Женщина прищурилась так, что глаза превратились в две щелочки. С морщинами на лице она и правда напоминала древнюю черепаху.
– Это Френк вам рассказал? Он идиот. Меня зовут Морена, но для вас я секретарь господина директора Холландера.
Вот черт!
Морена нажала на кнопку, и обитая мягким материалом дверь у нее за спиной с жужжанием открылась. В следующий момент секретарша уже вставила наушники и продолжила печатать.
«Какое удачное начало».
Ханна вошла в кабинет директора. Первым делом она почувствовала терпкий запах табака и аромат свежезаваренного кофе – оба казались неотъемлемой частью помещения, как старинная облицовка стен.
Найти в Интернете фотографию директора Холландера ей не удалось. Она знала лишь, как выглядит его подпись – из письма, которым он подтвердил ей прохождение годичной практики. И, увидев его сейчас, Ханна была удивлена. Почему-то она представляла его себе иначе. Старше, солиднее, опытнее – серым кардиналом. Кто-то подобный казался ей наиболее подходящим для должности директора в «Штайнфельзе». Но Холландер выглядел на сорок пять, у него было сухощавое лицо с заостренным подбородком и удлиненные седые, слегка волнистые волосы.
Когда она закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов по скрипящему паркету к его письменному столу, Холландер быстро взглянул на нее.
– Секундочку, пожалуйста. – В руке он держал нож, а на столе перед ним стоял поднос с кофе, стаканом томатного сока и свежеиспеченными булочками. – Я люблю намазывать масло на горячую выпечку и смотреть, как оно растекается.
– Мне зайти позже?
– Почему? Останьтесь.
Директор Холландер отложил нож в сторону, сделал глоток томатного сока, вытер рот и пальцы тканевой салфеткой и поднялся из своего хрустящего кожаного кресла. Обошел вокруг массивного стола красного дерева, на котором стояло несколько фоторамок, но Ханна видела только их оборотную сторону.
– Добро пожаловать в Алькатрас. – С улыбкой он протянул ей руку.
– Эту шутку я сегодня уже слышала.
– Видимо, от Френка. Он повторяет все, что слышит. «И то, что диктуют письма только безграмотные?»
– Он также рассказал мне, что в пятнадцать лет изнасиловал свою мать, а затем проломил ей череп, – сказала Ханна.
– Это неправда. – Холландер был гладко выбрит и благоухал одеколоном после бритья. Он закатал рукава белой рубашки. Его мускулистые руки оказались загорелыми. – Он сначала проломил ей череп, а потом надругался над трупом. И ему было только четырнадцать.
– Ой.
– Да, жуткая история. Он сидел в тюрьме для несовершеннолетних преступников, но в рамках программы ресоциализации окончил специальную коррекционную школу и уже пять лет работает здесь.
– Такая работа для человека с судимостью…
– Что, непривычно? Возможно, но это заведение – пилотный проект, и мы должны подавать пример. Френк отвечает за библиотеку и разносит почту клиентам. Правда, иногда он забывает, что давно уже не в тюрьме, и раздражается, когда ему не разрешают участвовать в сеансах терапии.
Ханна кивнула. Очевидно, клиентами Холландер называл заключенных.
– Не хотите присесть? – Холландер указал на угловой диванчик в нише.
– Спасибо. – Ханна села на кожаный стул рядом с приоткрытым окном. Между ламелей жалюзи, постукивающих на сквозняке, открывался вид до самого скалистого берега. Тем временем небо потемнело. Наверное, вечером над морем разразится гроза.
Холландер подсел к ней с кувшином и налил стакан воды.
– Мы разместили вас в квартире вашей предшественницы. Как вам комната? – спросил он.
– На окнах решетки.
– Вам придется к этому привыкнуть – как и к еде в столовой. К сожалению, в обеденный перерыв у вас не получится ездить на материк, поезд ходит лишь два раза в сутки. Утром и вечером.
– Это я уже знаю.
– Но если захотите прогуляться: есть отличный пешеходный маршрут по острову, а у железнодорожной станции находится симпатичное кафе с хорошей кухней. Правда, оно закрывается в восемь вечера. А в последнее воскресенье каждого месяца смотритель маяка готовит барбекю. Это всегда главное событие месяца. – Холландер засмеялся. – Больше никакой роскоши я вам здесь предложить не могу.
– Я ее и не ожидала, когда устраивалась на практику в тюрьму.
Холландер открыл сигарный ящик на столе.
– Гавану?
Она помотала головой.
Он потянулся к спичечному коробку.
– Вы ведь не против?
Ханна терпеть на могла суггестивных вопросов, но в первый рабочий день не хотелось производить плохое впечатление.
– Это ваш кабинет.
– Конечно – мой остров, мои правила. – Он сунул сигару в рот и выдохнул дым в потолок. – Поэтому мы не используем здесь такие понятия как тюрьма или колония. «Штайнфельз» – лечебно-исправительное заведение строгого режима, но мы называем его просто заведение. Мы особое исправительное учреждение тюремного типа. В отличие от других тюрем «Штайнфельз» находится не в земельном, а федеральном ведении. Наши сотрудники – бывшие профессиональные солдаты, которые получили психологическую подготовку и окончили школу пенитенциарной полиции. Здесь содержатся только преступники на грани невменяемости: педофилы, насильники, садисты, психопаты, все, что вашей душе угодно. В обычной тюрьме за такие наклонности их избили бы до полусмерти другие заключенные. Но насилие лишь порождает насилие. Поэтому существует этот проект.
– Звучит неплохо.
– Не все воспринимают это так положительно. У нас много противников. Почему государство должно тратить деньги и ресурсы, чтобы лечить душевнобольных и презираемых обществом людей? Мы не хотим заново интегрировать их в общество… Да это и невозможно. – Он улыбнулся. – Но мы пытаемся проводить терапию для наших клиентов, чтобы однажды их смогли перевести в нормальную тюрьму со всеми ее преимуществами. Потому что у нас всего несколько одиночных камер, не более часа на просмотр телевизора в день и ограниченные возможности для занятий спортом, но – и этому я придаю большое значение – очень хорошая библиотека.
– «Я всегда воображал рай чем-то наподобие библиотеки», – процитировала она.
– А, Хорхе Луис Борхес. – Холландер ткнул сигарой в ее сторону. – Полностью разделяю его мнение. – Он развел руки в стороны. – На этом острове немного возможностей, и вы, наверное, задавались вопросом: почему нас разместили именно здесь? Остхеверзанд находится не на краю света, но его отсюда уже видно, если вы как-нибудь заберетесь на маяк. – Он улыбнулся.
Очевидно, что Холландер получал удовольствие от звука своего голоса и, вероятно, уже не раз рассказывал эту шутку. Ханна наверняка еще услышит ее от Френка.
– И почему же тогда заведение теперь здесь? – спросила она, ибо директор так и не дал ответа.
– Оглядитесь. Здесь нет рыбачьих лодок и туризма. Это уединенное место. Тот, что захочет сбежать отсюда, должен быть или хорошим ходоком, или олимпийским пловцом.
– А уже были попытки?
Холландер самодовольно помотал головой.
– С тех пор, как я стал директором, нет. Так должно быть и впредь. Потому что этот терапевтический эксперимент – длительное исследование, первые результаты которого будут понятны лишь через несколько лет. Но я считаю, что все усилия не напрасны.
– А можно ли вылечить рецидивистов?
– Ваша задача выяснить это, фрау Норланд. Кроме того, я хотел бы попросить вас использовать политически корректное понятие клиент и воспринимать ваших клиентов как таковых, даже если вы прочитаете в их делах, что они насиловали, расчленяли и ели трупы.
– Конечно.
– Кстати, в следующем году запланирован ремонт пустующего корпуса. Я добился разрешения разместить у нас пятнадцать клиенток – равноправие еще никто не отменял, верно?
Ханна кивнула. Опять суггестивный вопрос. Пожилой, более консервативный шеф пришелся бы ей больше по душе. И хотя в груди у нее билось бунтарское сердце, она была невысокого мнения о политической корректности и всей этой гендерной болтовне. В ее глазах простое использование другого слова не решало проблемы.
– Вы меня слушаете? – спросил Холландер.
Ханна вздрогнула.
– Простите?
– У вас голландский акцент, верно?
– Мои родители родом из Амстердама, но я окончила университет в Германии.
– И даже с красным дипломом и в кратчайшие сроки, как я прочитал в ваших документах, приложенных к заявлению. И хотя у вас не так много опыта, вы захотели пройти практику именно здесь? – Он вопросительно взглянул на нее.
– Мой наставник сказал, что нет лучшего места набраться опыта, чем здесь.
Директор одобрительно приподнял брови.
– Ну, здесь у вас и правда будет достаточно возможностей набраться опыта. Тогда, от имени всего коллектива, добро пожаловать к нам в качестве самой юной женщины-психолога, которая когда-либо работала в «Штайнфельзе».
Холландер поднялся, подошел к своему письменному столу и достал из ящика три папки.
– Это досье участников вашей психотерапевтической группы, которая достанется вам от вашей предшественницы. Клиенты под номерами семь, одиннадцать и двадцать три. Если у вас возникнут вопросы, на них вам ответит майор доктор Ингрид Кемпен. Она моя заместительница.
Ханна взяла папки с досье, надеясь, что Холландер не заметил ее учащенного дыхания. К тому же она не решалась взглянуть на обложки с фамилиями.
– Можно мне также почитать уголовные дела?
Холландер улыбнулся.
– Это не обязательно. Я уверен, что мужчины у вас в надежных руках и без этого знания.
Ханна закрыла за собой дверь в приемную, но оттуда все равно доносилось глухое щелканье клавиатуры, по которой без передышки колотила секретарша Холландера.
Она спешно достала досье и посмотрела на фамилии. О первых двух она никогда не слышала. При взгляде на третью фамилию ее сердце забилось быстрее. Невероятно. Клиент номер 23 был Пит ван Лун.
Ханна подняла глаза и посмотрела в конец коридора. Френк Бруно все еще стоял на верхней ступени лестницы и пялился в ее сторону.
5
Четверг, 1 октября
Сабина Немез сунула сотовый в карман, вышла из академии и направилась к зданию БКА. В небе над головой трещал вертолет. Поднявшийся ветер кружил осеннюю листву и трепал длинные каштановые волосы Сабины.
Вертолет пошел на посадку, но Сабина уже не обращала на него внимания. Она торопливо покинула территорию академии, перешла через дорогу и попала на Таерштрассе, маленький переулок с разворотным тупиком. Здесь находился вход в главное здание БКА, где с ней хотел поговорить президент Хесс.
В тот же момент через вращающуюся дверь вышел Хесс и спустился по лестнице в сопровождении двух сотрудников. Обоим – мужчине в черном костюме и женщине в голубой брючной паре – было около сорока лет, каждый нес в руке тяжелый чемодан. Все трое, включая Хесса, разговаривали по телефону.
Сабина подошла к группе.
– Вы хотели со мной поговорить? – спросила она Хесса.
Коротким жестом он дал понять Сабине, чтобы она следовала за ним. Пока они шли обратно к академии, Хесс прижимал телефон к уху.
– Да, мы немедленно вылетаем в Хоэнлимбург. Нет, конечно нет! Вы вообще знаете, с кем говорите? – прокричал он в трубку. – Мне плевать на разрешение на авиатранзит! Через сорок минут мы будем на месте. – Он нажал на кнопку и завершил звонок.
Сабина легко шагала рядом. Со своим ростом метр шестьдесят три она едва доходила Хессу до плеча, но могла без труда держать его темп.
– Вы хотели со мной поговорить, – повторила она.
– Да, – выдавил Хесс. Для своих шестидесяти двух он был в неплохой форме. На его седых висках лишь выступила легкая испарина. Хесс потеребил узел галстука. – У меня для вас есть задание.
– Я на службе только завтра до обеда, потом у меня отпуск, – возразила она.
– Вы забронировали какой-то тур?
– Нет, я собираюсь навестить свою сестру в…
– Немез, можете забыть об этой поездке.
– Но я…
– Это не обсуждается! Я тоже с удовольствием провел бы выходные в своем загородном доме, но не все всегда складывается так, как мы хотим.
Сабина лишилась дара речи. Никакого тебе «Мне очень жаль» или «Я хотел бы попросить вас перенести отпуск». Но почему она все еще удивлялась? Хесс был беспощадным тираном, недипломатичным и прямолинейным – и он с первого дня возненавидел Сабину, когда Снейдер устроил ее в академию два года назад.
– Можно спросить, почему?
– Можно! Я решил, что с этого момента Снейдер должен работать в команде.
Снейдер в команде? Это, должно быть, шутка! Хесс наверняка выдумал это лишь для того, чтобы поиздеваться над Снейдером.
– Вы же знаете, что Снейдер не терпит коллег и работает в одиночку…
– Мне все равно! – перебил он ее.
