Дверь отворилась, и референт доложил о прибытии делегации. «Благоволите пригласить», – отозвался фон Ягов и достал из инкрустированной перламутром шкатулки сигару. Статс-секретарь приподнялся, приветствуя вошедших, и, указав зажатой между двумя пальцами сигарой на ближние стулья, произнес: «Присаживайтесь», – и опять упал в кресло.
С двумя посетителями статс-секретарь был знаком. Представитель разведки Министерства обороны полковник Рицлер и раньше частенько посещал этот кабинет, а Макс Циммер являлся уполномоченным германского и австрийского посольств по делам антироссийских националистических движений, которые финансировались Германией и Австро-Венгрией. Грузный незнакомец, как догадался фон Ягов, и был господином Гельфандом, которого не так давно просил принять посол в Турции Курт фон Вагенхейм.
Историческая справка
Парвус (настоящее имя и фамилия Александр Львович Гельфанд,1869–1924) еврей белорусского происхождения, участник российского и германского социал-демократического движения. С 1903 меньшевик. Участвовал в Революции 1905-07; сослан в Туруханск; бежал в Германию. Вместе с Л. Д. Троцким разрабатывал так называемую теорию "перманентной революции". Занимался предпринимательством. В годы 1-й мировой войны издавал в Берлине журнал "Колокол", выступавший в поддержку Германии в войне; сотрудничал с немецким Генеральным штабом. Жил в Германии, занимался крупными финансовыми комбинациями. С 1918 г. отошел от политической деятельности.
В январе Вагенхейм имел беседу с Гельфандом и, как следует из депеши немецкого посла, социалист – негоциант заверял его в полном совпадении интересов Германии и русских революционеров. Фон Ягов понимал, что речь будет идти именно об этом, но и не только.
Визитёры давно заняли свои места и приготовились к разговору, но статс-секретарь молчал и продолжал крутить в руках сигару. Возникла пауза, которую, поднаторевший в дипломатических встречах, фон Ягов умышленно затянул. Это должно было вызвать некоторую неловкость у гостей, и подчеркнуть превосходство хозяина кабинета. Однако слишком долгое молчание грозило превратить неловкость гостей в раздражение, а это уже могло помешать плодотворной беседе, поэтому фон Ягов отложил сигару в сторону, двумя пальцами разгладил усики и промолвил, обращаясь к полковнику Рицлеру:
– Слушаю вас.
– Позвольте представить русского социалиста и бизнесмена господина Парвуса, – пророкотал полковник. Фон Ягов с удивлением приподнял брови и перевёл вопросительный взгляд на Гельфанда. Статс-секретарь лукавил – он прекрасно знал прозвище белорусского еврея, но посчитал, что пояснение, всегда похожее на оправдание, окажется весьма кстати. Однако в разговор с некоторым подобострастием вмешался Циммер:
– Так ещё зовут господина Гельфанда, – пояснил он. Фон Ягов недовольно поморщился, но тут же надел маску любезности и вежливо уточнил:
– Так, статья господина Троцкого «Некролог живому другу – о вас?»
– Обо мне, – довольно отозвался Гельфанд, посчитав подобную осведомленность высокопоставленного немецкого чиновника за комплимент. Его огромные на выкате чёрные глаза заблестели от удовольствия. Чтобы скрыть самодовольную улыбку, мужчина напрягся так, что расстегнулась одна из пуговиц на жилетке, не выдержав напора большого живота.
– Так что, господин… э-э-э… Парвус, имеете сообщить? – сделавшись подчёркнуто официальным, спросил статс-секретарь МИДа. Гельфанд был далеко не глупым человеком, поэтому постарался произвести на высокопоставленного собеседника максимально благоприятного впечатление. Он откашлялся и твёрдо произнес:
– Постараюсь быть краток, – Гельфанд кинул быстрый взгляд на Ягова, чтобы оценить его первую реакцию, но статс-секретарь оставался невозмутимым. Нисколько не смутившись, Парвус продолжил:
– Не вижу смысла останавливаться подробно на общественно-политическом моменте в моей стране. Полагаю, вы это знаете лучше меня, – Гельфанд многозначительно покосился на представителя разведки полковника Рицлера: – Уже сейчас в России есть силы, цели которых совпадают с интересами Германии, а именно: свержение Николая II, Падение самодержавия необходимо как самой российской империи, так и прогрессивным силам в Европе. В этом случае мировая война будет завершена в самом благоприятном для Германии варианте.
Русские революционеры смогут достичь своих целей только при условии раздела Российской империи на малые государства. Для этого необходима консолидация всех политических сил, как внутри России, так и за её пределами, – Парвус умолк, вновь пытаясь определить эффект от своей речи, но не смог.
Социалист хитрил. Ни одна из партий, даже сам Парвус не подписались бы под таким заявлением, но обстоятельства требовали некоторой доли лукавства, и Гельфанд с прежней непоколебимостью продолжил: – Отельные фракции политических партий пока разобщены, между ними существует несогласованность. Меньшевики ещё не объединились с большевиками, но последние уже приступили к действиям, – и вновь Парвус покривил душой.
Лидер партии большевиков Ульянов сейчас жил за границей и в полном безденежье едва сводил концы с концами. При этом Гельфанд прекрасно знал, что антиправительственные выступления невозможны во время войны. Ю. Мартов (Цедербаум), П. Аксельрод и другие лидеры фракции в РСДРП понимали, что подобный исход грозил России большими территориальными, экономическими – вплоть до развала государственности – потерями.
Чтобы согласиться на подобный вариант, необходимо было обладать изрядным цинизмом и нелюбовью к своей Родине. Такая кандидатура на роль исполнителя у Парвуса имелась. Он с небезосновательной уверенностью рассчитывал, что Ленин согласится на такое сотрудничество.
Фон Ягов слушал собеседника, а тот, вдохновлённый его вниманием, с ещё большим красноречием продолжал: «План может быть осуществлён только под руководством русских социал-демократов. Радикальное крыло этой партии уже приступило к действиям. Но важно, чтобы к ним присоединилась и умеренная фракция меньшевиков. Пока такому объединению препятствовали только радикалы. Но две недели назад их лидер Ленин сам поставил вопрос об объединении с меньшевиками».
Последующие несколько минут Гельфанд говорил о способах и методах ведения революционной борьбы: «…Необходимо своевременно разложить народ России посредством пропаганды. В этой части особое внимание должно уделяться изданию газет и журналов соответствующего толка. Какой бы ни казалась невероятной информация, всегда найдутся недовольные обстоятельствами своей жизни, а виновата будет, как известно, действующая власть. Сюда же можно отнести организацию международной кампании в прессе против России.
Как показали события 1901-05 годов, наиболее действенными методами борьбы являются забастовки и стачки. Тут главное выдвинуть заведомо невыполнимые условия. Яркий пример эффективности – Обуховская стачка. Как известно, в результате остановки завода, нарушилось снабжение военного флота России тяжелым артиллерийским вооружением. Не стоит гнушаться и террористическими актами.
Русские социал-демократы могут достичь своей цели только в результате полного уничтожения царизма. Германия же не сможет выйти из войны, если до этого не вызовет революционный пожар в России».
Постепенно скептицизм статс-секретаря улетучивался. Парвус говорил уже довольно долго и в заключении обратил внимание на организацию массовых протестных выступлений, во время которых достаточно просто устроить провокации. Желательно с принесением «сакральной» жертвы».
«…Я готов предпринять первые шаги в этом направлении, но мне… – при этих словах Парвус умолк, талантливо изобразив нерешительность. Монолог у Гельфанда получился достаточно сбивчивым, но убедительным.
– Ну-ну, продолжайте, – приободрил его фон Ягов, вполне понимая, о чём сейчас пойдет речь и оказался прав.
– …Мне понадобятся денежные средства и немалые, – проговорил Парвус, набычившись, и его рыбьи глаза, казалось, готовы были выпасть из глазниц.
– Во сколько вы оцениваете…? – спросил статс-секретарь.
– Не менее двадцати миллионов марок, – твёрдо ответил Гельфанд. Фон Ягов молчал. Наконец, статс-секретарь кашлянул и произнес:
– Ладно. Благоволите всё вами сказанное изложить в письменной форме. Желательно, чтобы это был уже готовый план действий. Разумеется, без указаний каких либо сроков.
На этом встреча был завершена. Приготовленная фон Яговым тетрадь для записей так и осталась чистой.
Уже в начале марта на столе у главы МИДа Германии лежал документ, получивший впоследствии название ««Меморандум д-ра Гельфанда». Обширная программа Парвуса, названная незамысловато: «Подготовка массовой политической забастовки в России», была составлена на 20 страницах и, в частности, содержала положения:
• о массовой забастовке под лозунгом «Свобода и мир», которая должна выйти из Петрограда и охватить оружейные фабрики и железнодорожные линии по всей России;
• об агитации среди рабочих в портовых городах (Одессе, Севастополе) и на судостроительных верфях (Николаев);
• о побеге политзаключённых из Сибири и использовании их в качестве революционных агитаторов в Петрограде;
• об использовании русской прессы в Европе для влияния на позицию нейтральных стран, подтолкнуть их к вступлению в войну на стороне Германии;
• об Украине: «подстрекательство против русского господства за автономию, особенно среди крестьян».
Похожие пункты касались Финляндии и Кавказа. Его план предполагал диверсионную деятельность – взрывы мостов «как в 1904–1905 годах», поджоги нефтехранилищ в Баку.
В результате вопрос решился положительно. Деньги Парвус получил и с лихвой. Когда фонд МИДа иссяк, статс-секретарь был вынужден отправить телеграмму следующего содержания:
СТАТС-СЕКРЕТАРЬ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ – МИНИСТРУ ФИНАНСОВ ГЕРМАНИИ
Берлин, 6 июня 1915 г
На революционную пропаганду в России требуется 5 млн. марок. Так как мы не можем покрыть эту сумму из фондов, находящихся в нашем распоряжении, я просил бы Ваше превосходительство предоставить её мне по статье VI раздела II бюджета на непредвиденные расходы. Я был бы чрезвычайно благодарен Вашему превосходительству, если бы Вы сообщили мне о предпринятых Вами действиях.
ЯГОВ
Вышеупомянутый документ хранится в архиве германского Министерства иностранных дел: Auswertiges Ami, Weltkrieg, 11 с seer. Band 5, A 8629. «Меморандум Парвуса» не датирован, но зарегистрирован в журнале Министерства 9 марта 1917 г.
Одна из расписок Парвуса: «Получил 29 декабря 1915 г. от германского посольства в Копенгагене один миллион рублей в русских банкнотах для развития революционного движения в России. Д-р Гельфанд» также хранится в архиве Германии по сию пору.
Как показала история, план Гельфанда удался. Российская империя была повержена, но на её месте родилась ещё более могучая держава с названием Советский Союз, которая в свою очередь уничтожила единую Германию, расколов её пополам на долгие годы.
4
НИИ психического здоровья, столовая
В столовой вкусно пахло свежеприготовленным обедом, но такой аромат не мог ввести в заблуждение психических больных. Это был замечательный парадокс местного пищеблока. На кухне постоянно витал аппетитный запах, но пища всегда была отвратительной. Еды готовили мало, поэтому наряд по столовой заранее накрывал столы и раскладывал её по тарелкам, чтобы пациенты не могли съесть лишнего и не дрались из-за добавки. При этом отходов оставалось так много, что порой казалось, что их объём намного превосходил количество изначально приготовленной пищи.
Дружная компания пришла последней. Столовая уже опустела, но грязная посуда ещё оставалась на столах и продолжала источать аппетитный запах. Тарелки запоздалой троицы оставались нетронутыми и терпеливо ожидали голодных психических больных на краю длинного стола. Бося с грохотом отодвинул некрашеную скамью и сел. Рядом с ним занял место Сергей Ильич. Свистунов расположился напротив.
Приготовившись трапезничать, посетители сняли маски «Кодзару» – маленьких обезьян, однако при виде еды под ними обнаружились другие – «Отафуку», символизирующая счастье и удовлетворённость. Только у Полковника на лице опять оказалась маска «Сёдзё» – большого любителя сакэ.
Подавали перловую кашу, в простонародье также называемую «шрапнелью». Её серые плохо разваренные дробины, рассыпанные на тарелках, вызывали не аппетит, а непреодолимое желание начинить ими охотничьи патроны и, вооружившись, отправится на добычу какой-нибудь другой, более благородной снеди или хотя бы расстрелять больничных поваров.
Алюминиевые кружки были наполнены едва подслащенной жидкостью чайного цвета. Если бы пациенты имели возможность добраться до журнала за контролем пищи дежурным врачом, то с удивлением бы узнали, что содержимое кружек именовалось «цикориевым кофе с добавлением экстракта женьшеня». Несколько ломтей серого хлеба довершали и без того «аппетитный» натюрморт на грязном столе.
Свистунов нахмурился и брезгливо отодвинул тарелку с кашей. Для насыщения оставался только «цикориевый кофе с добавлением экстракта женьшеня». Семён Семёнович откусил от тяжелого ломтя хлеба, который во рту мгновенно превратился в безвкусный кусок пластилина, и принялся жевать. Полусырая масса вязла на зубах, но это был единственный, в настоящий момент, вариант пополнить организм калориями. Глотком подозрительной жидкости чайного цвета Свистунов попытался облегчить свои старания по пережёвыванию, но тщетно.
Только настойчивость и выносливость помогли ему довести кусок хлеба до удобоваримого состояния. Семён с трудом сглотнул, запил жиденьким кофе и поднял глаза на Босю.
Тот уплетал «шрапнель» за обе щеки и глаза его выражали полный восторг.
– Как ты это ешь? – с удивлением спросил Свистунов.
– Ртом, – совершенно искренне ответил Бося и улыбнулся собеседнику маской «Ко-омоты» – невинной красивой девушки.
– Ну да, ну да, – вздохнул Семён и на всякий случай уточнил. – Нравиться?
– Угу, – выдохнул собеседник и несколько дробин, вырвавшись из его рта, просвистели в опасной близости от лица Семёна.
– Тебе эта гадость нравится? – удивился самый мудрый из пациентов психиатрической больницы и на всякий случай прикрылся пустой тарелкой. Как оказалось не зря. Очередная порция «шрапнели» вырвалась из зева Боси и со звоном ударилась о дюралевое дно столового прибора, который очень вовремя послужил оборонительным щитом Семёна Семёновича.
– Неа.
– Как нет? – Свистунов опасливо выглянул из-за своего укрытия, – А что ж тогда ешь?
– Мне жрать нравится, – довольно ответил Бося. На этот раз рот его был уже пуст, и поэтому обошлось без неприятных эксцессов. Семён от страшной догадки даже приподнялся с места и ткнул указательным пальцем себе в язык. Поглотитель «шрапнели» понял жест собеседника правильно и кивнул головой. Свистунов не поверил своим мыслям и уточнил:
– То есть тебе всё равно, что жрать, лишь бы жрать? Сам процесс…
– Угу, – с гордостью ответил Бося, и на этот раз собеседнику вновь пришлось проявить чудеса реакции, чтобы уберечь себя от опасных ранений.
– А любимое блюдо у тебя есть? – допытывался Семён.
– Угу. Лошадь.
– Конина что ли?
– Угу.
– Не, ты понял… – обратился было к Сергею Ильичу Свистунов, но рухнул ошарашенный на скамью. В этот же момент Семён услышал тихое журчание и почувствовал специфический запах. Полковник сидел с затуманенным взглядом, а руки его были опущены под стол.
– Ты что реально больной? – прошипел Свистунов. Несколькими минутами ранее Сергей Ильич, широко расставив ноги, незаметно расстегнул гульфик, вытащил шланг и подставил кружку.
– А? Что? – очнулся Полковник.
– Ты это тут ещё и пить будешь?
– Ну да. Семёныч, ты же знаешь, что в столовой нельзя потреблять, а без спиртика эту гадость жрать невозможно, – резонно заметил Сергей Ильич, затем аккуратно вытащил из-под стола кружку, залпом её опорожнил и приступил к трапезе.
– Так вот ты чего в новые брюки вырядился, – догадался Свистунов и уточнил. – Ты, паскудник, опять в штаны грелку со спиртом запихал?
Полковник не ответил. Ему было некогда, но маска Сёздё на лице баяниста говорила сама за себя. Теперь Сергей Ильич с удовольствием уплетал больничное блюдо, потом ещё разок прервался, чтобы опять наполнить кружку и возобновил питательный процесс. Бося продлил своё любимое действо тем, что съел без разрешения порцию Свистунова и теперь счастливо поглядывал по сторонам.
Семён Семёнович проследил за его взглядом и увидел своего давнего приятеля Костю по прозвищу Крысолов, который сидел на самом дальнем столе в углу почти не заметный в полумраке. Константин был тощ, небрит и лохмат. Маска «Аякаси» – мстительного духа погибшего воина на лице говорила о том, что её носитель был готов к решительным действиям. Штанины выцветших треников были обрезаны и едва доставали ему до колен, а на ногах были надеты стоптанные китайские кроссовки на два размера больше.
Свистунов поднялся и вышел из-за стола. Следом бодро вскочил Бося, а за ним неуверенно поднялся Полковник и опёрся двумя руками о колонну.
– Вы ступайте в палату, я сейчас подтянусь, – обратился к приятелям Семён, не сводя взгляда с Крысолова, и добавил отдельно для Боси, – Ты его не бросай, – указал он пальцем на Сергея Ильича. Бося понятливо кивнул головой и подхватил под руку отяжелевшего Полковника. Вместе они неожиданно шустро двинулись к выходу.
Костя сидел, не замечая ничего и никого вокруг. В руках у него была катушка от спиннинга с намотанной на неё толстой леской, другой конец которой тянулся под стол. Приятель рыбачил, точнее «крысячил». Свистунов крадучись направился к приятелю. Подошёл к нему совсем близко и спрятался за колонной. Очевидно, в охоте на крыс наступал решающий момент.
Семён Семёнович терпеливо ждал, когда этот увлекательный процесс закончится логическим завершением. Он намеревался спросить своего приятеля о незнакомце, которому Свистунов только что объяснял дорогу к кабинету одного из руководителей больницы. Семёну этот гость показался довольно странным. Внешний вид интеллигентного толстяка был несколько старомодным и в то же время зловещим.
Тем временем, под столом раздалось довольно громкое шуршание. Это была потенциальная добыча Крысолова. На другом конце лески странного приспособления был приторочен металлический поводок с рыболовным крючком – тройчаткой, на котором висела приманка – большой шмат варёного сала.
Свистунов не хотел мешать приятелю и терпеливо ждал развязки. Наконец Костя вскочил и резко дёрнул леску. Она напряглась как струна и начала быстро разматываться. Потом остановилась, а в ближнем углу раздался отчаянный писк, похожий на крик раненной чайки. Крысолов потихоньку начал сматывать леску, изредка останавливался, потом опять чуть стравливал и вновь подтягивал к себе добычу. Вновь раздался писк и послышался характерный скрежет когтей по каменному полу.
Борьба продолжалась ещё несколько минут. В конце концов, Крысолов поставил на тормоз катушку, поднял её над головой и спрыгнул вниз. Там за столом он вдруг отчаянно принялся топать ногой по полу, но шлепков слышно не было. Наконец Костя замер, с ногами влез на скамью, поднял вверх катушку, перехватил второй рукой леску и тоже поднял её над головой, демонстрируя Семёну свою добычу.
На крючке болталась, подёргиваясь в предсмертной агонии, огромная крыса. Именно её Константин только что добивал ногами и теперь бездыханное тело болталось на импровизированной удочке, едва касаясь хвостом пола. Крысолов спустился со скамьи, хладнокровно наступил добыче на хвост и выдрал крючок из пасти крысы со всем содержимым. Тельце зверька охотник ухватил за хвост и бережно опустил в мешок.
От такого кровавого зрелища Свистунова затошнило, и у него пропала всякая охота задавать вопросы. Он развернулся и стремительно выскочил из столовой в коридор. Только там Семён немного пришёл в себя и уже спокойно направился к себе в палату. Костя выглянул следом за ним и крикнул вслед: «Эй, дружбан, ты чего хотел то?» Свистунов, не оборачиваясь, только взмахнул рукой и прибавил ходу.
5
Через несколько минут Свистунов уже сидел в холле своего отделения на жестком коленкоровом диванчике возле фикуса. Вечнозеленое растение чудесным образом умудрялось выживать в медицинском учреждении и не только вопреки тому, что за ним плохо ухаживали. Кадка, в которой фикус произрастал, была напичкана таблетками. Каждый больной, считавший себя здоровым (а именно таковые больше всего нуждались в лечении), не желал принимать лекарства и старательно закапывал их в землю. Тем более, что санитаров мало интересовала дальнейшая судьба выданных медикаментов.
Семён Семёнович, несколько раз громко зевнул, затем хлопнул себя по коленям, лениво поднялся и пошёл в палату. Картина, которую он там увидел, была вполне предсказуемой. На кровати Свистунова, животом вниз и свесив голову к полу, спал мертвецки пьяный Полковник. Растянутый баян валялся на полу. Бося сидел на табурете и что-то бубнил себе под нос. Семён не сразу обратил внимание, что одна из четырёх кроватей теперь была заправлена чистым бельём.
Свистунов прислушался к тихому бормотанию Боси. «…Угаси всякую распрю, отъими вся разногласия и соблазны…» – шептал толстяк.
– Эй, мужчина, ты, где такого поднабрался? – толкнул его в бок Свистунов. Семёну показалось, что эти слова молитвы прозвучали, как предсказание, и ему вдруг стало жутко. Бося никак не отреагировал на оклик и продолжал твердить слова молитвы, но уже совсем тихо и неразборчиво.
