Калинка-малинка для Кощея
Марина Сергеевна Комарова
Колдовские миры
Калина – чудесница из Полозовичей, вотчины Змеиного царя.
От нечистого спасает, на удачу заклинает, водичку живую от неведомого благодетеля местным поставляет. Но всё меняется, когда исчезает лучший друг и сам Кощей Бессмертный зовёт в свои чертоги, обещая любовь и ласку. Стоит ли верить? И что таится за нежностью Кощеевой? Поможет ли он отыскать друга или заведёт к погибели?
Но Калина не робкого десятка, да и в беде своих не оставляет!
Марина Комарова
Калинка-малинка для Кощея
© Комарова М. С., 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020
Часть I. Украденный жених
Глава 1. Знакомство у реки
– Может, лучше поцелуешь, красавица? – хрипло спросил он, опаляя кожу дыханием.
Так близко, так самоуверенно. Чуть потянись – и можно коснуться губ. И…
Я с удовольствием залепила ему пощечину. Получилось так звонко и смачно, что аж сама порадовалась.
Он отпрянул, в глазах сверкнули лиловые молнии. А глаза-то ничего-о-о… Светло-серые, будто небо осенью, но не грозовое, а просто затянутое тучами, за которыми прячется солнце.
Да и сам весь хорош, будто с картинки сошел. Статный, плечистый, ладный. И не важно, что одет в простые штаны и льняную рубаху, расшитую черными узорами. Кстати, странно. Кто вышивал-то? Одним черным цветом нехорошо ведь. Но красиво смотрится, в тон его волосам, как вороново крыло, что спускаются за спину. Черты лица красивые, резкие. Прям хищный зверь, а не человек. На такого бы смотреть и смотреть. Только пахнет от него полынью и морозом ранней зимы.
Да и повадки… далеки от прекрасных.
– И поцелую, – хмыкнула я, вслушиваясь в плеск волн реки. Так-так, водяные вовсю подслушивают, потом сплетен не оберешься. – Только не тебя.
Эх, хорошо же денек начинался! Солнышко светило, птички пели, на улице тепло. Я подхватила корзинку с бельем – и на речку. Нечего накапливать, постирать да вывесить надо, чтобы потом дальше спокойно заниматься своими травами. Но нет. Все не так.
Свалился тут на голову. Сначала держался на почтительном расстоянии, а потом подошел, разговор завел. Дивиславом представился, сыном кузнеца. Говорил толково, складно. Я и заслушалась. Прям аж удивление взяло: откуда бы сыну кузнеца так уметь? Тут иной сказитель так речи не сложит, а этот – прям заслушаешься.
Вот и сказала:
– Слова у тебя – мед сладкий, таким торговать можно. Очередь соберется знатная.
А этот подлец возьми и целоваться полезь! Я настолько оторопела, что даже чудесницкую силу не вложила в ладонь, так от души и вмазала. Просто, без эффекта.
Впрочем, Дивислав не особо смутился, удар ему вреда не причинил. И только на красиво очерченных губах появилась тень улыбки.
– Резвая, – только и сказал он.
И продолжил смотреть так, словно уже решил съесть с потрохами.
– Шустрый, – не смутилась я, складывая руки на груди. – Али раз умеешь сладко рассказывать, так и девицы все должны у ног лежать?
– Хотелось бы, – неожиданно весело сказал он.
И вроде даже потянулся ко мне, чтобы сгрести в охапку, но резко остановился. Прислушался. Я насторожилась. И впрямь за спиной что-то треснуло.
– Калина-а-а! Калина! – раздался звонкий крик Забавы.
Дивислав чуть нахмурился. Вечно так с этими молодцами. Как один на один, так герой. А как кто еще появится, так сразу в кусты.
– Калина!
Я выжидающе смотрела на него: ну, сокол ясный, что будешь делать?
Неожиданно солнце померкло, а где-то вдалеке загрохотал гром. Серые глаза Дивислава подернулись дымкой, зрачок на мгновение исчез, уступив светло-серой радужке. Я вздрогнула – вмиг дышать стало тяжело, а голова пошла кругом.
Он оказался совсем близко, стиснул в объятиях, не давая вырваться. Сердце замерло, словно и не знало как биться.
– Я еще вернусь, Калинка-малинка, – обжег он полынным дыханием. – Никуда от меня не денешься.
И, обернувшись черным вороном, взмыл в небеса.
Я аж шарахнулась назад. Но потом только покачала головой. Чего только не бывает. Появится, понимаешь, голову вскружит, а потом – раз! – и улетел. И так, скажу я вам, не только с нелюдями лесными. Обычные мужчины – тоже те еще… летуны.
– Калинка, ты меня вообще не слышишь, что ли? – возмущенно спросила Забава, к которой я так и не соизволила обернуться.
Вздохнув, я все же повернулась к подруге. Да уж. Забава, дочь Остромысла. Страшная женщина. Не внешне, но внутренне. Еще ни один молодец не сумел унести ноги от ее пылкого взгляда. А что? Душа-девица всея Полозовичей, краса, надежда и прочее-прочее, если только у нее… хорошее настроение. Пышные косы, пышные формы, пышное, э, самомнение. При всем этом за близких готова ринуться в бой, дать больно, а потом невинно захлопать ресницами. А еще любит котиков, куда без обормотов пушистых. В общем, мед, а не девица. Главное, потреблять без перебора.
Забава покрутила кончик белокурой косы, а потом резко закинула ее за спину. Глянула на меня озорными голубыми глазами:
– С кем ты тут разговаривала? Мужчина был, своими ушами слышала. Где взяла?
– Сам пристал, – сказала я чистую правду, наклоняясь и беря корзину с бельем. – И умчался так быстро, что я и слова не успела сказать. А хотела с тобой познакомить.
Забава тут же насупилась. Ей, вечно жаждущей отыскать единственного и неповторимого, катастрофически не везло в любовных делах.
– Издеваешься, – припечатала она. – Все я поняла. Никто меня не любит, никто не приголубит. Пойду-ка я…
– Э… нет, родная. Бери свою корзинку и пошли домой. А то у меня и так ничего не осталось от пирожков с малиной.
Забава не оценила моей искренней заботы о ее фигуре – презрительно фыркнула, легко взяла одной рукой корзинку и зашагала передо мной. Я только хмыкнула и последовала за ней. Ну а что? Покушать, знаете ли, это прекрасно, сама не без греха, но надо и про меру не забывать.
Забаву, кстати, мои нравоучения страшно злят. Подруга не забывает напоминать, что девушки, которые жр… едят и не толстеют, – ведьмы. Ну что ж… в этом есть зерно истины. Особенно учитывая, что моя мать – чудесница. А чудесница от ведьмы недалеко стоит; по сути, одно и есть. Только у нас, в Полозовичах, называется чуть иначе. Вот так и живем.
– Красивый хоть был? – спросила она, не оборачиваясь.
Я не сразу поняла, о чем речь. Но потом дошло. Красивый? Да. В Полозовичах у нас все больше светловолосые и светлоглазые. Ну, еще есть горцы заезжие с Ночных гор – те юркие и смуглые, вечно сверкают глазищами темными и бездонными.
– Красивый, – подтвердила я. – И явно нездешний. Только… нахальный больно.
Забава все же обернулась. В ярко-голубых глазах мелькнул интерес.
– Ну-ка, рассказывай подробнее.
Я задумчиво смотрела под ноги. Дорога до речки от моего дома вся в ямах да ухабах: того и гляди споткнешься и упадешь в ворох листьев и хвойных иголок. Лес возле Ночных гор – всем на зависть лес. Нигде такого больше не сыщешь. Даже из самого стольного града Къева все едут к нам. За древесиной, за ягодами, за советами лесных жителей… Но об этом позже.
– Статный и черноволосый. Одет вроде просто, сыном кузнеца представился. Только не превращаются сыновья кузнецов в воронов.
Забава протянула руку и сорвала с куста сочные ягоды, темно-красные такие, с кислинкой. Шеленика зовутся, местная, так сказать, достопримечательность. Варенье получается – пальчики оближешь. Чем, по сути, и будет заниматься Забава, когда вымажется в тягучем янтарно-красном ягодном соке.
– Смелая ты, Калинка, – неожиданно вздохнула она. – Я бы испугалась.
И так мечтательно посмотрела на небо, что мне во всей красе представился этот испуг. Да такой, что добрый молодец со скоростью белки забирается на дерево и прячется в раскидистой кроне.
– Вот в следующий раз я буду его за руку держать, – предложила я. – А ты подойдешь и это… испугаешься.
Подруга хихикнула. Но тут же посерьезнела и даже чуть нахмурилась.
– А что, думаешь, вернется?
Я пожала плечами. Хотя последние слова Дивислава помнила очень хорошо. Да и стальную решимость в светло-серых глазах. Этот вернется, точно вернется. Такие от своего слова не отступаются. А касаемо страха… Часто в лесу встречаем то горцев, то дровосеков из соседних деревень, то купцов. Ну и нелюди ходят, это известное дело. Поэтому я ни капли и не удивилась, когда Дивислав обернулся вороном. И не особо испугалась, с моей-то силой не каждый осмелится сделать плохое. С виду хоть и не богатырка, да только не внешность главное.
– Вернется, – вслух сказала, осознав, что Забава подозрительно щурится.
– Ай, Кали-и-и-инка, – протянула она. – Вижу, пришелся тебе по душе.
Я сделала вид, что не понимаю, о чем она. Впрочем… Забава считала, что по душе мне каждый второй молодец, поэтому удивляться точно не пристало.
– Прибавь шагу, болтушка, – хмыкнула я.
Забава только фыркнула и прикрыла рот ладошкой, чтобы не расхохотаться в голос. Однако, заметив мой взгляд, спешно зашагала вперед. Правда, я сомневалась, что подруга искренне раскаялась в своем поведении.
К Полозовичам мы вышли где-то через полчаса.
Каково же было мое удивление, когда я поняла, что передохнуть после стирки, юркнув к себе, не получится. Возле дома собралась толпа. Все шумели, жестикулировали и явно не собирались расходиться.
– Та-а-ак, – протянула Забава, останавливаясь возле дуба, растущего неподалеку от моего забора. – А тут у нас весело. Вроде ж уходили, спокойно было. Или ты знаешь что-то, чего не знаю я, подруга?
– Ничего, – честно ответила я, считая собравшихся.
Человек под пятнадцать наберется, не меньше. Вот и сходила, постирала. Явились к чудеснице, опять какая неприятность приключилась. Вздохнув, я направилась к дому, кивком дав Забаве знак идти за мной. Разберемся, не в первый раз. Правда, жалко, что спокойно не пообедать, ведь шум же подняли – матушка дорогая. И вон топчется полозовчанский староста, Микула Радянинович – значит, и впрямь нечто важное. А еще, по-моему, кто-то плачет. Страшно, навзрыд так. Вот это уже совсем нехорошо.
– Да я и говорю – унес окаянный! – донесся мужской бас. – Сам видел!
– Да, было-было! – пискляво добавил старческий голос, принадлежавший дальней родственнице старосты. – И…
– А-а-а-а… Мой бедный-несчастный! Как бы-ы-ыть! – снова донесся плач.
– Ну-ка, тихо! – рявкнула я, и собравшийся люд вмиг притих.
Кажется, даже никто не заметил, как мы с Забавой приблизились. Потому что смотрели так, словно увидели восставших с погоста нежеланных родственников.
Я оценила ситуацию. Так, положение такое: в центре стоит рыдающая Елька с растрепанной косой, а ее по возможности пытаются утешить все сразу, но ни у кого толком не выходит.
– Ой, Калинушка, горе-то какое, – запричитала все та же родственница старосты, – страшное приключилося. Такое вышло, такое вышло…
– Не тараторь, – хмуро прервал ее Микула Радянинович.
Родственница (кстати, как ее зовут?) мигом захлопнула рот и кинулась к Ельке. Та старательно утирала слезы и тяжко вздыхала. Так, судя по ней, не так все и плохо. Следовательно, вызывать дружину из Къева-града не будем. Уже легче.
Я протолкалась сквозь людей, используя корзину аки орудие расчищения пути, что, кстати, очень помогло, и остановилась возле Ельки.
