– Верно. Так вот, – Юля взглянула на Пашу, – я провела большую работу и узнала, что краевед Сумятин открыл краеведу Китовскому, – она многозначительно повторила за Пашей авторитетные фамилии, – тот факт, что в нашем музее, в запасниках, существует коллекция художественных полотен промышленника Ивана Ивановича Мельникова. Это правда?
– Чего в нашем музее только нету! – вскинул голову с кругом седой бородки Куприянов. – Сами порой удивляемся!
– Так что, Борис Борисович, есть такая коллекция? – напрямую спросила Зинаида Ивановна.
И все тотчас уставились на хранителя запасников.
– Есть, – ответил работник музея. – Есть такая коллекция, но очень далеко спрятана! Мы ее уже лет тридцать не открывали. Да и тогда открыли, частично проглядели, я еще относительно молод был, и обратно спрятали.
– А почему их было не выставить? – спросил Мишка. – Картины Мельникова?
Куприянов усмехнулся:
– Выставить?! Эх вы, молодой человек! – его просто развеселила реплика рыжего паренька. – Думаете, это так просто? Можно проехаться по мастерским художников, прикупить работ, а потом выставить их в галерее. Они новые, краской пахнут! А тут что? Они пролежали более ста лет, некоторые холсты треснули, порвались, краски поблекли. Чтобы такую выставку организовать, ее надо готовить год, а то и два! Реставраторы должны приводить холсты в порядок, уничтожать следы порчи. Понимаете? Это икону Андрея Рублева можно выставить в любом виде – всё равно шедевр! А мало ли какие картины собирали те или иные провинциальные коллекционеры, это же не мастера Возрождения. Не Леонардо, не Боттичелли, не Тициан. Как правило, овчинка выделки не стоит. А реставраторам зарплату надо платить. Другая работа остановится. Понимаете? Второстепенных полотен десятки тысяч в провинциальных музеях, и сотни тысяч, если не миллионы, в столичных! Вот и лежат эти холсты десятилетиями и ждут, когда в нашем царстве-государстве начнется достойное финансирование культуры. Только ждать этого, как прошлогоднего снега! – он поскреб аккуратную серебристую бородку, цепко державшую в полукруге нижнюю часть лица. – Может, у ваших внуков будет возможность все это восстановить.
– К тому времени нас завоюют инопланетяне, – изрек Мишка.
– Нет, – покачал головой Паша. – К тому времени нас завоюют зомби.
Сомов цокнул языком:
– Не исключено. Пари, Кисель?
– Я – Павел Александрович, – напомнил долговязый одноклассник.
Их диалог заставил искусствоведа Куприянова поморщиться:
– О чем вы, молодые люди?
– А вы нам покажете эти работы? – перебив всех, напрямую спросила Юля.
Вопрос вернул хранителя к действительности.
– Вот, девушка! Чтобы показать вам эти работы, я должен потратить несколько часов своего времени, а то и дней, забросив другие дела, куда более важные для меня и музея. Понимаете?
– Ну покажи ты им эти картины, Борис Борисович, – попросила Зинаида Ивановна. – Видишь, молодые люди интересуются.
– Очень интересуемся, – подтвердила ее слова Юля.
– Это и странно, – заметил Куприянов, – и похвально одновременно. Что ж, идемте. Убью на вас полдня, молодые люди.
– С нас коньяк, – когда они выходили из кабинета завхоза, тихонько сказала Юля.
– Да ладно уж, – отмахнулся Борис Борисович, но сделал это неуверенно, без души, что явно говорило: идея с коньяком не так уж и плоха. – Я только возьму ключи, – предупредил он и направился в свой кабинет.
– Не смог он тетке соврать, – усмехнулся Мишка, – мол, нет у нас таких картин! Потом попросил бы у нее холстов и подрамников, лаков и красок или чего еще, а она бы ему: нету, Борис Борисович! Иди ты лесом.
– Да, Зинаида Ивановна – молодчина, – согласилась Юля.
Куприянов очень скоро вышел с общей тетрадью под мышкой, закрыл кабинет и направился к молодым людям.
– Ну что, идемте искать ваши полотна?
Глава третья
Аттракцион ужасов
1
Несколько коридоров, один темнее другого, и они у цели. Куприянов загремел ключами. Дверь открывалась со скрипом. Воздух был спертым, приторно пахло краской и старьем. Запасники музея представляли собой заброшенный склад. Тысячи предметов искусства – живописи и скульптуры – громоздились тут на стеллажах и вдоль стен. Иные полотна были хорошо упакованы, другие просто укрыты холстами или клеенками. Под драпировками читались фигуры греческих богов. Проходы между стеллажами вели в разные концы обширного помещения.
– И таких залов у нас три штуки, – заметил Куприянов. – Этот – второй. Тут еще ничего себе так. Третий – просто свалка. Каждый год хотим устроить большую ревизию, да все руки никак не доходят. Нам бы за первым залом уследить, сохранить экспонаты, уже хорошо!
– А почему не выставить шедевры хотя бы из первого зала? – спросил наивный Мишка. – Если там все прилично?
– Потому что музей ограничен по объему, молодой человек. Представлены наиболее ценные экспонаты. Но иногда мы одно снимаем и выставляем запасники, – он заглянул в тетрадь. – Коллекция из дома купца Мельникова должна быть где-то здесь. Седьмой ряд, третий ярус.
– Они настолько второсортны, – разочарованно спросила Юля, – что вы от них попросту отказались?
– Они настолько убиты, если говорить современным языком, – пояснил Борис Борисович. – Вот он, седьмой ряд. Картины – не ветхое жилье, они подлежат восстановлению. В восемьдесят пятом году прибалтийский психопат сжег в Эрмитаже «Данаю» Рембрандта серной кислотой – сжег процентов на девяносто. А теперь она висит на том же месте как новенькая. Правда, это уже не Рембрандт, а произведение лучших специалистов-реставраторов, но факт остается фактом. Картиной опять можно восхищаться! Но сколько было потрачено мастерства и времени на ее восстановление! Так это Рембрандт! Тут, в этом музее, таких картин – полуистлевших, выцветших, безымянных – тысячи, но кто ими будет заниматься?
– Нас интересуют картины не как произведения искусства, – вдруг заговорил до того молчавший долговязый парень в «страшной» майке. – Нас они интересуют как носители той или иной информации.
– А вы, простите, чем занимаетесь, – нахмурился Куприянов, – молодой человек в интересной майке? Я все хотел спросить, да как-то откладывал.
Юля опередила спутника:
– Это Павел Киселев – краевед, он лучший в городе специалист по Мельниковым. Да, Павел?
– Можно сказать и так, – кивнул долговязый.
– Похвально. Я бы хотел спросить о майке… Можно?
Как было отказать искусствоведу Куприянову?
– Спрашивайте, – разрешил Паша.
– Вы носите из чувства протеста? – поинтересовался искусствовед.
– Он ее носит из чувства солидарности со всеми серийными убийцами мира, – вновь за Пашу ответил Мишка.
– Заткнись, Сомов, – пробурчал Киселев.
– Мальчики, – предостерегла их Юля.
– Ну что ж, о вкусах не спорят, – пожал плечами Борис Борисович, так и не дождавшись ответа от Паши. Зачем тогда вся эта мизансцена? – Вот мы и пришли. Дальше тупик, – он оглядел стеллажи. – Кажется, здесь этот самый третий ярус.
– Кажется или здесь? – переспросил Мишка.
– Не придирайтесь к словам, молодой человек. Теперь надо забираться вглубь. Вы готовы, конкистадоры?
– Всегда готовы, – кивнул Мишка. – А вы сами туда полезете?
– Я?! Сейчас! – рассмеялся Куприянов. – Мне делать больше нечего? Туда полезете вы. Причем, я думаю, именно вы, – кивнул он на Мишку. – Вы самый миниатюрный в вашей компании. Не каланчу же вашего туда посылать, – он смерил взглядом Киселева. – В интересной майке.
– А у каланчи руки длиннее, – заметил Мишка.
– Тут одних рук мало будет – тут ползком придется. И тем более не даму же мы заставим пыль глотать, – добавил искусствовед.
– Она еще юрче меня! – Сомову не хотелось бороздить запущенные просторы провинциальных запасников.
Паша злорадно посмеивался.
– Вон ту лесенку только надо взять, – посоветовал Куприянов.
Она как раз стояла сложенной «в тупике» у стены.
– Давай, конкистадор, – хлопнула по плечу рыжего друга Юля. – Покажи класс! Во имя искусства, которое ты так любишь!
Сомов уничтожающе взглянул на девушку и спросил у Куприянова:
– И куда мне продвигаться, Борис Борисович? В каком направлении?
– Думаю, вначале налево, потом, если не выйдет, направо и только потом прямо.
– Я даже лестницу ради такого дела принесу, – сказал Паша и пошел за лестницей.
– Чуть не забыл, вот вам волшебный фонарик. – Куприянов вытащил из кармана самый обыкновенный фонарь.
– А почему он волшебный? – спросил Мишка.
Паша принес, разложил и поставил перед Сомовым крепко сбитую деревянную лестницу.
– А вот когда окажетесь там, наверху, в темноте, тогда и поймете, почему он волшебный, – весело ответил искусствовед. – Смотрите на бирки по краям упакованных картин.
Мишка взглянул на Юлю, та вздохнула и развела руками: куда деваться? Судьба! И ее рыжий друг полез на верхние стеллажи – скоро луч фонаря забегал по упакованным полотнам.
– А пыли тут! – жалостливо пропел Сомов.
– Терпи, Мишка, ради искусства стараешься, – ободрила друга Юля.
– И ради истории! – добавил Паша.
– Ну смотри, Киселев, если твои старые краеведы ошиблись, если все это выдумки старых маразматиков, я тебе это до смерти не прощу!
– Будем надеяться на лучшее, – резонно заметил Паша.
– А что вы, собственно, ищете? – спросил Куприянов. – Зачем вам эти древние работы?
– Скоро мы все узнаем вместе с вами, – ответил Киселев. – Потерпите.
– Как скажете, – заинтригованно пожал плечами искусствовед с аккуратной бородкой.
Оказавшись наверху, почти скрывшись из глаз, Мишка придушенно засопел, потом стал ругаться – грязно, по-взрослому, но очень тихо, чтобы не услышали Юля и Куприянов. Но кое-что до них долетало, и Юля морщилась.
– Главное, чтобы он там не пропал, – заметил искусствовед.
– В смысле? – поинтересовалась Юля.
– Не попал в другое измерение.
– Это вы так шутите?
– Все может быть, – весело кивнул Куприянов. – Музей-то старинный. Мы таким образом уже трех младших научных сотрудников лишились. В газетах не читали?
– Шуточки у вас, – кивнула Юля.
– Смешно, – честно признался Паша.
– Не пропаду – не дождетесь! – подал сверху голос Мишка Сомов.
Он уже совсем пропал из виду. Внизу было такое ощущение, что на верхних ярусах завелся крупный зверь, и теперь он ползает и шуршит всем, что ему попадает под лапы.
– Вот они! – еще минут через пять крикнул Сомов. – Нашел! Холсты из коллекции купца Мельникова. Да тут их несколько упаковок!
– Тащи сюда! – разом оживившись, крикнул Паша и сам полез наверх. – Подавай мне!
Общее дело неожиданно сплотило соперников, и скоро Паша Киселев уже перехватывал и спускал вниз одну упаковку картин за другой.
– Только они мягкие, – заметил он.
– Это понятно, – ответил Куприянов. – Их сняли с подрамников, чтобы они места занимали меньше. Все равно они большей частью изодраны, насколько я помню, их надо реанимировать полностью.
В ближайшие десять минут Паша Киселев стащил вниз четыре картонных ящика с полотнами. Они были запыленными, самого что ни на есть чердачно-подвального вида.
Куприянов брезгливо потрогал пыльные ящики.
– Ну что, посмотрим, посмотрим, – сказал он. – Несите их на свет, там, где у нас стол. Вам потом их еще обратно укладывать.
– Что?! – сверху высунулась голова Мишки Сомова. В глазах его кипели отчаяние и гнев. – И опять мне?!
– Мишка, я тебя поцелую за это нежно, – тут же пообещала Юля. – Честно-честно!
– Я их сам обратно уложу! – вдруг сказал Паша.
