Кроманьонец
Валерий Владимирович Красников
Наши там (Центрполиграф)
Он прожил долгую жизнь и, умирая, честно ответил на вопрос правнучки. Озвучил просьбу Богу, в которого не очень-то и верил. Получил шанс прожить новую жизнь, сохранив память и опыт. Случилось всё так, как он хотел. Даже новое тело получил возраста правнучки. Только как ему выжить, если соплеменники не умеют делать из глины посуду, не знают о луке и вся их жизнь – это битва с постоянным чувством голода? Он возродился в эпохе, когда люди только совершали первые шаги в земледелии и скотоводстве. Смогут ли знания и опыт прошлой жизни помочь ему в невероятно тяжёлых для выживания условиях?..
Валерий Красников
Кроманьонец
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.
Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Серия «Наши там» выпускается с 2010 года
© Красников В. В., 2020
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2020
© «Центрполиграф», 2020
Пролог
– Дед, а ты правда умирать собрался?
– Да, солнышко.
Смешная она, моя правнучка. Восемь лет. Какой прекрасный возраст! Смотрит с любопытством, и разговор о моей неизбежной кончине её не пугает. Зачем я с ней говорю? Люблю ли я её, так как любил когда-то внучек? Тлеет что-то в сердце. Не горит…
– А тебе не страшно?
– В этой жизни хорошо было, а с Аллахом ещё лучше будет!
– Это с Богом?
– С Ним, внучка…
– А почему ты сказал «с Аллахом»?
– У Бога много имён, и все они прекрасны…
В самом деле, почему? Наверное, по-настоящему в Бога начинаешь верить, когда стоишь на пороге смерти. А Коран когда-то сын принёс. Вот рядом на тумбочке у кровати томик и лежит. Читаю…
– А ты точно умрёшь?
– Точнее не бывает…
Так хочется посмеяться. От души, как раньше. Нет сил…
– Я не хочу, чтобы ты умирал!
Недовольно смотрит, но не плачет. Глупый ребёнок, она ничего не понимает. Не знает, как болят спина и ноги, как ломит в костях и нет сил, чтобы рассказать кому-нибудь об этом…
– А ты об этом не думай.
– Дед, а чего ты у Бога просишь?
Хороший вопрос! Спасибо, что надоумила. Чего бы попросить напоследок? Хотел бы я быть таким, как ты, молодым. Ребёнком? Да хоть бы и так! Но если можно было бы загадать два желания, то очень хотел бы я, чтобы со мной остались и память о прожитых годах, и опыт.
– Дед, ты спишь, что ли?
– Сплю, солнышко. Устал я. Иди к маме…
Часть первая
ДЕТСТВО
Мезолит (15—5 тыс. лет до н. э.)
Европа
Глава 1
Голова не болела давно. Лет так с сорока восьми. А раньше мигрень мучила часто. Повезло однажды узнать о гинкго билоба – реликтовом растении, единственном сохранившемся представителе класса гинкговые. Товарищ вырастил его на участке и подарил пакет с высушенными листьями. Я стал их добавлять в чай. Вот с тех пор и забыл о головной боли. Так почему вдруг снова разболелась? (А сейчас она раскалывается, будто вчера получил сотрясение мозга, или я вернулся в прошлое?)
Открываю глаза и не понимаю, где нахожусь. Точно не в постели. Хотя совсем недавно разговаривал с правнучкой!
Пахнет гарью и чем-то кислым. Темно, вверху небольшое отверстие, но снаружи, наверное, вечереет.
Пытаюсь приподняться, в глазах темнеет, и начинает тошнить…
Господи, ну зачем меня так трясти?!
Какая-то девчонка прижимает меня к груди, подвывая, раскачивается, а мне от этого не очень хорошо.
Пытаюсь оттолкнуть её и вижу у себя узкие кисти с маленькими пальчиками!
Не может быть! Неужели правда, что есть жизнь ближняя и последняя?! А ближних сколько? Что я там Ирочке о своих желаниях говорил?..
Всё ещё чувствую себя скверно, но голова болит уже не так сильно, и в глазах не темнеет от напряжения.
Понимаю, что мои желания сбылись. Сейчас я ребёнок и помню, что звали меня Игорем Андреевичем и было мне девяносто четыре. А что оказался в месте, мягко говоря, неприятном, так это всё одно лучше, чем доживать последние дни, лёжа на ортопедическом матрасе.
Наверное, мои усилия утихомирить качку замечены. Девчонка перестала скулить. Держит меня за плечи и внимательно смотрит. На первый взгляд ей чуть больше двадцати, но грудь большая с крупными коричневыми сосками, на правом выступила капелька молока… Глаза тёмные, брови густые. Нос прямой, крупный, губы полные, а лицо вытянутое. Волосы вроде русые, завязанные в узел на макушке и блестят. В её глазах вижу радость, сменяющуюся укором. Слышу приятный, но с хрипотцой голос:
– Лоло?, не бегать, не бегать! – Грозит указательным пальцем и прижимает меня к груди.
Да уж, содержательно…
Снаружи доносится мужской голос:
– Таша?! Таша!
Девушка насторожилась, бережно опустила меня на шкуру и выскользнула из чума. Так я решил назвать своё теперешнее жилище. Его пол устилают шкуры с жёстким ворсом. В центре очаг, выложенный из песчаника. В нём тлеют угли. Вверху у отверстия дымохода собраны и перевязаны ремнями концы длинных жердин, составляющих каркас жилища. Снаружи вся эта конструкция, должно быть, покрыта берестой и шкурами животных. На уровне пола, наверное, присыпана песком. Щелей внизу не видно, да и не дует. Места вокруг много. Чум высокий, навскидку – метров пять, а в диаметре – где-то десять – двенадцать.
Через два дня я уже знал, что случилось с мальцом, тело которого стало моим.
Родился он в племени Рыб. Два рода последние семь лет становятся зимовать на обширной песчаной дюне у реки. Дюну навеяло посреди заливного луга, который раскинулся перед хвойным лесом. Внизу по течению реки за гранитными валунами и заболоченной затокой зеленеет лиственный лес. На тех камнях прямо в бурлящую воду жители племени ходили справлять нужду. Вот там малой, переживший восьмую зиму, и нарушил правило – не бегать, поскользнулся и, упав, приложился головой о выступ.
Правила – это что-то! В прошлой жизни рассказал бы кто, никогда не поверил бы: бегать нельзя никому, потому что можно споткнуться, упасть и сломать ногу или руку. Такой ребёнок или взрослый становился тут же обузой роду. Поэтому всё нужно делать степенно, с расчётом.
У племени есть свой шаман, умеющий разговаривать с духами. Он самый старый житель посёлка. Зовут его Ахой-Медведь и ему аж тридцать две зимы! (Зиму племени пережить не просто, поэтому тут считают зимы, но мне пока удобнее исчислять время годами.) Живёт в полуземлянке метрах в ста от посёлка, один. Выглядит действительно как старик: седые космы на голове, усы и борода.
Помочь шаман, понятное дело, ничем не смог. Успокоил Таша, мою мать, что духи заберут Лоло легко и быстро, мол, мальчик не будет мучиться.
Отец у меня, конечно, есть, но кто из двух взрослых мужчин нашего рода Выдры, даже мать не знает. Наверное…
Главу моего рода зовут Лим-Камень. Ему двадцать шесть. Для меня пока все они на одно лицо. Этот светловолосый.
Второго мужчину рода называют Лютом-Деревом. Он на четыре года младше главы. И волосы у него тёмные.
Живём вместе, точнее, ночуем в чуме: мужчины, четыре женщины рода и я с братом и сестрой. Моему брату всего годик, а сестре – уже десять. Почти взрослая. Правда, она дочь другой женщины, пришлой Саша?. (Ударение, если имя заканчивается на «о» или «а», соплеменники ставили на последний слог.) Её принял в род ещё мой дед женой для себя. Родилась она в другом племени охотников. Те как-то забрели в наши края ну и поменялись женщинами. Хоть и дикари, но в этом вопросе понимание имеют. Знают о пользе новой крови. Саша из женщин самая старшая. До двадцати девяти лет обычно здесь женщины не доживают. Болеют и мрут как мухи. Слабые организмы у местных от запредельных физических нагрузок и плохого питания. Замечаю, что всё время испытываю чувство голода.
Второй род племени Рыб зовётся Белки, он больше. Их жилище стоит неподалёку, метрах в двадцати от нашего дома. В нём живут трое мужчин, пять женщин и шестеро детей. Глава рода – Той-Копьё.
Всего в племени шесть мужчин, это с шаманом, и девять женщин. Детей в возрасте от года до одиннадцати – девять. Годовалых малышей – по одному на род. У моей матери и Тиба?-Травы.
Где я оказался? Пытался ответить себе на этот вопрос сразу же, как сообразил, что попал в чужое тело. Но наверняка правильно и сейчас не смогу. Может, десять тысяч лет до рождения Иешуа, а может, и раньше, поскольку луков у мужчин племени я не видел. А из прошлой жизни помню, что люди стали использовать лук четырнадцать тысяч лет назад.
Живут тут просто. Ничего не планируют, да и цель всего одна – добыть еду.
Я оказался в теле мальчика-дикаря весной. Его глазами смотрел на воду реки, то прозрачную, то свинцово-серую в тех местах, где высокие облака бросали тень. На песчаной дюне уже не было снега, лишь с севера у её подножия спрятались несколько невзрачных недотаявших островков. Воздух пах свежестью и ещё чем-то невыразимым, солнце ощутимо пригревало, на южном склоне нашего бугра уже зеленела трава и появились полевые цветы. Таким я увидел свой новый мир.
Мужчины весь день рыбачат. Бьют гарпунами с костяными наконечниками крупную рыбу в затоках. Обычно к вечеру приносят две-три. Их добыча похожа на форель. Пока еда есть. Но зимой, судя по состоянию тела Лоло, её было мало.
Когда меня первый раз накормили подкопчённой на костре рыбой, я удивился, что ем с удовольствием, захлёбываясь слюной. В прошлой жизни представить себе питание одной только рыбой без гарнира или хотя бы хлеба вряд ли смог бы.
Таша дала полизать белый камень. Лизнул. Почувствовал горечь, а спустя мгновение восторг: соль! Мать дала лизнуть соль. А это значит, что можно и рыбу, и мясо хранить дольше! Сколько же всего нужно ещё выяснить! Во мне проснулся исследователь. Я по-мальчишески размечтался о перспективах освоения этого мира. С моими-то знаниями и опытом прошлой жизни думалось о хорошем, и силы появились свернуть горы. А всего-то рыбки отведал. Хе-хе…
Пока мужчины промышляли на рыбалке, женщины племени из шкур копытных шили одежду, чинили короба и корзины. Где они добывали лозу, я тогда не знал.
Дети находились рядом с мамашами. Те, что постарше, а это моя сестра, Толо? из рода Белок и её брат, помогали взрослым, а мы, мелюзга, были предоставлены сами себе. Семилетняя девочка, зеленоглазка, ни на шаг от меня не отходит. Её зовут Лило?. А мой сверстник Тошо? пока держится в стороне. Ему объяснили, что я ещё болен.
В племени почти не разговаривают. Слышу время от времени команды вроде «принеси», «нельзя», «ешь» и просьбы – обычно от детей – «дай».
Язык? Для меня русский. Может, это как-то связано с переносом…
Правда, ещё несколько дней я чувствовал себя плохо, поэтому тогда ни с кем не общался. В туалет сходить и то тяжело самому: одолевала слабость в ногах и кружилась голова. Радовался одному – ведь даже с этим недомоганием ощущал себя гораздо лучше, чем стариком в прошлой жизни.
Прошла неделя. Мне уже лучше. Гораздо…
Женщины пошли вдоль реки вверх по течению за камнем. Так они называют кремень. В километрах трёх от стоянки начинается галечник. Там они уже всё выбрали. Искать собираются выше. Детей взяли с собой. Даже годовалых. Нацепили на шею короба. Таша и Тиба несут в них малышей.
