бросить его в почтовый ящик на дороге, – и попадет под колеса автомобиля.
А Лолита, сделавшись сиротой, попадет в лапы Гумберта, уже считавшего, что он попался и ничего хорошего ему не светит.
Г.Г. был так увлечен своими наверняка премерзкими и, вне всяких сомнений, порнографическими мыслями, что Нина, чувствуя, что в ней все закипает, могла несколько мгновений наблюдать за тем, как он строчит карандашиком, высунув от усердия язык.
Тут Гумберт вдруг поднял взгляд – и подозрительно уставился на Нину. Та же, чувствуя, как кровь прилила к лицу, приветливо помахала ему и быстро вернулась к себе.
Вечерело. Взглянув на изящные наручные часики (купленные, как и все на ней, за исключением нижнего белья, в 1947 году, – от тогдашних дамских рейтуз Нина все же решила отказаться), девушка поняла, что пора действовать.
То, что Г.Г. запомнил ее, было, конечно, весьма плохо, но поправимо. Она ведь намеревалась, как и он сам, сойти в Рамздэле… вот только после их обмена любезностями в поезде он тотчас кинется к ней выяснять, что же она тут делает, если уверяла, что едет в столицу штата город Конкорд.
Но Нина в любом случае, даже если бы они не завели друг с другом беседу, переоделась бы и покинула поезд в новом обличье, чтобы не привлекать внимания Г.Г.
А так как она это внимание уже привлекла, требовалось усилить маскировку.
Вынув из чемодан сверток, Нина отправилась в туалет. Причем в мужской.
Она уже опробовала это одеяние несколько раз, поэтому ей понадобилось всего несколько минут, чтобы избавиться от своего яркого экстравагантного дамского наряда, нарочно выбранного для того, чтобы привлечь внимание к одежде, а не к лицу, и перевоплотиться в невысокого, облаченного в широкий пиджак с накладными плечами мужчину с щеточкой усов (накладных!) и в низко надвинутой на глаза коричневой фетровой шляпе.
Шагнув обратно в тамбур, Нина онемела, заметив около двери Г. Г. Девушка чуть было не попятилась обратно, желая запереться в кабинке, но заметила, каким равнодушным взглядом скользнул по ней растлитель Лолиты.
Маскировка удалась!
Нина заспешила в свое купе, но тут раздался знакомый ей низкий голос с чарующим акцентом, круживший голову дамам (и, что ужаснее всего, наивным девочкам!):
– Сэр, вы потеряли!
Нина обернулась и увидела, что Г.Г. держит в руках розовую ленточку – аксессуар из дамского наряда, который, свернутый и затянутый, находился в бумажном пакете в руках Нины.
– Спятили, что ли? Не мое! – буркнула Нина, прикладывая все усилия, чтобы сымитировать бруклинский акцент. И, не вступая с Гумбертом в опасные дискуссии, быстро ушла прочь.
Не желая, чтобы он приперся к ней в купе (и, что хуже всего, осведомился, куда делась попутчица сэра, эффектная итальянско-польская дама), Нина, воспользовавшись тем, что Г.Г. по зову природы (или по требованию гадких сексуальных вожделений, что было более вероятно с учетом его недавних дневниковых записей) заперся в туалете, быстро схватила свой чемодан и перешла в соседний вагон.
Поезд прибыл в Рамздэль без опоздания. Нина, качнув головой, отвергла попытки проводника вагона, где она пряталась, помочь сэру с багажом и лихо выпрыгнула на платформу, в то время как знакомый ей проводник подавал Гумберту его пижонский желтый чемодан.
Поезд, запыхтев, вновь пришел в движение, а Г.Г. завертел головой – явно ожидал, что его будет встречать мистер Мак-Ку, у которого он намеревался снять комнату.
А заодно растлить, если подфартит, его двенадцатилетнюю дочку.
Нина быстро направилась к приземистому деревянному зданию вокзала (в Рамздэле она за эти два месяца была целых три раза и неплохо ориентировалась в городке, столь точно описанном Набоковым: ильмы, белая церковь), зашла за угол и принялась наблюдать за Г.Г.
Тот, оставшись на перроне в гордом одиночестве (в Рамздэле вместе с ними вышли еще три человека), беспокойно ходил туда-сюда, явно ожидая, что мистер Мак-Ку вот-вот подъедет и отвезет его к себе в дом.
Который сгорел прошлой ночью.
Нина когда-то думала, что имеет смысл предотвратить пожар в доме Мак-Ку и тем самым помешать воцарению Гумберта в доме матери Лолиты, но тогда велика была вероятность того, что ошалевший от присутствия в доме другой девочки Г.Г. начнет домогаться уже ее.
И Нина спасет Лолиту, но поднесет Г.Г. на блюдечке с голубой каемочкой иную безвинную жертву. А жертв больше быть не должно – Нина это твердо решила.
За исключением, конечно же, наркодилера Г.Г.
Г.Г. ждал около получаса, а когда уже окончательно стемнело, поплелся к зданию вокзала, чтобы попытаться дозвониться из будки в тот дом, которого больше не существовало.
Потерпев, как и следовало ожидать, полное фиаско, явно озлобленный, Гумберт со своим пижонским чемоданом отправился в расположенный неподалеку мотель. Нина, зная, как будут развиваться события, по крайней мере в романе Набокова, не спускала с Г.Г. глаз. Потому что события в романе – это одно, а происходящее в литературной вселенной того же произведения – совсем другое. И всегда возможны неожиданности.
Таковых, к счастью, в тот майский вечер не произошло. Нина, дождавшись, пока Г.Г. запрется в своем бунгало, поселилась рядом. В регистрационную книгу она записалась как Юджин Дорн – поверх выполненной изящной чернильной вязью строчки: «Профессор Г. фон Гумбертсон, Колумбийский университет, Нью-Йорк».
