– Хеймонскую, господин?
– Да, к короналю. Сможешь доставить нас туда к полуночи?
Дорога к южному пику в целом походила на зигнорскую дорогу, но была круче и не столь ухоженная. В темноте ехать по ее изгибам на такой скорости, какую решился набрать водитель Эремойля – женщина из Стойена, – было опасно, но алое сияние горящих сухих степей освещало и долину, и предгорья, так что риск был не слишком велик. На протяжении всей долгой поездки Эремойль не произнес ни слова. Ему просто нечего было сказать: как могла простая женщина-водитель или парень-посыльный понять внутреннюю сущность Айбиля Каттикауна? Даже сам Эремойль, впервые услышав о том, что один из местных фермеров отказался покинуть свою землю, неправильно истолковал этот характер, вообразив себе какого-то сумасшедшего старого дурака, упрямого фанатика, не желающего видеть грозящую ему опасность. Конечно, Каттикаун был упрям, и, возможно, его можно было назвать фанатиком, но под остальные категории он никак не подходил; он не был сумасшедшим, однако тем, кто, подобно Эремойлю, жил по совершенно иным принципам, его философия могла показаться безумной.
Капитан задумался: что же он сообщит лорду Стиамоту.
Репетировать бесполезно: в нужный момент слова или придут, или не придут. Спустя некоторое время он впал в состояние, похожее на сон наяву: его сознание оставалось ясным, но как бы застыло, лишилось способности мыслить. Парящая лодка легко неслась по головокружительным извивам дороги, поднимаясь из долины в горную местность, иззубренную острыми скалами. К полуночи они достигли лишь подножия горы Хеймон, но повода для беспокойства не было: корональ, как известно, ложился очень поздно, а часто обходился совсем без сна. Эремойль не сомневался, что сможет увидеться с ним.
Где-то уже на середине склона горы Хеймон он незаметно для себя погрузился в настоящий сон и был удивлен и смущен, почувствовав, что посыльный легко трясет его за плечо.
– Лагерь лорда Стиамота, господин.
Растерянно моргая, Эремойль осознал, что сидит, выпрямившись, в парящей лодке, что у него затекли ноги и ноет спина. Луны дошли уже почти до середины неба, и ночь стала уже почти совсем черной – лишь на западе тьму прорезала необыкновенно яркая, фантастическая пламенная рана. Эремойль неловко выбрался из машины. Даже и сейчас, глубокой ночью, в лагере короналя кипела жизнь: во всех направлениях носились посыльные, во многих жилищах горели огни.
Появился адъютант и, узнав Эремойля, в полном соответствии с протоколом отдал ему честь.
– Ваш визит – сюрприз для нас, капитан Эремойль!
– Я бы сказал, что и для меня тоже. Лорд Стиамот в лагере?
– Корональ проводит совещание штаба. Он ожидает вас, капитан?
– Нет, – честно признался Эремойль. – Но я должен поговорить с ним.
Адъютанта это нисколько не удивило. Штабные заседания среди ночи, региональные командующие, являющиеся без вызова или предупреждения для совещания с властелином, – а почему бы и нет? Это война, и к ней неприменимы те строгие правила и установления, которым подчиняется жизнь Замка. Эремойль прошел следом за офицером через весь лагерь к восьмиугольному шатру, украшенному Горящей Звездой – гербом короналя. Шатер окружало кольцо стражников, столь же неприветливых и мрачных, как и те, которые охраняли вход в каньон Каттикауна. За минувшие восемнадцать месяцев произошли уже четыре покушения на жизнь лорда Стиамота. Все покушавшиеся были метаморфами, но ни одному из них не удалось даже приблизиться к намеченной жертве. За всю историю Маджипура еще ни один корональ не умирал насильственной смертью – правда, до Стиамота ни один из них не воевал.
Адъютант негромко переговорил с командиром стражников, и Эремойль внезапно оказался в окружении множества вооруженных людей; сильные пальцы до боли крепко ухватили его за руки, а прямо в глаза ударили ослепительные лучи света. На мгновение он был обескуражен внезапным нападением, но почти сразу же пришел в себя.
– Что это значит? Я – капитан Эремойль.
– Если только не меняющий форму, – ответил один из стражников.
– И вы думаете, что сможете узнать это, держа меня за руки и ослепляя фонарями?
– У нас свои методы, – буркнул другой голос.
Эремойль рассмеялся.
– Ни одного, который можно было бы считать надежным. Но давайте проверяйте меня, и поживее. Мне необходимо поговорить с лордом Стиамотом.
Они и на самом деле занялись проверкой. Кто-то дал ему полоску зеленой бумаги и велел лизнуть ее языком. Эремойль послушно лизнул; бумажка окрасилась в оранжевый цвет. Кто-то еще попросил разрешения отрезать несколько волосинок с его головы, сделал это, не дожидаясь ответа, и поджег волосы. Эремойль с изумлением наблюдал за действиями стражников. Последний раз он был в лагере короналя месяц тому назад и не видел ничего подобного. Должно быть, решил он, было еще одно покушение или же приперся какой-нибудь ученый шарлатан, придумавший новые, якобы безошибочные, способы проверки. Насколько было известно самому Эремойлю, отличить метаморфа, принявшего человеческую форму, от подлинного человека можно было разве что при помощи вскрытия, но он вовсе не намеревался соглашаться на эту крайнюю меру.
– Все в порядке, – наконец услышал он. – Вы можете войти.
Тем не менее стражники сопровождали его и далее. Ослепленные ярким светом глаза Эремойля с трудом привыкали к окружающему полумраку, но спустя секунду-другую он все же разглядел в глубине шатра полдюжины фигур и среди них – лорда Стиамота. Присутствовавшие, похоже, молились. Он слышал негромкие восклицания и ответы, обрывки фраз из древнего священного писания. Неужели таковы теперь штабные совещания у короналя? Эремойль прошел вперед и остановился в нескольких шагах от группы. Он узнал только одного из приближенных короналя – Дамланга Бибирунского, которого называли вторым или третьим в списке претендентов на трон; остальные, похоже, даже не были военными – пожилые люди в гражданских одеждах, судя по их виду – городские жители, больше похожие на поэтов или, может быть, толкователей снов, но уж никак не на воинов. Но ведь война почти закончилась.
Корональ взглянул в строну Эремойля, но, кажется, даже не заметил его.
Эремойль был поражен неуверенным бегающим взглядом лорда Стиамота. За три года войны корональ заметно постарел, но сейчас этот процесс, видимо, резко ускорился – он выглядел съежившимся, бесцветным, хилым: обтянутое сухой серой кожей лицо, тусклые глаза. На вид ему можно было дать и сто лет, однако он был не старше Эремойля – человек средних лет, которому на самом деле было еще далеко до старости. Эремойль помнил тот день, когда Стиамот вступил на трон. Именно тогда Стиамот поклялся положить конец безумиям этой непрекращающейся необъявленной войны с метаморфами, собрать древних аборигенов планеты всех вместе и изгнать их с территорий, освоенных людьми. С тех пор прошло всего лишь тридцать лет, а корональ выглядел так, будто прожил едва ли не столетие. Но ведь все время своего царствования он провел на полях войны, чего не делал еще ни один корональ, властвовавший до него, и, вероятно, не сделает ни один из будущих правителей. Стиамот вел кампании в долине Глэйджа, в жарких южных провинциях, в густых лесах северо-востока, на плодородных равнинах близ залива Стойен, год за годом окружая меняющих форму силами своих двадцати армий и сгоняя их в лагеря. И теперь он почти выполнил свою задачу – на свободе остались только отдельные группы метаморфов в северо-западных провинциях. Долгая борьба близилась к завершению, жестокое бытие в условиях войны уходит в прошлое, и совсем скоро, ласковой весенней порой, короналю предстоит вернуться в Горный замок и наконец насладиться теми радостями, которые дает обладание троном. Пока шла война, Эремойль иногда задавался вопросом, как поступит лорд Стиамот в том случае, если понтифекс умрет и, согласно закону, короналю придется перейти на верховный престол и переселиться в Лабиринт: не решится ли он отказаться от этого и сохранить за собой звание короналя, чтобы иметь возможность оставаться на полях сражений? Но понтифекс, по имевшимся сведениям, пребывал в добром здравии, а перед ним находился лорд Стиамот, казавшийся утомленным маленьким старичком, стоящим на краю могилы. И Эремойля вдруг словно осенило – он понял то, чего не сумел постичь Айбиль Каттикаун: причину стремления лорда Стиамота как можно быстрее полностью завершить войну независимо от того, какую за это придется заплатить цену.
– Кто это там? – спросил корональ. – Финивэйн?
– Эремойль, мой властелин. Командующий отрядами, проводящими поджоги.
– Эремойль. Да. Эремойль. Я вас вспомнил. Ну, садитесь с нами. Мы возносим благодарение Божеству за окончание войны, Эремойль. Эти люди прибыли от моей матери, Хозяйки Острова, охраняющей наши сны, и мы проведем ночь в песнях восхваления и благодарности, поскольку утром огненный круг замкнется. Ну что, Эремойль? Садитесь, пойте с нами. Вы ведь знаете гимны, посвященные Повелительнице Снов, не так ли?
Эремойль слушал слабый надтреснутый голос короналя и чувствовал, что у него подгибаются колени. Этот негромкий, тонкий как нить, сухой звук – все, что осталось от некогда царственного тона верховного правителя. Этот герой, этот полубог был изнурен и сломлен долгой войной, от него уже ничего не осталось, он превратился в призрак, в тень. Увидев его в этом обличье, Эремойль спросил себя: а был ли лорд Стиамот когда-либо той величественной персоной, образ которой хранила память, или же, возможно, этот образ – лишь миф, созданный в воображении, а сам корональ всегда был куда более мелкой личностью, чем казался со стороны?
Лорд Стиамот сделал приглашающий жест. Эремойль неохотно подошел поближе.
Он думал о тех словах, которые намеревался сказать, ради которых прибыл сюда: «Мой властелин, там, на пути огня, остался человек, который не уйдет со своей земли и не позволит увезти себя силой, которого нельзя будет удалить иначе, как лишив его жизни. Но, мой властелин, этот человек слишком прекрасен, чтобы поступать с ним столь жестоко. И потому я прошу вас, мой властелин, прекратить распространение огня – может быть, применить какую-то иную стратегию, чтобы мы могли захватить метаморфов, когда они будут бежать из огненного кольца… но не позволять огню продвинуться далее той точки, которой он уже достиг, потому что…»
Нет.
Он видел, что просить короналя задержать окончание войны хотя бы на один час абсолютно бесполезно. Ни ради Каттикауна, ни ради Эремойля, ни ради священной Хозяйки Острова Сна, матери Стиамота, движение огня не могло быть остановлено, поскольку стремление короналя завершить войну было наиглавнейшей силой, перед которой не могло устоять ни одно реальное или кажущееся препятствие. Эремойль мог бы попытаться остановить огненную атаку своей собственной властью, но просить позволения у короналя бессмысленно.
Лорд Стиамот вновь повернулся к Эремойлю.
– Что с вами, капитан? Что вас гнетет? Идите, садитесь возле меня. Пойте с нами, капитан. Присоедините свой голос к благодарению.
Они запели гимн. Эремойль не знал мелодии и негромко подтягивал, стараясь попадать если не в тон, то хотя бы в ритм. Потом последовал еще один гимн и еще один; следующий оказался ему знаком, и он принялся громко и немелодично подпевать. Наверное, уже близился рассвет. Он тихонько отодвинулся в тень и выбрался из шатра. Да, солнце уже окрасило первыми зеленоватыми лучами вершину горы Хеймон с востока, хотя пройдет еще час или немного больше, прежде чем свет озарит склон горы и обреченные долины к юго-западу от нее. Эремойль с тоской подумал, как хорошо было бы заснуть на неделю. Он осмотрелся и почти сразу же увидел адъютанта.
– Не могли бы вы послать от моего имени приказ моему начальнику штаба на пик Зигнор?
– Конечно, господин.
– Передайте ему, что на него возлагается ответственность за следующий этап огненной атаки и что ему следует действовать по утвержденному мною плану. Я останусь здесь на день, немного отдохну и вернусь в свой штаб к вечеру.
– Да, господин.
Эремойль отвернулся, посмотрел на запад. Там все еще царила ночь и лишь отблески пламени, пылавшего в зоне огня, рассекали тьму. Вероятно, Айбиль Каттикаун всю ночь провозился с насосами и брандспойтами, поливая свои поля. Это, конечно, было бесполезно: огонь такой силы пожирает все на своем пути и не останавливается до тех пор, пока есть чему гореть. Значит, Каттикаун умрет, черепичная крыша его жилища обрушится… – и помешать этому никак нельзя. Его можно спасти, лишь заставив несколько ни в чем не повинных солдат рисковать своей жизнью, да и то без гарантии успеха; еще его можно спасти, если он, Эремойль, откажется выполнить приказ лорда Стиамота, но это будет не спасением, а лишь небольшой отсрочкой гибели. Итак, он умрет. После девяти лет участия в войне, думал Эремойль, я в конце концов дошел до того, что погубил жизнь, жизнь одного из своих сограждан. Но чему быть, того не миновать. Да, не миновать.
Несмотря на невероятную усталость, он не мог заставить себя уйти и провел на наблюдательном посту еще примерно час, пока не увидел первые вспышки огня в предгорьях около Бизферна или, возможно, Домгрейва. Значит, утренняя бомбардировка зажигательными снарядами началась. «Война скоро завершится», – сказал он себе. Последние враги уже бегут к безопасному побережью. Они будут интернированы и переправлены через море, и в мире снова наступит тишина. Спиной Эремойль ощущал тепло летнего солнца, а лицом – жар разраставшегося внизу пламени. «В мире снова наступит тишина», – повторил он про себя и пошел искать место, где можно было бы поспать.
Часть III
На пятый год плавания
Эта запись сильно отличалась от первой. Она не так изумила и потрясла Хиссуна: конечно, история печальная, трогательная, но она не коснулась таких глубин его души, какие затронула сага об отношениях девушки и гэйрога. И все же он сознает, что узнал много о природе ответственности, о тех конфликтах, которые возникают в противостоянии сил, ни одну из которых нельзя назвать неправой, и о том, что представляет собой истинная стойкость духа. Также он узнал кое-что о процессе сотворения мифов – ведь во всей истории Маджипура действительно не было ни одной столь богоподобной личности, как лорд Стиамот, великий правитель-воин, сломивший силу злокозненных аборигенов, меняющих форму. За восемь тысяч лет почитания он стал объектом воистину благоговейного поклонения, фигурой, исполненной грандиозного величия и блеска. Лорд Стиамот из знакомого с малых лет мифа все так же продолжает существовать в сознании Хиссуна, но теперь ему необходимо потесниться, чтобы освободить место для Стиамота, увиденного глазами Эремойля, – того усталого, бледного, изможденного, маленького, преждевременно состарившегося человека, который посвятил всю жизнь войне и тем самым сжег дотла свою душу. Герой? Несомненно! С этим могут не согласиться разве только метаморфы. Но полубог ли он? Нет, он человек, которому не чуждо ничто человеческое, очень ранимый и донельзя утомленный. Очень важно никогда не забывать об этом, говорит себе Хиссун, и в этот момент сознает, что те минуты, которые он незаконно проводит в Регистре памяти душ, дают ему истинное образование, позволяют надеяться на получение докторской степени в науке знания жизни.
Далеко не сразу он чувствует себя готовым отправиться на следующий урок. Но через некоторое время пыль с бумаг налогового архива начинает вновь просачиваться к глубинам его «я», и он жаждет приключений, подвигов. Значит, обратно в Регистр. Необходимо восстановить подлинную сущность и других легенд.
Когда-то давным-давно в море вышел корабль, полный сумасшедших, решивших пересечь Великий океан, – самая безумная из всех безумных затей, но это безумие было великолепным. Хиссун решает принять участие в этом плавании и выяснить, что же сталось с его командой. Небольшое исследование позволяет выяснить имя капитана: Синнабор Лавон, уроженец Замковой горы. Пальцы Хиссуна легко пробегают по кнопкам, указывая дату, место, имя… И вот он снова сидит в кресле, чуть настороженный, выжидающий, готовый выйти в море.
Шел пятый год плавания, когда Синнабор Лавон заметил первые пряди драконовой травы, извивавшиеся в воде рядом с бортами судна.
Конечно, он и понятия не имел о том, что это такое, поскольку прежде никто на Маджипуре ни разу не видел драконову траву. Эта отдаленная часть Великого океана никогда еще не исследовалась. Но Синнабор Лавон точно знал, что шел уже пятый год рейса, так как каждое утро аккуратнейшим образом записывал в вахтенном журнале дату и координаты судна, чтобы исследователи не утратили своего психологического настроя в этом безграничном и монотонном океане. И потому он был уверен, что этот день относится к двадцатому году правления понтифекса Дизимаула и короналя лорда Ариока и что идет пятый год с тех пор, как «Спурифон» вышел из порта Тил-омон в кругосветное плавание.
Сначала он принял заросли драконовой травы за скопище морских змей. Казалось, что ими движет какая-то внутренняя сила, крутит их, извивает, сплетает и расплетает. В толще спокойной темной воды эти заросли переливались, мерцая, богатейшим набором цветов; каждая нить сверкала изумрудными, голубыми и ярко-красными бликами. С правого борта было видно небольшое пятно водорослей, а вдоль левого борта они тянулись по глади моря длинной и довольно широкой полосой.
Лавон оперся на перила и посмотрел на нижнюю палубу. Там возились три косматые четверорукие фигуры: скандары – члены экипажа чинили сети или притворялись, что чинят. Они встретили его появление кислыми, угрюмыми взглядами. Плавание им, как и большей части команды, уже давно осточертело.
– Эй, вы, там! – заорал Лавон. – Черпак за борт! Ухватите-ка несколько этих змей!
– Змей, капитан? О каких змеях вы говорите?
– Вон они! Рядом! Вы что, не видите?
Скандары дружно посмотрели в воду, а затем вновь перевели взгляды, на сей раз не лишенные некоторой покровительственности и победительного торжества, на Синнабора Лавона.
– Вы говорите об этой траве в воде?
Лавон всмотрелся пристальнее. Трава? Судно уже миновало первые пятна водорослей, но впереди тянулись обширные поля, и он прищурился, пытаясь рассмотреть отдельные нити в этих колеблющихся массах. Морская трава шевелилась совершенно по-змеиному. Но Лавон, как ни всматривался, не мог разглядеть ни голов, ни глаз. Что ж, возможно, это и вправду трава. Он нетерпеливо взмахнул рукой, и скандары без всякой спешки принялись разворачивать стрелу, к которой была прикреплена сеть-черпак для сбора биологических образцов.
Когда Лавон спустился на нижнюю палубу, там уже лежала кучка водорослей, а вокруг них по доскам быстро растекалась лужица; его успели опередить: возле находки столпились первый помощник Вормечт, главный штурман Галимойн, исследовательница Жоачил Нур с парой ее ученых и Микдал Хасц, летописец. В воздухе чувствовался острый аммиачный запах. Трое скандаров стояли позади, демонстративно зажимая носы, и что-то неодобрительно бормотали, ни к кому не обращаясь, но остальные смеялись, тыкали пальцами в траву, возбужденно переговаривались и вообще выглядели гораздо более оживленными, чем на протяжении нескольких последних недель.
Лавон опустился на колени перед добычей. Без сомнения, уловом на этот раз оказалась какая-то морская водоросль: каждый плоский мясистый лист в виде ленты был длиной в человеческий рост, шириной с мужское предплечье и толщиной в палец. Все это непрерывно судорожно дергалось, словно к каждой ленте было прикреплено по нескольку ниточек, за которые кто-то дергал; но по мере высыхания движения с каждой секундой становились все медленнее, а яркие цвета быстро тускнели.
– Зачерпните-ка побольше, – распорядилась Жоачил Нур, обращаясь к скандарам. – Только сразу вывалите в ведро с забортной водой, чтобы подольше сохранить их живыми.
Скандары не пошевелились.
– Вонь, – проворчало одно из волосатых существ, – такая мерзкая вонь.
Жоачил Нур сделала несколько шагов в их сторону – невысокая худенькая женщина рядом с этими гигантами казалась ребенком – и сердито взмахнула рукой. Скандары, пожимая плечами, взялись за дело.
– Что вы об этом думаете? – обратился к ней Синнабор Лавон.
– Морские водоросли. Неизвестная разновидность, но так далеко в море все оказывается новым. Интересные изменения цвета. Я не знаю, вызваны ли они каким-то особым распределением пигмента или являются просто оптическим эффектом, игрой света в разделенных между собой слоях эпидермиса.
– А движения? Морские водоросли не обладают мускулатурой.
– К движению способно множество растений. Незначительные колебания электрического потенциала изменяют плотность воды, содержащейся в разных частях растения. Знаете о чувствильниках, которые растут на северо-западе Зимроэля? Они обладают способностью съеживаться от крика. Морская вода – превосходный проводник, так что морские водоросли должны получать самые разные электрические импульсы. Мы внимательно изучим их. – Жоачил Нур улыбнулась. – Должна признаться, они для меня словно дар Божества. Еще одна неделя плавания по пустынному океану – и я прыгнула бы за борт.
Лавон кивнул. Он ощущал то же самое: отвратительную убийственную скуку, ужасное, гнетущее сознание того, что сам обрек себя на бесконечное путешествие в никуда. Даже он, отдавший семь лет жизни организации этой экспедиции и всей душой желавший довести ее до конца, даже он на пятый год плавания чувствовал себя парализованным апатией, скованным ею по рукам и ногам…
– А как вы относитесь к идее нынче же вечером сделать нам сообщение? – обратился Лавон к исследовательнице. – Предварительные результаты. Уникальная новая разновидность морских водорослей.
Жоачил Нур не глядя взмахнула рукой; скандары без единого слова подняли полную воды бадью с выловленными водорослями и потащили в лабораторию. Все трое биологов ушли следом за ними.
– Их хватит не только для предварительного, но и для самого подробного изучения, – заметил первый помощник Вормечт. – Посмотрите, нет, только посмотрите туда! Их там совсем немало!
– А может быть, даже слишком много, – вставил Микдал Хасц.
Синнабор Лавон повернулся к летописцу, маленькому человечку с выцветшими глазами, перекошенной фигурой – одно плечо было заметно выше другого – и хрипловатым голосом.
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду забитые роторы, капитан. Если водорослей станет слишком уж много. Мне приходилось читать рассказы обитателей Старой Земли об океанах, настолько густо заросших водорослями, что суда безнадежно запутывались в них, команды питались крабами и рыбой и в конечном счете умирали от жажды, а корабли со скелетами на борту сотни лет дрейфовали по этим морским лугам…
– Фантазии. Сказки. – Главный штурман Галимойн фыркнул.
– А что, если это случится с нами? – спросил Микдал Хасц.
– Вы думаете, такая вероятность действительно есть? – поддержал его Вормечт.
Лавон не сразу сообразил, что все смотрят на него. Он вгляделся в море. Да, водорослей, похоже, становилось все больше. Впереди по курсу они формировали скопления, похожие на глубоко сидящие в воде плоты, а их ритмичные конвульсии, казалось, заставляли почти неподвижную воду пульсировать и волноваться. Но «плоты» отделялись один от другого широкими каналами. Существовала ли вероятность того, что эти водоросли смогут застопорить движение такого хорошего судна, как «Спурифон»? На палубе воцарилась тишина. Ситуация становилась почти комической: всеобщий страх перед угрозой, которую представляют собой морские водоросли, встревоженные офицеры разошлись во мнениях и спорят между собой, капитан должен принять решение, которое может означать жизнь или смерть…
Настоящую угрозу, думал Лавон, представляют не водоросли, а скука. Уже на протяжении многих месяцев плавания ничего не происходило, и пустоту однообразных дней приходилось заполнять самыми разными развлечениями, вплоть до отчаянно безрассудных. Каждое утро из-за Зимроэля поднималось неестественно огромное бронзово-зеленое тропическое солнце; в полдень его обжигающий глаз взирал прямо из центра безоблачного неба, после чего оно спускалось к немыслимо далекому горизонту… и на следующий день все повторялось без малейших вариаций. Уже несколько недель не было дождя, погода вообще не менялась. Великий океан заполнил всю вселенную. Они не видели ни клочка земли, даже вершин островов вдалеке, ни единой птицы, никаких водных животных. При такой жизни неизвестная разновидность морской водоросли показалась чудесным открытием. Безжалостная тоска по хоть какой-нибудь деятельности разъедала дух путешественников, подготовленных и просвещенных исследователей, которые когда-то восторженно восприняли возникшую в воображении Лавона картину странствия эпических масштабов, а теперь мрачно и печально сознавали, что мгновение романтичного безумия обернулось для них загубленными жизнями. Когда составлялись планы первой в истории экспедиции через Великий океан, занимавший почти половину их гигантской планеты, никто не ожидал, что она окажется вот такой. Люди грезили о ежедневных приключениях, фантастических новых животных, не отмеченных на картах необитаемых островах, им представлялись ужасные штормы, небеса, затянутые облаками пятидесяти невиданных оттенков, которые распарывают ослепительные молнии… Но только не это ужасающее однообразие, бесчисленное повторение одинаковых дней. Лавон уже начал опасаться бунта, поскольку на то, чтобы достичь дальних пределов Алханроэля, могло потребоваться еще семь или девять, а может быть, и одиннадцать лет, и он сомневался, что все члены экипажа обладают достаточной силой духа, чтобы воспринять такую перспективу.
Уже очень многим приходила в голову мысль: а не лучше ли развернуть судно и направиться обратно к Зимроэлю? Были моменты, когда даже он сам задумывался об этом. А потому… «Давайте отправимся на поиски риска, – думал он, – и, если потребуется, выдумаем его сами! Давайте бросим вызов опасности, которую представляют морские водоросли, будь она реальной или воображаемой! Угроза опасности пробудит нас от смертельно опасной летаргии».
– Мы сможем преодолеть эти заросли, – объявил Лавон. – Будем двигаться вперед.
Но не прошло и часа, как его начали одолевать сомнения. Стоя на мостике, он внимательно следил за все сильнее сгущавшимися зарослями водорослей. Островов, которые они образовывали, теперь становилось меньше, но они оказывались все крупнее, по пятьдесят и по сто ярдов в поперечнике, а каналы между ними становились все уже. Вся поверхность моря пребывала в движении, плавно волновалась и словно бы поеживалась. Под жгучими лучами стоявшего почти в зените солнца водоросли обрели более богатую цветовую гамму, с невероятной скоростью и резкостью меняли оттенки, как будто прямо на глазах набирали энергию от солнца. По проливам во множестве перемещались какие-то существа: огромные многоногие твари, похожие на крабов с округлыми узловатыми зелеными панцирями, и гибкие змеевидные животные, передвигавшиеся рывками, словно кальмары, в погоне за какой-то еще живностью, слишком мелкой для того, чтобы Лавон мог разглядеть ее с капитанского мостика.
– Может быть, изменим курс, – нервно предложил Вормечт.
– Стоит подумать, – ответил Лавон. – Я пошлю впередсмотрящего, чтобы он попробовал узнать, насколько далеко тянется это безобразие.
Изменение курса даже на несколько градусов нисколько не привлекало его. Его курс был определен, его решение было давно принято, но он опасался, что любое отклонение окончательно уничтожит его все более и более слабеющую уверенность. И все же он ни в коей мере не был одержимым лишь одной своей идеей, маньяком, стремящимся вперед, не думая об опасности. Суть в том, что он отчетливо сознавал, с какой легкостью экипаж «Спурифона» растеряет то немногое, что еще оставалось от воодушевления и энтузиазма, вызванных грандиозностью предприятия, за которое они взялись.
Маджипур переживал свой золотой век – время героических личностей и величественных свершений. Исследователи проходили повсюду: по выжженным солнцем пустыням Сувраэля, лесам и болотам Зимроэля, девственным просторам Алханроэля, по окружавшим эти три континента архипелагам и отдельным островам. Население быстро увеличивалось, поселения превращались в города, а города – в огромные столицы, с соседних планет прибывали в поисках удачи поселенцы, принадлежавшие к нечеловеческим расам… Мир Маджипура волновался, менялся, рос во всех отношениях. И Синнабор Лавон выбрал для себя самый безумный подвиг из всех: пересечь Великий океан на корабле. Никто и никогда еще не предпринимал подобной попытки. Из космоса было хорошо видно, что вода занимает половину поверхности гигантской планеты, что континенты, несмотря на свои колоссальные размеры, стеснились в одном полушарии, а весь остальной мир являет собой пустынный океан. И хотя с тех пор, как люди приступили к колонизации Маджипура, прошло уже несколько тысяч лет, на суше все время находилось очень много дел, и Великий океан был предоставлен самому себе – да еще армадам морских драконов, которые в своих миграциях, растягивавшихся на десятилетия, неустанно пересекали его с запада на восток.
Но Лавон был влюблен в Маджипур и мечтал о том, чтобы заключить весь этот мир в объятия. Он пересек его от Амблеморна, находившегося у подножия Замковой горы, до Тил- омона, лежавшего на другом берегу Великого океана. И теперь, движимый неодолимой потребностью замкнуть круг, вложил все свои средства и энергию в оснащение этого величественного корабля, гордого и независимого, как остров, на борту которого вместе с подобными ему безумцами, составлявшими команду, намеревался провести десять или даже больше лет, исследуя неведомый океан. Он знал, и, вероятно, его спутники тоже, что поставленная задача может оказаться невыполнимой. Но если они добьются успеха и благополучно приведут свой корабль в гавань на восточном побережье Алханроэля, куда со стороны океана не входило еще ни одно судно, то их имена будут жить вечно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=126940&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
