Двадцатичетырёхлетняя Тиса?-Огонь из рода Белок ещё тащит копьё с кремнёвым наконечником. Хоть и мал я, но с завистью на неё поглядываю. Без оружия чувствую себя неуютно. Хотя до сих пор ничего такого, чтобы опасаться за жизнь, не происходило. Чувство угрозы скорее протянулось из моего прошлого-будущего. Моя прежняя жизнь научила всегда быть начеку. Как-нибудь расскажу о себе, ведь есть о чём рассказать.
На днях увидел, что Лим оббивает кремень. Подумал: «Нож, наверное, делает». Подошёл, смотрю. Он не обращает на меня внимания. Приставляет к будущей режущей кромке костяное долото и бьёт по нему обычной галькой. От кремня отщипывались крошки-чешуйки. Вот их я и хотел взять себе, чтобы позже сделать другой нож, по-своему: ведь если эти осколки вклеить в деревянное или костяное основание, то выйдет неплохое изделие. Им можно будет прекрасно резать всё, что угодно! Только потянулся за ними, получил по рукам. Было обидно.
А сейчас бреду за мамашей. Под ногами путается Лило. Тошо по-прежнему один на льдине. Это мне из прошлой жизни тюремный жаргон вспомнился. Пришлось отсидеть в восемьдесят шестом по швейке. Тогда цеховиков косяками принимали – и за решётку. Грустное было время, впрочем, весёлого в моей жизни вообще было не так уж много…
Один на льдине – буквально: вор-одиночка. Это Тошо подходит. Вчера украл рыбий хвост и заточил, то бишь съел в сторонке. Тут дети сами еду не берут. Ждут, пока взрослые дадут что-нибудь.
Иду и под ноги поглядываю. С каждым новым кустом или кочкой, на которые приходилось отвлекать внимание, живая вереница картин, чувств и запахов прежней жизни таяла. Но потом полностью погрузился в изучение всего, что находится под ногами, с какой-то несвойственной мне былому страстью пытаясь обнаружить среди серой гальки кремень. Когда увидел чёрный камень, сердце от восторга едва не выпрыгнуло. Уже успел заметить, что моё поведение и отчасти чувства изменились.
Поднял, посмотрел на просвет. Стекловидный, полупрозрачный – точно обсидиан! Почему так обрадовался? Во-первых, обсидиан для наконечника стрелы или ножа намного лучше, чем кремень, а во-вторых, я понял, что нахожусь где-то в Венгрии – только там в Европе находили его. Прекрасная страна, окружённая горами. А главное, в горах есть медь и свинец!
Геологией, конечно, займусь, если выживу. А чтобы выжить, этот размером с кулак взрослого мужчины камень сейчас самое настоящее сокровище!
Показал его Лило. Она повертела камень в руках, понюхала и отдала. Спустя какое-то время притащила почти такой же, но немного меньше! Не удержался, расцеловал девочку. Ей понравилось моё внимание, стала обнимать меня и гладить по голове.
Нашу возню заметили взрослые. Подошла Таша. Забрала у нас камни и выбросила. Хорошо, что не далеко. Забыв о правиле, я побежал. Схватил один, потом и второй. Очень хотелось сказать ей что-нибудь нелестное о её умственных способностях…
Таша смотрит с укором и говорит:
– Не бегать! Брось! – Опять грозит пальцем.
– Не брошу! – Голос звенит, во мне разгорается ярость.
Мать отвечает изумлённым взглядом. А потом как ни в чём не бывало уходит искать кремень. Остальным тёткам пофиг.
Когда у них в корзинах уже лежало по три-четыре камня, женщины повернули к дому. Теперь я уже больше смотрел по сторонам. На глаза попадались одуванчики, лопухи, подорожник и крапива. И всю дорогу назад я вспоминал их лекарственные свойства.
Вернулись на закате. Опять поели рыбы и легли спать.
Проснулись с первыми лучами солнца. Мужчины собрались в лес за мясом. Из их реплик и жестов я понял, что охота будет необычной – не такой, как я её себе представляю. Вчера рыбаки видели, как медведь задрал лося. Как там на самом деле было, кто его знает? Может, лось раненый был или ещё телёнок, но сегодня они решили забрать у мишки то, что он не успел сожрать. Бог в помощь! Лишь бы у них получилось.
А у меня своих планов много. И первым пунктом стоит – найти глину и сделать какую-нибудь посуду. У соплеменников вообще никакой посуды нет. Ещё не додумались. А без горшка мне ни клей не сварить, ни травки какой-нибудь заварить.
Найти глину казалось простым делом. В принципе она везде есть. И на лугу, и в болоте, и в реке вполне могла оказаться. Только копать чем?
Из прошлой жизни помню, что не всякая глина подходит для гончарного дела. Слепить миску из любой можно, а вот обжиг выдержит не вся. Проверялась глина с помощью уксуса. Если плеснуть немного и поверхность зашипит, значит, такая глина содержит много кальция и обязательно треснет при обжиге. Тут, понятное дело, придётся экспериментировать. Может, песочка добавить…
Подхожу к матери, она на камне вымоченные ивовые прутья галькой бьёт. Дёргаю за юбку. Оборачивается.
– Таша, мне нужно пойти, – показываю рукой направление вниз по течению.
– Нет! – Хмурится.
– Нужно!
Встаёт и идёт к чуму. Возвращается с копьём. Вручает его мне и говорит:
– Иди.
Беру, сдерживаюсь, чтобы не охнуть от неожиданной тяжести в руках, и отвечаю:
– Спасибо.
В её глазах снова изумление…
За мной засобиралась и Лило.
– Нет, – говорю ей.
Послушалась! Спокойно вернулась к женщинам.
Её брат, тот, что один на льдине, стоит, раздумывает. И таки увязался за мной. И что характерно, никто из мамаш его не остановил.
Идём молча. Копьё, зараза, тяжёлое! Но вещь, судя по всему, статусная. Поэтому и волоку сам.
Речка разлилась, кругом вода, местами ещё ледяная. Осматриваюсь и ничего подходящего пока не вижу. Нет никаких признаков глины в старых, оплывших кротовинах. А просто так копать землю совсем не хочется.
Через некоторое время вышли к оврагу. Трудно представить, что такую расщелину вымыли ручьи. Но дело они полезное сделали. Там я и обнаружил глину.
Глина бывает белой, серой и красной. Ещё жирной и постной. Эта была красная, и мне она показалась жирной.
Поднялся повыше от ручья и сколол небольшой пласт. Вручил малому. Тот, не артачась, взял. Потом нарыл и себе кусочек. Потащили добычу домой.
Солёный пот капает с ресниц и попадает на губы, сердце вот-вот выскочит из груди, ноги будто прилипают к земле – слабое мне досталось тело. Облизываю губы, кусаю язык, но стараюсь не сбавлять темп. Поглядываю на Тошо: малой пыхтит, губы сжал в тонкую линию, но ножками перебирает шустро. Добрались до стойбища быстро.
Мамки хоть и заметили возвращение блудных сыновей, но невозмутимо продолжают лупить ивняк. Я же вижу, что они повеселели, и тут же слышу их смех. О чём пошутили, не расслышал.
Глину бросил размокать в воду у подножия дюны. А пока решил помочь старшим. Выбрал гальку по руке и присоединился к Таша. Тут же был обласкан взглядами.
Ещё до заката вернулись добытчики. Притащили ногу и немного рёбер. Я был прав, лось тот телёнком оказался.
По поводу удачной охоты взрослые сложили костёр у чума. Пировали оба рода вместе. Пока лосятина жарилась, Той-Копьё стал рассказывать, как у медведя добычу стырить удалось. Ну, как рассказывать, в основном – показывать. От этой пантомимы стало мне и смешно и грустно. Наверное, они все тут телепаты. Иначе как объяснить их восторг?
Мясо стали есть почти сырым. Меня такая еда не удовлетворяла. А после еды взрослые устроили сексуальную вакханалию. При детях-то! Тьфу…
Утром мужчины куда-то ушли, а женщины снесли на солнышко размочаленный ивняк и принялись щипать из него волокна. То, что они верёвки собрались вить, я понял ещё вчера.
Проверил мокнущую глину. После ночи в воде она стала мягкой и лепится хорошо. Хотел попросить Таша сплести маленькую корзинку, чтобы обмазать её глиной, а после сушки обжечь. Посмотрел на скудные запасы подготовленного материала и решил, что попробую просто вылепить руками.
Перетащил глину на камни и начал её месить, добавляя время от времени речной песок.
Лило и Тошо тут как тут. Работаю и разговор с ними веду. Беседа у нас особая: я обо всём подробно рассказываю, мол, глину готовлю, потом горшок слеплю, высушу на солнце и обожгу в печи, а они внимательно слушают. То, что печи у меня пока нет, и вряд ли они знают, что это такое, их не смущает. Слушают и внимают.
Глина стала лепиться, как пластилин. Хорошо!
Вылепил круглую болванку и стал палкой выбирать лишнее. Когда изделие стало походить на горшок, оставил работу и пошёл к Таша клянчить скребок, которым обычно пользовались для снятия мездры со шкуры животных. Она принесла сумку и высыпала содержимое передо мной. Сразу увидел то, что лучше всего подошло бы для реализации моей задумки, – длинную и немного изогнутую пластину кремня.
– Я это возьму, – сказал и тут же схватил скребок.
Уже понял, что в этом социуме нужно проявлять решимость во всём, и тогда получишь желаемое.
– Бери. – Таша, загадочно улыбаясь, убрала скребки и проколки назад в сумку и отнесла в чум.
Я какое-то время тщательно, понемногу, используя кремнёвую пластинку, срезал глину с внутренних стенок будущей посудины. Оценил – вроде неплохо получилось, даже красиво. Отдельно вылепил венчик и ручки. Когда примазал их к горшку, получилось что-то похожее на казанок с двумя ручками по бокам. Его я оставил там же, на камнях, чтобы глина просохла на весеннем солнышке.
Любуюсь. Со стороны горшок смотрится очень даже хорошо! Лило и Тошо, судя по их восторженным взглядам, полностью разделяют моё мнение.
Пришло время подумать, как буду обжигать первенца. Решил, что и на открытом огне обожгу, и в «печи» запеку.
Неподалёку от чума в основном руками и немного палкой выкопал ямку сантиметров на семьдесят в глубину и столько же в ширину. Песок копался легко, но всё ещё содержал частички льда, отчего пальцы покраснели и покрылись мелкими порезами. Впрочем, ни я, ни Лило с Тошо, которые помогали мне с желанием и улыбками, внимания на это неудобство не обратили.
Закончив эту работу, я взял копьё, корзину и, поманив моих помощников, направился к оврагу. По дороге снова говорил с ними:
– Посмотрите, как красиво вокруг! Небо синее, а облака на нём – как комья снега. Река шумит, птицы поют, и трава шелестит. Слышите?
Что они на самом деле понимали из моего разговора, я не знал. Лило после моего вопроса залилась смехом, а Тошо спрятал за пятернёй робкую улыбку.
Наковыряв из стенки оврага глины, сложил куски в корзину и вручил её помощникам. Сказал им, чтобы шли домой. Объяснил, что это всё нужно положить в воду. Оба закивали.
Когда дети скрылись за валунами, я отправился к лиственному лесу. Он оказался гораздо дальше, чем мне виделся. Пришлось вернуться.
Порадовался, обнаружив глину замоченной, и удивился, когда услышал, что дети, устроившиеся неподалёку, о чём-то говорили…
Увидев меня, Лило подбежала и обняла. Не помню уж, когда переживал такие приятные эмоции.
Горшок немного подсох, и я потащил его в укромное место, так как к вечеру у камней соберутся люди, и мне подумалось: «Как бы не разбили…» И тут до меня донеслись крики женщин племени.
Что у них могло случиться? Обычно женщины работали тихо. Пристроив казанок между опор чума, побежал к ним.
Вижу, Саша лежит на спине и орёт. Прижимает колено к груди. А остальные бестолково скачут вокруг и кричат:
– Ахой! Ахой!
Поначалу подумалось, что они расстраиваются – ахают. Потом вспомнил, что так шамана зовут. «Ну, сходил бы кто-нибудь, позвал бы его», – думаю, а сам присаживаюсь у ног Саша и пытаюсь рассмотреть, что у неё с коленом стряслось.
Заметив меня, женщина перестала кричать и сама показала распухший и покрасневший сустав. Наверное, полдня за работой просидела на корточках вот он и воспалился.
Вспомнив, что лопух снимает воспаление суставов, нарушая правило, бегу в чум. Хватаю копьё и так быстро, как умею, бегу на маленький холмик, возвышающийся почти на опушке леса, к зарослям лопуха. За мной припустилась и Таша. Думал, мамаша ругаться будет. Нет. Помогла выкопать корень. А я и листьев прихватил. Позабылось, что именно может помочь в таком случае.
Назад вернулись тоже бегом.
Хватаю гальку и перетираю корень с листьями на валуне. Таша мягко касается плеча, забирает у меня гальку и сама размочаливает корневище.
Пока мы готовили лекарство, приходил шаман. Только взглянул на ногу Саша и тут же ушёл. Девушки расселись вокруг приболевшей и рыдают.
Подошли мы с мамашей. Она в обеих ладошках несла кашицу из корневища и листьев, а я – большой лист. Намазали тётке больное колено тем, что приготовили, обернули листом и зафиксировали волокнами ивняка.
Я говорю:
– Саша, иди в чум. Нужно поспать.
Она поднимается и ковыляет к жилищу. Без каких-нибудь вопросов!
Тётки реагируют нормально. А я вот задумываюсь: почему их поведение так поменялось?
Утром узнал, что Саша чувствует себя лучше. Женщины снова накопали корней и нарвали листьев лопуха, приготовили смесь и сменили больной компресс.
Справедливо полагаю, что теперь свободы реализовывать свои желания прибавится.
Так и оказалось.
Беру копьё, подзываю Лило и Тошо, вместе отправляемся к лесу. Ожидаю от мамаш окрика. Но тихо. Так и дошли до опушки. Правда, нас с дюны женщины всё ещё должны видеть.
Бродим, собираем ветки. Сколько могут унести в руках дети? Немного. Вернулись. Оставив поклажу у ямы, выкопанной вчера, снова пошли.
Ходили раза три. Когда мне показалось, что натаскали веток достаточно для обжига, прямо в яме сложил костёр. Принёс из чума угли в горшке. Поджёг ветки. Сидим втроём у костра, я запекаю бока первенца. Лило и Тошо время от времени подкидывают ветки в огонь.
На небе ни облачка. Солнце припекает, а тут ещё жар от костра. Не думал, что моё желание выкупаться приведёт женщин и детей к такой панике.
Отставил в сторону казанок и побежал к воде. Почти сразу нырнул. Водичка бодрила, конечно, но как приятно, как хорошо мне стало!
Выныриваю, а на берегу и женщины, и дети кричат, руками машут. Таша и Лило в слезах. Выбегаю из воды, чтобы их утешить, получаю затрещину вначале от мамы, а потом и от крохи Лило.
Настроение утешать их сразу же улетучилось. Иду к костру, присаживаюсь, беру казанок и продолжаю обжиг.
Ну хоть бы кто поинтересовался, что я в реке делал? Снова тихо, и снова все при деле. Отходчивый народ в нашем племени и нелюбопытный…
Когда костёр догорел и ветки закончились, я разгрёб угли к краям ямы, поставил в средину казанок. Поглядывая на женщин, снял с чума кусок шкуры и накрыл им яму. Сверху песочком закидал. Всё хорошо, всем всё равно.
Пока изделие запекается, решил дамочкам помочь. Хоть и тяжела для детских пальцев работа, но старался до вечера.
На закате, когда небо стало багрово-дымным, похожим на вспышку выстрела, пришли мужчины и принесли рыбу. Женщины, бросив работу, побежали встречать рыбаков. А Тиба-Трава собрала ивовое волокно и унесла в чум Белок. Размочаленных прутиков осталось совсем немного.
Я откопал шкуру и, подцепив палкой за ручку, вынул казанок из ямы. Пока он остывал, всю рыбу уже запекли. Ну, ничего, удивлю всех завтра. Главное, звон от керамических стенок приятный…
* * *
Просыпаюсь от крепких объятий Саша.
«Не души меня своей любовью», – думаю и пытаюсь вырваться.
