– Полагаю, ты желаешь добра. Но куда бы ты ни шел, за тобой будут следовать мятежи и раздоры, Мика аль-Рами.
– Я Эль-Мюрид. Я Ученик.
– Вражда станет постоянной спутницей в твоем странствии, Мика. И странствие это уже началось. Я не потерплю подобного среди клана эль-хабиб, и ты навсегда изгнан с его земель. Строже наказывать не стану – из уважения к твоей семье и тем испытаниям, что ты пережил в пустыне.
И еще из страха перед амулетом Эль-Мюрида – но об этом он промолчал.
– Я Эль-Мюрид!
– Мне все равно, кто ты и что ты. Я не потерплю подстрекательств к насилию на моей территории. Я даю тебе лошадь и деньги, о которых ты просил, и все необходимое для путешествия. Ты покинешь Эль-Аквилу сегодня же вечером. Я, Мустаф абд-Расим ибн Фарид эль-Хабиб, все сказал. И не перечь мне.
– Отец, ты не можешь…
– Молчи, Мерьем. Что ты делала среди этого сброда? Почему ты не с матерью?
Девочка попыталась возражать, но Мустаф резко ее оборвал:
– Я был глупцом. Ты начинаешь мыслить как мужчина. С этим покончено, Мерьем. С этой минуты ты останешься с женщинами и будешь выполнять женскую работу.
– Отец!
– Ты меня слышала. Мика, ты тоже меня слышал. Уходите.
Его новообращенные готовы были снова ввязаться в драку, но он их разочаровал.
– Нет, – сказал он. – Царству Мира пока не пришло время бросить вызов неверным в светской власти, сколь бы порочны те ни были. Терпите. Наш час придет.
Мустаф побагровел:
– Не провоцируй меня, мальчик.
Повернувшись к главе клана эль-хабиб, Эль-Мюрид сложил перед собой руки, правую поверх левой, и камень в амулете ярко вспыхнул перед Мустафом. Молча и даже не дрогнув, он посмотрел главе клана в глаза.
Мустаф сдался первым, переведя взгляд на амулет. Сглотнув ком в горле, он направился в сторону селения. Эль-Мюрид неспеша последовал за ним. Приспешники окружили его, осыпая утешительными обещаниями, но он не обращал на них внимания. Мысли его были заняты Насефом, который все еще не сделал выбор. Интуиция подсказывала, что Насеф ему пригодится. Этот юноша мог стать краеугольным камнем его будущего. Прежде чем уйти, следовало завоевать душу Насефа.
Эль-Мюрида охватывали столь же двойственные чувства к Насефу, как и сына Мустафа – к Эль-Мюриду. Насеф был умен, бесстрашен, стоек и опытен. Но в нем была некая темная черта, которая пугала Ученика. В душе сына Мустафа таилось столько же потенциала для зла, как и для добра.
– Нет, я не стану бросать вызов Мустафу, – сказал Эль-Мюрид уговаривающим его спутникам. – Я излечился от немощи, и пришла пора отправиться в странствие. Когда-нибудь я вернусь. Продолжайте мое дело, пока меня не будет. И к моему возвращению покажите мне образцовое селение.
Он начал очередной урок, пытаясь дать им орудия, которые понадобятся, чтобы успешно нести его учение.
Выехав из Эль-Аквилы, он даже не оглянулся, сожалея лишь об одном: что ему не представилось возможности еще раз попытаться убедить Насефа. Эль-Аквила стала лишь началом пути, хотя и не столь удачным, как он надеялся. Он не сумел склонить на свою сторону никого из важных персон. Священнослужители и светские представители власти попросту отказывались его слушать. Следовало найти какой-то способ, чтобы открыть их уши и разум.
Он выбрал путь, обратный тому, по которому двигался караван отца. Ему хотелось задержаться там, где погибла его семья.
Ангел говорил Эль-Мюриду, что ему предстоит немалый труд и что он встретит сопротивление тех, кто не желал отказываться от старых обычаев. Тогда он не поверил – как можно отвергнуть истину? Она была столь очевидна и прекрасна, что могла потрясти любого.
Отъехав на две мили к востоку от Эль-Аквилы, он услышал стук копыт. Оглянувшись, он увидел нагонявших его двух всадников. Узнал их не сразу – до этого он видел их лишь мельком, когда те помогали побитому камнями настоятелю бежать из оазиса. Что они замышляли? Он попытался не обращать на них внимания, вновь глядя на восток, но тревога не отступала. Вскоре стало ясно, что его преследуют. Снова оглянувшись, он обнаружил, что их разделяет всего десяток ярдов. В руках всадников сверкнула сталь.
Он пришпорил коня, и белый жеребец устремился вперед, едва его не сбросив. Наклонившись, он прильнул к лошадиной шее, даже не пытаясь управлять конем. Всадники мчались следом. Только теперь он осознал страх, который не успел пережить, когда попал в засаду караван отца. Он не мог поверить, что зло столь скоро почувствует угрозу.
Бегство привело в ущелье, где погибла его семья. Он развернулся, обогнув груду причудливой формы валунов, и обнаружил, что всадники уже его ждут. Конь присел на задние ноги, пытаясь избежать столкновения, и Эль-Мюрид свалился с его спины. Перекатившись по твердой земле, он начал судорожно искать укрытие. Оружия у него не было – он поверил в защиту Всевышнего…
Он начал молиться. В ущелье прогрохотали копыта, послышались крики. Лязгнула сталь. Кто-то застонал. А потом все закончилось.
– Выходи, Мика, – позвали в наступившей тишине.
Выглянув из-за камней, он увидел двух лошадей без всадников и два лежащих на каменистой земле тела. Над ними возвышался Насеф верхом на большом черном жеребце, сжимая в руке окровавленный клинок. Позади него виднелись трое юношей из Эль-Аквилы, а также Мерьем и еще одна девушка.
Эль-Мюрид выполз наружу:
– Откуда вы взялись?
– Мы решили пойти с тобой. – Насеф спрыгнул на землю и с презрением вытер клинок о грудь мертвеца. – Священнослужители… Посылают полудурков убивать.
Сами братья не были священнослужителями, лишь храмовыми сторожами, о которых заботился настоятель взамен на черную работу в монастыре.
– Но как вы тут оказались? – спросил Эль-Мюрид.
– Мерьем увидела, как они выехали следом за тобой. Мы уже раньше обсуждали, что делать, но после этого решили окончательно. Через холмы, а не вокруг них ведет антилопья тропа, и я поехал по ней. Я был уверен, что они позволят тебе добраться сюда, а потом сделают вид, будто ты снова нарвался на бандитов.
Эль-Мюрид остановился над мертвыми братьями, и к глазам его подступили слезы – бедняги были всего лишь орудиями в руках зла. Присев, он помолился за их души, хотя особо не надеялся, что Всевышний проявит к ним милость. Его Господь был ревнив и мстителен.
– Что ты собираешься сказать отцу? – спросил он, закончив.
– Ничего. Мы идем с тобой.
– Но…
– Тебе нужен кто-то еще, Мика. Разве тому только что не было подтверждения?
Помедлив, Эль-Мюрид крепко обнял Насефа:
– Рад, что ты пришел, Насеф. Я за тебя беспокоился.
Насеф покраснел. Сыновья Хаммад-аль-Накира часто вели себя вызывающе, но нежные чувства проявляли редко.
– Поехали, – сказал он. – Нам предстоит долгий путь, если мы не хотим провести ночь в пустыне.
Эль-Мюрид обнял его еще раз:
– Спасибо, Насеф. Если бы ты знал, как много это для меня значит…
Он обошел остальных, пожимая руки парням и целуя руки девушек.
– А я не заслужила объятий? – поддразнила его Мерьем. – Ты что, больше любишь Насефа?
Эль-Мюрид смутился. Похоже, Мерьем не собиралась прекращать свои игры. Он решил вывести ее на чистую воду:
– Иди сюда.
Она подошла, и он обнял ее, что разозлило Насефа и повергло девочку в полное замешательство. Эль-Мюрид рассмеялся. Один юноша привел его коня.
– Спасибо.
Всемером они начали долгий путь, занявший годы. Эль-Мюрид считал число семь счастливым, но оно не принесло ему удачи. Ему предстояли бесчисленные ночи разочарований и уныния, прежде чем его проповеди принесли плоды. Слишком многие сыновья Хаммад-аль-Накира отвергали его или были попросту слепы к истине.
Но он был настойчив, и каждая проповедь приносила ему одну или две завоеванные души. Число последователей росло, и они разносили его проповеди дальше.
2
Семена ненависти, корни войны
Гаруну было шесть лет, когда он впервые встретил Эль-Мюрида.
Его брат Али забрался в пролом в старой стене сада.
– Во имя бороды Господней! – воскликнул Али. – Хеда, Мустаф, Гарун – идите взгляните!
Их учитель Мегелин Радетик хмуро посмотрел на него:
– Али, слезай оттуда.
Мальчик не обращал на него внимания.
– И как мне вбить хоть что-то в головы этим маленьким дикарям? – пробормотал Радетик. – Можешь хоть что-то с ними сделать? – спросил он их дядю Фуада.
На строгом лице Фуада мелькнула едва заметная улыбка, говорившая: «Могу, но не буду». Он считал своего брата Юсифа дураком из-за того, что тот тратит деньги на женоподобного иноземного учителя.
– Это же Дишархун. Чего ты ожидал?
Радетик покачал головой. В последнее время таким был ответ Фуада почти на все. И еще этот варварский праздник… Он означал потерянные недели в деле – и без того безнадежном – по обучению отпрысков валига. Им пришлось преодолеть почти три сотни миль от Эль-Асвада до самого Аль-Ремиша ради празднеств и молитвы. Глупо. Хотя за кулисами праздника наверняка решались некие важные политические дела.
Ученые из Хеллин-Даймиеля были известными скептиками, считая любую веру фарсом. И еще большим скептиком был Мегелин Радетик, что часто приводило к ожесточенным спорам с его работодателем Юсифом, валигом Эль-Асвада. В итоге на сцене появился Фуад, младший брат Юсифа и главный задира в семье, который всегда оказывался под рукой, чтобы защитить детей от ереси Хеллин-Даймиеля.
– Скорее! – настаивал Али. – А то всё пропустите!
Все, кто следовал через Королевский двор, от лагерей паломников до Святейших храмов Мразкима, вынуждены были двигаться по одной пыльной улице за стеной двора-класса Радетика. То был первый раз, когда кто-то из его учеников присоединился к отцам во время Дишархуна. До этого никто из них не видел ни Аль-Ремиша, ни его праздничных представлений.
– Великая Священная неделя, – мрачно пробормотал Радетик. – Весеннее причащение. И кому все это нужно?
Для него, однако, это тоже был первый визит, и в каком-то смысле он пребывал в не меньшем восторге, чем дети.
Должность учителя он занял для того, чтобы изучать примитивные политические процессы в Сахеле и его окрестностях. Беспрецедентный вызов, каковым стала мессианская фигура Эль-Мюрида, давала интересную возможность исследовать культуру, подвергшуюся серьезным испытаниям. Радетик занимался изучением эволюции идеального правления, в особенности – монолитного государства, пытающегося выжить, приспосабливаясь к меняющемуся восприятию подданных, считавших, что их лишили прав. То была весьма утонченная и непростая область исследований, и любые выводы становились объектом нападок.
Коллеги в Ребсамене считали его сделку с Юсифом немалым успехом. Скрытный народ Хаммад-аль-Накира всегда был девственной территорией для ученых. Радетик, однако, начинал сомневаться, что возможность стоила всех страданий, которые ему приходилось терпеть.
Лишь маленький Гарун не отвлекся от урока – все остальные толкались вокруг Али, ища место получше.
– Ладно, иди и ты тоже, – сказал Радетик оставшемуся ученику.
Гарун был единственным светлым пятном, которое сумел найти Радетик в этой невежественной пустыне. И Гарун был единственной причиной, по которой Радетик не стал посылать Юсифа в ад со всеми его суевериями. Мальчик выглядел крайне многообещающе.
Остальные? Братья и двоюродные братья Гаруна, а также дети сторонников Юсифа, пользовавшихся его покровительством? Они были обречены. Им предстояло стать копиями отцов – невежественными, суеверными, кровожадными дикарями, новыми меченосцами в бесконечной кавалькаде набегов и стычек, являвшихся для этих людей смыслом жизни.
Радетик никогда бы никому не признался, и меньше всего самому себе, но он любил маленького бесенка по имени Гарун. Он следовал за мальчиком, в тысячный раз размышляя над загадкой валига. Положение Юсифа примерно равнялось положению герцога. Он был двоюродным братом короля Абуда, и у него имелись все причины защищать сложившиеся устои, ибо любые перемены могли принести немало потерь. Однако он мечтал покончить с бесконечными убийствами, составлявшими часть традиционного образа жизни в пустыне, по крайней мере в своих владениях. В каком-то смысле, пусть и не столь агрессивно, он был революционером, как Эль-Мюрид.
Кто-то из мальчиков постарше подсадил Гаруна на стену, и тот уставился на открывшееся перед ним зрелище, словно пораженный невообразимым чудом. Любимец Радетика был строен и смугл, с темными глазами и ястребиным носом – уменьшенная копия отца. Даже в шесть лет он прекрасно понимал, какое положение занимает. Поскольку Гарун был лишь четвертым сыном, он был обречен стать главным шагуном провинции, командиром горстки солдат-чародеев, служивших в семейной коннице.
Валигат Юсифа был обширен, а войска многочисленны, поскольку формально включали всех мужчин, способных носить оружие. Гаруну предстояло взять на себя немалую ответственность, в полной мере овладев искусством чародея. Уже сейчас Радетик делил своего ученика с учителями-чародеями из Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, Гор Тысячи Колдунов. Великие адепты начинали свое образование тогда же, когда учились говорить, но редко достигали вершин могущества раньше, чем вступали в пору расцвета сил. Юношеские годы решали, светит ли тебе самодисциплина, и достичь ее надлежало до периода созревания и всего, что вытекает из оного.
Радетик протолкался сквозь стайку детей:
– Будь я проклят!
Фуад оттащил его назад:
– Кто бы сомневался. – Он занял место Радетика. – Ох ты!.. Женщина с открытым лицом! Учитель, ты вполне можешь отпустить детей – они теперь ни за что не успокоятся. Пойду лучше скажу Юсифу, что они здесь.
Взгляд Фуада стал похотливым, словно у озабоченного самца. Радетик был уверен, что у него встало между ног.
«До чего же странные эти обычаи пустыни», – подумал он.
Слухи ползли по Королевскому двору уже много дней. Неужели Эль-Мюрид в самом деле осмелился явиться в Храмы?
Радетик снова протолкался к щели и уставился на идущих.
Женщина оказалась моложе, чем он ожидал. Она ехала на высоком белом верблюде, и впечатление, которое вызывало ее открытое лицо, полностью затмевало юношу с диким взглядом, сидевшего на белой кобыле. Вдобавок Эль-Мюрид казался совершенно неприметным на фоне еще одного мужчины, ехавшего на большом черном жеребце. «Это наверняка Насеф», – подумал Радетик. Драчун и скандалист, который командовал личной стражей Эль-Мюрида, носившей эффектное имя Непобедимых, брат жены Ученика.
– Эль-Мюрид… Ты отважный бандит, сынок, – пробормотал Радетик, вдруг обнаружив, что восхищается высокомерием юноши.
Любой, кто мог сунуть нос в дела священнослужителей, был на хорошем счету у Мегелина Радетика.
– Ребята, слезайте. Идите к отцам. Хотите, чтобы вас отхлестали плетьми?
Таково было наказание за взгляд на обнаженное лицо женщины. Ученики убежали – все, кроме Гаруна.
