Я: О чем это вы?
Венди: Когда дело доходит до потуг, большинство женщин говорит: «Все, не могу больше». Но ты сможешь, милая! Конечно, сможешь!
Я: Слушайте, я знаю, что другие говорят: «Я не могу» – просто от страха, а на самом деле все они могут. Но поймите, вот я – я точно не могу. Так что все, большое спасибо, я домой. АПИ, ПРОСЫПАЙСЯ! МЫ УЕЗЖАЕМ!
Но самое смешное, что Венди оказалась права. Роды в самом деле перешли в следующую стадию, и на свет вот-вот должен был появиться ребенок. Матерь божья! Меня это сообщение ни капли не успокоило. Я вдруг осознала, что на этом этапе мне уже точно не дадут никаких волшебных таблеточек из больничных закромов. И что единственное, что мне теперь остается, чтобы извлечь из себя ребенка, – это заняться вагинальным экзорцизмом.
Хотелось бы мне сказать, что от одной мысли о том, как я буду держать на руках своего малыша, все мои страхи развеялись, а на смену им пришли мужество, решительность и стойкость. Но ничего подобного. На самом деле я просто оцепенела от боли, от сознания, что пылающий обруч, сквозь который мне предстоит проскочить, становился все ближе, и от ужасающей мысли: «Что, если во время потуг у меня задница взорвется?»
Венди попросила меня лечь на кушетку, чтобы она могла посмотреть раскрытие. Я основательно пнула Апи, чтобы он продрал уже наконец глаза, слез с кровати и дал мне пережить второй за сутки сеанс фистинга с женщиной. Угу, все было так, как она и говорила. Шейка матки раскрылась на восемь сантиметров, а значит, мне пора было отправляться в теплую водичку и готовиться к тому, что сейчас меня разорвет на куски.
Венди пошла наполнять ванну. Апи бестолково слонялся по боксу, и вид у него был слегка пришибленный – ладно, будем честны, после дневного сна мало кто встает свежим и бодрым. А я попыталась было удрать. Но тщетно.
Потом я легла в ванну и… Ничего не изменилось. Я-то думала, что, как только залезу в нее, вода смоет все мои печали – потому что именно так говорилось в видеоуроках про роды. Некоторые женщины утверждали, что даже оргазм в процессе испытывали. Чтоб им провалиться! Лично мне вода ничем не помогла. Мне по-прежнему было неудобно, у меня все болело, только до кучи я теперь была еще и мокрая. И не в том смысле, как те счастливицы, что кончали от схваток.
Воды у меня так и не отошли, и я начала психовать. Ванна стояла в углу помещения, а прямо над ней болтался красный шнур – на случай непредвиденной ситуации. Дернешь за него – и в ванную тут же ворвется весь актерский состав «Анатомии страсти».
Венди снова пришлось отбежать к другим шейкам матки, а я вдруг поняла, что на меня что-то жутко давит изнутри. Ровно на то место, где по идее и должно давить, когда роды переходят в следующую стадию.
Срань господня, да он же вылезает! Из меня сейчас выскочит ребенок, а мне даже и тужиться не пришлось. Боже, неужели те сучки в школе, которые распускали слухи, будто я слаба на передок, были правы?
В следующую секунду раздался оглушительный бульк. «Срань господня! – заорала я. – Апи, позови ее! Тащи сюда Венди! Он вылезает! Малыш вылезает!»
От моего вопля Апи подпрыгнул и дернул за красный шнур с такой силой, что тот оторвался. И пока он пытался содрать с себя чертову веревку, которая, конечно, мгновенно запуталась, я поняла, что малыш пока никуда не лезет, это просто у меня воды отошли. Вот так-то! И ничего я не слаба на передок, утритесь, гадкие одноклассницы!
Тут снова явилась Венди и объявила нам с Апи, что теперь наша основная задача – устроить меня как можно удобнее. У Находчивой Венди даже список самых популярных поз был заготовлен.
Венди: Попробуйте на коленях…
Я: Нет.
Венди: А может, сидя, поставив ноги на бортики?
Я: Нет.
Венди: А некоторым удобно, лежа на боку с опорой на локоть. А муж чтобы в этот момент удерживал ту ногу, что сверху, в воздухе. Знаете, как в футболе, «удар ножницами».
Я: Нет. И, бога ради, не произносите больше выражения «удар ножницами».
Венди: Ладно. Попробуем на четвереньках.
Апи: А-ха-ха. Благодаря этой фразе мы здесь и оказались.
Я: ТЫ В СВОЕМ УМЕ?
Апи: Ну прости. Я просто пытался разрядить обстановку.
Я: Подойди-ка поближе, я тебе член отрежу. Вот что точно разрядит обстановку.
И вот я встала на четвереньки, вцепилась зубами в металлическую окантовку на бортике ванны и начала тужиться. Все знают, что, когда рожаешь, тужиться надо задницей, чтобы ощущение было такое, будто ты сейчас обгадишься.
И Венди тоже была в курсе. Я уже минут сорок пять усердно тужилась задницей, когда Венди, моя Венди, вдруг наклонилась ко мне и стала распинаться, как это важно – тужиться так, как будто хочешь по-большому.
Венди: Мы почти у цели, почти у цели.
Я: ЖОПА СРАНАЯ ГРЕБАНЫЙ ХРЕН В БОГА ДУШУ МАТЬ!..
Венди: Вы такая умница, мамочка, такая умница!
Я: ААААРРРРГГГГХХХХ!!!
Венди: Тужимся в попку, мамочка, тужимся в попку. Если немножко напачкаете, не беда, у меня лоточек для какашек есть.
С этими словами она достала откуда-то «лоточек для какашек» – штуку, по форме напоминающую совок, – и продемонстрировала его нам с такой гордостью, с какой Муфаса показывал стае новорожденного Симбу в мультике про Короля Льва. Сначала сунула его в лицо мне, затем Апи и, наконец, для пущего эффекта снова мне.
И все это ровно в тот момент, когда меня скрутило очередной схваткой. Я оглянулась – вернее, повернула голову, тело мое осталось неподвижным. Посмотрела на нее налитыми кровью глазами и прорычала сквозь стиснутые зубы: «Венди, мне плевать на лоточек для какашек! Мне все равно, куда гадить, хоть тебе в лицо. Просто. Вынь. Из. Меня. Ребенка».
Апи пришел в ужас. Молоденькая практикантка, которая жалась в углу и оттуда таращилась на его обнаженный торс (#сексимуж как раз скинул рубашку), тоже пришла в ужас. Но Венди даже в лице не переменилась. Не спуская с меня глаз, она медленно поставила лоточек для какашек на пол. Думаю, она бы с удовольствием послала меня ко всем чертям, но профессионализм ей этого не позволил, и она спустила все на тормозах. И вот Венди и ее лучшая подружка Селеста снова были готовы сражаться плечом к плечу.
Я тужилась уже час, когда Венди сказала, что нужно проверить, как работает мое сердце. Нельзя, чтобы оно слишком долго подвергалось сильной нагрузке. Оказывается, рожать восемь часов абсолютно нормально, но если роды длятся восемь часов и пять минут – это уже повод для паники.
Примерно в это время пылающий обруч, через который я все никак не могла проскочить, вспыхнул во всю мощь, и тут Венди сообщила, что уже может потрогать головку ребенка. МЕРЗОСТЬ КАКАЯ! Венди спросила, не хочу ли я просунуть руку между ног и пощупать макушку малыша, чтобы прочувствовать этот момент.
ПРОЧУВСТВОВАТЬ ЭТОТ МОМЕНТ? Да я его чувствовала как никто! Не будь меня, не было бы никакой младенческой головки. И #сексимуж не рыдал бы в ванне. И лоточек для какашек бы не понадобился! ПРОЧУВСТВОВАТЬ, БЛИН, МОМЕНТ! Беда в том, что я очень страдаю от синдрома упущенной выгоды. А вдруг какая-то важная часть появления моего сына на свет пройдет мимо меня? В общем, я послушалась, просунула руку между ног и потрогала там. И да, как я и предполагала, это было мерзко. Все какое-то скользкое, мохнатое и охрененно странное.
Тогда я скомандовала себе: «Руки по швам!» – и продолжила сипеть и хрипеть.
Еще одна потуга – и головка выскочила наружу. Я-то стояла на четвереньках и ничего не видела. Но Апи все видно было прекрасно. Он сообщил мне, что сын – вылитый он, и тут же разревелся. Я принялась вертеться, как кошка на обитом кожей диване, чтобы как-нибудь исхитриться и рассмотреть лицо своего ребенка. Но тело его все еще оставалось внутри меня, а я оказалась не такой гибкой, как хотелось надеяться. Пришлось поверить Апи на слово.
Кстати, оказывается, в родах в ванне есть небольшой нюанс. Ребенок может довольно долго находиться под водой и не делать первого вздоха. Только когда его вынимают из воды, атмосферное давление вталкивает воздух ему в легкие. Между той схваткой, что выпустила наружу головку моего сына (мерзость!), и той, что явила миру оставшуюся его часть, прошла целая минута, и всю ее ребенок провел под водой. И зря я орала от страха, думая, что он тонет. На самом деле все было хорошо.
Когда малыш наконец выскочил из меня целиком, я поймала его на руки, прижала к груди, попутно размотав обвившуюся вокруг ноги пуповину, и никогда уже больше не отпускала.
Мы назвали его Лу.
Сейчас у меня два чудесных мальчика, Лу и Бадди. И они, безусловно, самое лучшее, что случалось со мной в жизни. Если, конечно, не считать того дня, когда я увидела на улице Спорти Спайс из Spice Girls.
Глава, в которой моими воображаемыми (нет) друзьями детства стали стимуляторы
Я РОДИЛАСЬ В НЕБОЛЬШОЙ семье. Нас было всего четверо – мама Кэт, папа Нэв, старшая сестра Оливия и я.
Мои родители – та еще парочка. Мама – настоящий порох, вспыхивает за секунду, а папа обожает ее подзуживать – любя, конечно. Мамина творческая энергия бьет ключом: она трижды открывала студии дизайна интерьеров, и все три раза успешно. А в шестьдесят два создала собственную марку свечей из соевого воска. И теперь ее «Пламенеющие Свечи» продаются в магазинах по всей стране. Папа – самый изобретательный и рукастый человек на свете. У него отличное чувство юмора, бездна терпения, а еще он может починить все что угодно. Ко всему прочему, мои родители выстроили два дома – мама разрабатывала проекты, а папа воплощал их в жизнь, – воспитали двух дочерей и потратили уйму сил на то, чтобы придумать своим домашним питомцам оригинальные клички. Будто бы они бездетная печальная пара, для которой зверушки – единственная отдушина. Когда родилась я, у родителей был австралийский шелковистый терьер по имени Фиби Жозефина. Потом у нас появился шнауцер Люсинда Мэй, за ней – еще один шелковистый терьер, Бронте Изабелла. Сейчас у мамы снова шнауцер Кловер Ли, с которым она обращается так, будто он непризнанный обществом вундеркинд.
Нам с Лив досталось счастливое детство, мы ни в чем не знали нужды. У нас были собственные комнаты и вдоволь еды. А когда от нас становилось слишком много шума и родители отсылали нас погулять, в нашем распоряжении оказывался огромный двор, где можно было вволю швыряться друг в друга палками без риска попасть в цель.
Дела в школе у меня не слишком ладились. Ну, просто это не мое. Зато я отлично научилась притворяться, будто впала в глубокую кому. КАЖДОЕ. ЧЕРТОВО. УТРО. Папа являлся ко мне в комнату в 6.55 и обнаруживал, что я лежу в кровати, крепко зажмурившись, неподвижная, как бревно – ведь именно так обычно ведут себя пациенты в коме? Все это я проделывала для того, чтобы меня не заставляли идти в школу.
От одной мысли о ней мне становилось дурно. С оценками у меня была беда, на уроках трудно было сосредоточиться, я очень быстро начинала скучать и готова была заниматься чем угодно, лишь бы не сидеть смирно. Впоследствии выяснилось, что у меня синдром дефицита внимания, а частная католическая школа на северном побережье Нового Южного Уэльса просто была не самой благодатной почвой для ребенка с такими «симптомами».
Я люблю смешить людей, мне все равно, над чем они смеются – над моими шутками или надо мной самой. Лишь бы смеялись – и я буду счастлива. Конечно же, в школе для своих одноклассников я мгновенно стала лучшей отмазкой, чтобы пострадать фигней вместо урока, а для учителей – козлом отпущения, на которого всегда можно свалить ответственность за плохую дисциплину в классе.
Я ненавидела математику, английский, физкультуру – да что там, любой предмет, во время изучения которого не нужно было брать в руки микрофон. Но хуже всего дело обстояло с физикой.
Перед началом урока весь класс должен был выстроиться рядком перед кабинетом. Рюкзаки заносить внутрь не разрешалось, и вот мы, вытащив нужные книжки, становились гуськом. А наша учительница, миссис Физика, стоя в дверях, оценивала, аккуратный ли получился строй. Если ее все устраивало, она разрешала нам войти и пристально разглядывала каждого, кто просачивался в кабинет мимо нее.
Я всегда вставала в конце линии, поближе к моим невольным сообщникам Дугу и Шону. Оба они обычно заранее готовились к построению. Особенно Шон. Он вообще был умнейшим парнем, и мы с Дугом частенько беззлобно подтрунивали над ним, чтобы немного поднять себе самооценку.
В день, когда все это началось, я, как обычно, выступила в амплуа последней растяпы. Кажется, я попросила одноклассницу, которая и без того на меня злилась, одолжить мне карандаш, и прослушала, что говорила учительница. Строй медленно потянулся в кабинет, но, когда я поравнялась с миссис Физикой, она внезапно вскинула вверх руку. Я было подумала, что она хочет дать мне «пять» или, может, помахать в знак приветствия, но быстро сообразила, что дело не в этом. Это она меня так «воспитывала».
– Тебе придется подождать снаружи, Селеста, – сказала она, не глядя мне в глаза.
– Но почему? – не поняла я.
– Обойдемся сегодня без отвлекающих факторов, – с этими словами она захлопнула дверь перед моим носом.
Всем остальным, включая Шона и Дуга, в класс войти позволили, я же смотрела им вслед тем взглядом, каким Роуз в финале «Титаника» провожает отцепившегося от двери и исчезающего в бездне океана Джека.
Мне было ужасно стыдно. Но поскольку с того дня учительница взяла за правило поступать со мной именно так, вскоре я придумала, как справиться со смущением.
Отвлекающий фактор? Серьезно? То есть она полагала, что, если оставить меня в коридоре, за стеклянной стеной, через которую меня ВСЕМ отлично видно, да еще и наедине с сумками одноклассников, я перестану быть отвлекающим фактором? Видимо, не все физики одинаково умны…
Выставить будущего комика из класса, когда он еще и мешать никому не начал, – это все равно что выдать Биллу Косби[6 - Билл Косби – американский актер, режиссер, продюсер, сценарист. Был замешан в скандале о сексуальных домогательствах (прим. переводчика).] запас транквилизаторов и ключи от номера люкс в отеле «Плаза». Я вставала так, чтобы ничто не скрывало меня от Шона и Дуга, и шоу начиналось.
Пускай представления давались экспромтом, у меня всегда было наготове несколько убойных приколов. Для разогрева публики я использовала номера «падающий лифт» и «некто невидимый уволакивает меня с глаз долой», и в классе начинали хихикать. Затем я делала вид, будто отбиваюсь от напавшей на меня пчелы, и зрители приходили в восторг. Когда миссис Физика отворачивалась, я, беззвучно шевеля губами, задавала одноклассникам вопросы, а получив ответ, так же одними губами отвечала: «Не слышу!» Тут уж все просто покатывались со смеху.
Но гвоздем программы становилось мое стремительное исчезновение. Миссис Физика оборачивалась, чтобы понять, что так насмешило класс, а я, как подкошенная, падала на пол и пряталась в куче брошенных в коридоре рюкзаков. А заодно съедала найденную в них еду – это было моей наградой за выступление.
Я не была хулиганкой, для этого мне не хватало смелости. Я просто была шумной – шумной и смешной, – а большинству учителей это не нравилось. Но лично я считала, что со мной все о’кей. Скажу больше, впоследствии мне эти мои особенности даже помогли. Помогли стать еще более смешной, сильной и несгибаемой леди.
Когда мне поставили диагноз СДВ (а может, СДВГ, я прослушала), это было лучшее, что могло произойти со мной в жизни. Не считая того случая, когда мне удалось достать билеты на концерт мирового турне Джанет Джексон Velvet Rope в 1998 году. (Все говорят, что лучшим ее альбомом был Rhythm Nation, но верьте мне, Velvet Rope куда круче. В нем есть все: отвязные ритмы, проникновенные баллады, а вокал так обработан автотюном[7 - Автотюн – компьютерная программа, которой в студиях звукозаписи обрабатывают голос вокалиста (прим. переводчика).], что кажется, будто поет не женщина-натуралка, а мужчина-гей.)
Намерения у меня всегда были самые благие. Я честно хотела стать прилежной ученицей. Родители обставили нам с сестрой комнату для занятий, и вот я садилась за стол и доставала из рюкзака учебники и ручки. И придвигала поближе калькулятор. Я даже расписание уроков составляла и раскрашивала его цветными фломастерами. Математика – красным, актерское мастерство – розовым, все остальное – как придется. Расписание я вешала на стену, прямо над письменным столом.
Я ставила рядом с собой стакан воды комнатной температуры, на случай, если захочется пить, брала ручку, заносила ее над тетрадкой и… тут-то все и заканчивалось. Потому что меня обязательно что-нибудь отвлекало. За окном пробегала собака, мама чихала в соседней комнате, происходило еще что-нибудь – и мое внимание мгновенно переключалось, а уроки вылетали из головы. Все это, друзья мои, называется «классические признаки СДВ». Я правда очень хотела стать усидчивой и старательной. Я даже радостно скупала канцтовары и письменные принадлежности. Но. Это. Просто. Было. Выше. Моих. Сил.
Когда мне исполнилось шестнадцать, мама с папой решили отвести меня к специалисту и выяснить, чем мне можно помочь. Несмотря на то что у меня уже выросли сиськи и месячные шли больше двух лет, мне все еще полагалось ходить к педиатру. В приемной у доктора было полно игрушек и книжек про щенка Спота. А на стенах висели плакаты с изображениями букв и предметов, названия которых с этих букв начинаются: А – арбуз, Б – бык и т. д.
Я разглядывала алфавит, радуясь возможности отвлечься от стоявшего в приемной запаха лекарств. И до поры до времени все было понятно: К – кот, Л – лев. Но потом я дошла до буквы Я. Рядом с ней была нарисована небольшая лодка. Голубая с белым. Слово под картинкой начиналось с буквы Я, но я никак не могла разобрать, что же это за лодка так странно называется. Тогда я обернулась к папе и спросила:
– Что такое «Яд-Ха»?
Администратор уставилась на нас из-за своего стола, и на лице ее проступило выражение: «Боже праведный, непросто вам, папаша, приходится с такой сложной девочкой». У отца же от смеха слезы выступили на глазах.
– Там написано «яхта», – сказал он.
– А почему же это так трудно прочитать?
– Хороший вопрос, Принцесса. Понятия не имею.
Мой папа – самый преданный мой фанат. То есть он на втором месте после мамы, а та идет сразу за сестрой.
Если бы доктор подслушал этот разговор, мои родители смогли бы неплохо сэкономить на плате за консультацию. Он бы выписал мне лекарства тут же, в приемной, и я без промедлений отправилась бы в светлое будущее с сэндвичем из стимуляторов вприкуску.
Войдя в кабинет, мы с родителями расселись на выставленных в рядок стульях. Я выбрала тот, что стоял ближе всего к докторскому столу, ведь это я тут была гвоздем программы. На этом самом месте я и узнала, что СДВ – вещь наследственная и чаще всего передается детям от отца.
Срань господня, тут-то все и встало на свои места! Ведь мы с папой были абсолютно одинаковыми! Мне стало интересно, расстроила ли его эта новость. Я обернулась, обнаружила, что отец увлеченно следит за мухой, застрявшей между стеклом и москитной сеткой, и поняла, что такая наследница, как я, должна вполне его устраивать.
Говорила в основном мама, мне же задавали кучу вопросов. А я, несмотря на то что была уже взрослой шестнадцатилетней девицей, все еще оглядывалась на маму, прежде чем ответить.
Вопросы следовали один за другим.
В: Тебе бывает сложно сосредоточиться?
О: А? Повторите, пожалуйста, вопрос, я прослушала.
В: Тебе трудно читать, писать и проговаривать слова по буквам?
О: Ни асобина.
В: Можно ли сказать, что у тебя нарушена концентрация внимания и ты часто отвлекаешься?
О: Бывает иногда, но… Ой, видели, видели, с вашего свитера только что ворсинка на пол упала?!
В: У тебя бывают проблемы в школе из-за того, что ты медленно включаешься в работу и никогда ничего не доводишь до конца?
О: Мне надоело отвечать.
Потом врач попросил меня подождать в коридоре, пока они с родителями обсудят, какие шаги предпринять, чтобы «добиться прогресса». По-моему, он просто хотел посмотреть, какие лекарства у него есть в запасе, ведь уже ясно было, что мне без них никуда.
Я вернулась в приемную, полную пятилеток, называвших меня «леди». Произошедшее не особенно меня беспокоило. Дверь в кабинет врач не закрыл. Думаю, он хотел показаться классным доктором современных взглядов, из тех, что охотно идут навстречу пациенту и с удовольствием прописывают страдающим лишним весом дальнобойщикам стимуляторы, от которых те могут не спать по двое суток. Ну а мне было отлично слышно все, что происходило в кабинете.
