– Эта? Соседка вроде… – неуверенно сказал Виктор. – Так, проведать… Мне, понимаешь, неудобно, что я ее не помню совсем…
– Соседка?
Надежда вспомнила, что тумбочка у Виктора совершенно пустая. Когда в больницу идут, все-таки хоть что-то несут – хоть яблок килограмм, хоть бананов гроздь, хоть печенье. Все знают, как у нас в больницах кормят.
– Вот что, Витя, – Надежда придвинулась ближе, краем глаза заметив, что настырный мужичок с перевязанной головой ушел в коридор, не дождавшись ничего интересного, – давай соберись, возьми себя в руки и слушай меня внимательно. И напрягись. Может, все-таки вспомнишь кое-что.
Она вполголоса поведала ему все, что случилось вчера в ресторане. Виктор слушал, изумленно вытаращив глаза. Хорошо хоть, не перебивал, не махал руками и не упрекал Надежду во лжи.
– Ну? – Она перевела дух. – Вспомнил теперь?
– Вот как будто в книжке все прочитал. Или фильм посмотрел. Интересно, конечно… – он развел руками.
– Интересно ему, – рассвирепела Надежда. – А тебе интересно, что жена в камере сидит ни за что? Надеюсь, ты не веришь, что это она ту бабу убила из ревности…
– Какая ревность? – изумился Виктор. – Никогда в жизни я ей повода не давал для ревности!
– Ты? – Надежда едва не завопила в полный голос, но вовремя опомнилась. – Ты не давал? Да ты после инсульта совсем ополоумел, ко всем подряд женщинам приставал. Независимо от возраста и общественного положения!
– Не может быть! Откуда ты это знаешь? Мы с тобой сто лет не виделись! Я тебе не верю!
– Ага, стало быть, это не ты вот буквально вчера лез ко мне обниматься, хватал меня за ноги и утверждал, что у нас с тобой что-то было на втором курсе?
– В жизни у нас с тобой ничего не было, – твердо ответил Виктор, – даже в кино вдвоем ни разу не сходили.
И посмотрел ей прямо в глаза. А его глаза теперь были совсем не такими, как вчера. Вчера они показались Надежде какими-то странными, а теперь – глаза как глаза. Усталые, растерянные, но в целом обычные.
– Ну что ж, – Надежда успокоилась, – это хорошо, что ты стал нормальным человеком. Осталось только вспомнить весь этот год. – Она пристально взглянула на Виктора. – Собственно, хорошо бы для начала хоть вчерашний вечер вспомнить. Думай, Витя, дураком ты никогда не был, голова у тебя всегда работала. Это очень важно. Вспомни, кого ты видел, все вспомни. Ладно, я завтра зайду.
– Надя, мне бы хоть зубную щетку и мыло… – заныл Витька. – А то здесь мыла совсем нет. И полотенце все рваное…
– Ага, и трусы, и носочки шерстяные… – процедила Надежда, – еще котлеток домашних и курицу. Вот выйдет твоя жена из тюрьмы – и все принесет.
– Когда она еще выйдет…
– Совести у тебя нет, вот что! – окончательно рассердилась Надежда и едва придержала дверь палаты, чтобы не хлопнула. Больные ведь не виноваты…
Когда Надежда проходила мимо сестринского поста, из кабинета с табличкой «Старшая медсестра» вышла та самая женщина, которая была в палате у Сизова, и быстрыми шагами направилась к выходу из отделения.
Надежда посмотрела ей вслед. Что-то с этой женщиной было не так…
Виктор сказал, что она – его соседка, но сказал как-то неуверенно. Кажется, он ее толком не помнит. Но ведь он забыл только то, что произошло за последний год, после инсульта. А в своем доме они с Галкой живут уже давно, так что соседей должен помнить… И вообще всех знакомых. Узнал же он ее, Надежду.
Опять же, Галина говорила, что за последний год отношения с соседями у них здорово испортились из-за странного Витиного поведения. Так что не стала бы соседка навещать его в больнице.
И еще – с виду эта соседка не первой молодости, а сейчас, со спины, показалась гораздо моложе. Походка легкая, движения пружинистые… ну, конечно, может, она спортом занимается или ходит на фитнес… Есть такие женщины – с возрастом у них появилось свободное время, так они его с толком тратят, о здоровье своем заботятся, фигуру берегут. Эта вон какая подтянутая и спортивная…
Вспомнив, что сама спортом не занимается, Надежда тут же привычно расстроилась. Ну, зарядку по утрам, она, конечно, делает, и в бассейн изредка ходит. От случая к случаю. Хотела было дать себе слово, что обязательно восполнит этот пробел, но решила реально смотреть на вещи и отмахнулась от этой мысли.
В это время из того же кабинета вышла крупная, монументальная особа в белом халате. По ее уверенному, начальственному виду Надежда догадалась, что это и есть старшая медсестра.
Тяжелыми шагами Командора она подошла к сестринскому посту и проговорила строгим, безапелляционным, слегка гнусавым голосом:
– Больного Сизова из двенадцатой палаты переведите в двадцатую Б, в одноместную.
– Одноместные палаты платные, а у него не оплачено, – торопливым сорочьим голосом возразила дежурная сестричка, сверившись с разлинованным листком. – А Роман Роланович распорядился, что только после оплаты…
– Вон как раз женщина пошла оплачивать. Как принесет квитанцию – так сразу и переведите! – с этими словами старшая сестра развернулась и ушла к себе в кабинет.
Надо же… Выходит, эта якобы соседка оплачивает Виктору одноместную палату! С чего бы такая трогательная забота о малознакомом человеке, всего лишь соседе по дому? Нет, надо с этим вопросом разобраться.
Надежда снова перевела взгляд на подозрительную женщину, которая стояла возле лифта, и устремилась к ней, но тут как раз двери лифта раздвинулись, и женщина уехала.
Надежда прибавила шагу, потом перешла на бег. Чтобы не дожидаться лифта, скатилась вниз по лестнице, и как раз успела добежать до первого этажа, когда таинственная незнакомка вышла из лифта и направилась вперед по коридору.
Надежда устремилась за ней, но расстояние между ними не уменьшалось, хотя незнакомка вроде бы и не бежала.
– Женщина, постойте! – окликнула ее Надежда, но та только прибавила шагу.
– Постойте же! Мне с вами нужно поговорить!
По напряженной спине Надежда поняла, что женщина ее отлично слышит, но и не думает останавливаться.
Быстрым шагом она прошла мимо окошечка, над которым висела табличка: «Оплата коммерческих услуг», и выскользнула на улицу.
Надежда тоже выскочила из больницы, остановилась на крыльце и растерянно завертела головой.
Незнакомки и след простыл.
– Куда же она подевалась? – пробормотала Надежда Николаевна себе под нос.
– Вы что-то спросили? – осведомилась поднявшаяся на крыльцо старушка.
– Нет, это я по телефону разговариваю, – отмахнулась Надежда. – С гарнитурой…
Врачи, кроме дежурного ординатора, давно разошлись по домам. Дежурная сестра разнесла больным прописанные лекарства, сделала положенные уколы и направилась в сестринскую. По пути она заглянула в холл, где последние, самые упорные из ходячих больных, приглушив звук телевизора, смотрели какое-то ток-шоу.
– Филатов, Мамонов, отбой! – проговорила сестра и выключила телевизор.
Больные уныло побрели в свою палату.
В отделении наступила тревожная больничная тишина.
Через несколько минут входная дверь отделения с негромким скрипом приоткрылась, и в коридоре показалась довольно высокая сухощавая медсестра в зеленой хирургической форме, причем внимательный взгляд отметил бы, что форма эта ей маловата. Но в коридоре не было ни души, так что медсестра настороженно огляделась и подошла к палате, на которой была прикреплена табличка с номером: «20 Б». Осторожно толкнув дверь, она юркнула внутрь.
Возле стены на узкой больничной кровати спал больной. Лица его было не видно, из-под одеяла торчала только забинтованная голова – в так называемой «шапочке Гиппократа».
Женщина в форме медсестры подошла к кровати, достала из кармана заранее приготовленный одноразовый шприц и взяла спящего за руку. Из вены торчал катетер, замотанный пластырем. «Очень удобно», – усмехнулась про себя «медсестра» и, выпустив жидкость из шприца в катетер, отступила в сторону, куда не попадал свет слабой лампочки.
Больной вздрогнул и пошевелился. А увидев смутный силуэт на фоне окна, разлепил слипшиеся со сна губы и слабо прошептал:
– Кто вы?
– Дежурная сестра, – ответила женщина также шепотом. – Спите, спите, все в порядке!
– Де… дежурная? – переспросил больной. – Что-то я вас раньше не видел.
– А я только вчера перевелась с урологии.
– Вот как… – Больной замолчал, словно прислушиваясь к себе, а потом удивленно проговорил: – Что-то у меня голова кружится… комната прямо плывет… и в ушах шумит…
– Это ничего, это бывает, – успокоила его «медсестра». – Спите, утром все будет хорошо!
– Ну ладно, раз вы говорите… – Больной закрыл глаза и натянул одеяло повыше. – Спать…
– Вот именно – спать. И все кончится.
– Что… значит… кончится? – пролепетал больной, широко открыл глаза и даже попытался сесть на кровати.
– Черт! – закричала «медсестра», подбежав ближе. – Черт!
Но все и правда кончилось.
Глаза больного закатились, он вздрогнул, как от холода, и вытянулся на койке. Медсестра скрипнула зубами и проверила пульс. Только убедившись, что его нет, тяжело вздохнула и выскользнула из палаты.
Вечером адвокат не перезвонил, и утром Надежда позвонила сама. Он был очень недоволен, сказал, что бегает по инстанциям, собирает документы, и просил его не беспокоить. «Будут новости, сам позвоню», – заявил он и добавил, что с Галиной виделся, она очень волнуется за мужа и просила Надежду его навестить.
Надежда и сама решила еще раз съездить в больницу: авось Виктор за ночь что-нибудь вспомнил.
Она поднялась на третий этаж и направилась по знакомому коридору. Сегодня здесь царило какое-то странное, нервозное возбуждение. Медсестры вполголоса о чем-то переговаривались, а при приближении Надежды замолкали.
Она остановилась перед палатой с номером 20 Б, деликатно постучала и толкнула дверь.
Низенькая полная нянечка перестилала постель, больше никого в палате не было.
– А вы куда? – неприветливо осведомилась нянечка, увидев в дверях Надежду.
– Я пришла больного навестить, – ответила Надежда удивленно.
– Какого это больного? – переспросила нянечка, поджав губы, и почему-то отвела глаза.
– Ну, того, который здесь лежал… – проговорила Надежда неуверенно. – То есть должен был лежать. Виктор Сизов…
– Который здесь лежал? – нянечка попятилась и быстро взглянула на Надежду. – А вы кем ему будете? – Но тут до нее дошли последние слова Надежды, и она облегченно выдохнула: – Ах, вы к Сизову! Так он же не здесь, он же в двенадцатой! Вы в двенадцатую идите, там он!
– В двенадцатую? – переспросила Надежда. – Но его вроде сюда собирались перевести…
– Мало ли что собирались! – в голосе нянечки звучало явное облегчение, от которого она стала более разговорчивой. – Эта палата платная, повышенной комфортности, и Роман Роланович лично распорядился, чтобы до оплаты сюда никого не переводить, вот его и не перевели, потому как оплата своевременно не поступила… так что ваш Сизов в двенадцатой, где и раньше был! Можете к нему зайти, там он, на месте!
– В двенадцатой… – протянула Надежда, выходя в коридор.
Возле дверей палаты стояли двое больных – один в красном спортивном костюме, другой в синем. Тот, что в синем, качая головой, негромко произнес:
– Вот ведь жизнь наша! Вчера только с ним разговаривал, а сегодня уже – того!
– Ну, Степаныч, – рассудительно ответил ему второй, – жизнь, она такая… только что был человек – и нету! Закон природы…
– Это понятно, Петрович, только я о другом. В каком отделении он лежал?
– Известно, в каком. В том же, что и мы с тобой. В неврологическом.
– То-то и оно, что в неврологическом! А умер он от чего?
– Сестричка говорила, что от сердца.
– То-то и оно, что от сердца! Так вот, Петрович, я считаю, что это непорядок. В каком отделении человек лежит – от того ему и помирать положено!
– Ну, это уж как кому повезет…
– И еще, Петрович, какая у меня мысль. Он ведь, человек этот, в какой палате лежал?
– Известно, в какой – вот в этой самой…
– Именно! А это какая палата?
– Известно, какая… платная, одноместная, с отдельными удобствами. Повышенной комфортности называется.
– Именно! Значит, богатый был человек. Ну, или, по крайней мере, не совсем бедный. А умер как…
Тут в коридоре появилась строгая медсестра и окликнула разговорчивых больных:
– Филатов, Мамонов, вы что здесь прохлаждаетесь? На процедуры быстро! Шура давно дожидается! Вечно вас по всему отделению искать приходится!
Больные смущенно переглянулись и затрусили в дальний конец коридора.
В двенадцатой палате было шумно. Возле окна двое больных раннего пенсионного возраста играли в шашки, комментируя каждый ход и обмениваясь цветистыми репликами, явно непригодными для женских ушей. Еще один пациент разговаривал по телефону, причем так громко, что было непонятно, зачем ему телефон, – казалось, он мог напрямую докричаться до своего собеседника. Еще один – толстый лысый дядька, похожий на артиста Леонова, – увлеченно слушал допотопный радиоприемник, поставив его себе на живот. Шла трансляция какого-то матча, и больной бурно реагировал на каждый гол или удачный пас.
Виктор полулежал на своей кровати, тоскливо глядя в потолок. Заметив приближающуюся Надежду, он прибавил во взор страдания и простонал:
– Надя! Надюша! Ты пришла!
– Как видишь, – строго ответила Надежда. Она не хотела баловать Виктора слишком мягким отношением.
– Ох, Надя, это такой кошмар! – забормотал он, понизив голос. – Такой ужас!
– Да в чем дело-то?
– В чем? Да вон тот тип, Спиридонов… – он показал глазами на мужчину с приемником, – до полуночи слушает свое радио и все время что-то бормочет, как будто спорит с ведущим… А Кувалдин – один из тех двоих, что в шашки играют, – храпит! Да так храпит, что глаз не сомкнуть…
