За что это мне?..
Прикрываю глаза и на выдохе говорю:
– Мама умерла, Мила.
Тишина давит на голову. Сестра недоверчиво трясет головой.
– Что?..
– Ей больше не больно. Она не мучается, – продолжаю говорить, но уже успокаивая себя.
– Ты влешь! – глаза Милы мгновенно наполняются слезами.
Раскидываю руки, чтобы обнять ее, но сестра бьет меня по ладоням и отсаживается в угол комнаты.
– Влунья! Уходи! Не хочу тебя видеть! – кричит она вперемежку с рыданиями.
Поднимаюсь и выхожу. За закрытой дверью слышны всхлипы и дрожащий голос сестры, зовущий маму.
– Мамочка, это ведь неплавда? Мамочка, не шути так!
Провожу ладонями по лицу. Сердце щемит.
# # #
Похороны. Пришло много незнакомых людей. Часть из них – соседи, которых я изредка видела мелькающими на улице или на лестничных проемах. Они косятся на меня, перешептываются. Жалеют, наверное? Вот только они вернутся домой и забудут про наше с Милой горе, а нам от него никуда не деться.
Впервые за три дня вижу маму: ей сделали хороший посмертный макияж, она выглядит умиротворенной и спокойной.
– У нее больше ничего не болит, – бормочу себе под нос.
– Бедные девочки. Как же вам не повезло! Упокой господь ее душу, – крестится сердобольная соседка.
Она говорит что-то еще, но я ее не слушаю. И так тошно, еще причитаний пожилых женщин не хватало.
Первой кидаю землю в могилу и отхожу. Тук. Тук. Земляные комки, вылетающие из рук пришедших, словно град лупят по крышке гроба.
Могилу закапывают. Скорбящие галдящей рекой утекают в автобусы – их отвезут на поминки. Стою поодаль, дожидаясь, пока толпа рассосется. Холодный ветер лижет затылок и шею. Поеживаюсь.
Ко мне подходит соцработница. Не знаю, что она собирается сказать, но у меня нет к ней доверия. Да, она организовала похороны, и никаких казусов не произошло, но…
Все взрослые врут. Постоянно. Сначала мама, потом ее брат, если он вообще настоящий. Сказал, что придет, но гроб уже в земле, а нас с Милой завтра выселят из квартиры. Никто не посмотрит, что мы внезапно осиротели, деньги куда важнее.
– Вера, отвезти вас на поминки?
– Нет. Сестру надо забрать, не хочу обременять соседку.
Уважительно помолчав, соцработница снова прерывает тишину:
– Вера, мне звонил ваш дядя. Он просил немного подождать здесь. Хорошо?
Пожимаю плечами, сую замерзшие пальцы подмышки и блуждаю взглядом по сотням других могил.
– Кажется, это он.
Приглядываюсь: высокий жилистый мужчина с походным рюкзаком на спине идет в нашу сторону. Не нравится мне этот тип.
– Вера! – кричит он и машет.
Игнорирую его жест. Незнакомец быстро приближается и, запыхавшись, спрашивает:
– Похороны уже закончились?
Молчу, пристально вглядываясь в лицо «дяди». За меня ответят и так.
– Да, вы немного опоздали.
– Тихон, – он протягивает мне руку. – Мы говорили… по телефону.
– Ну… круто, – поворачиваюсь к надгробию. – Иди попрощайся, раз пришел.
Пока «дядя» навещает маму (похоже, он по жизни опаздывает), наблюдаю за ним. Соцработница, дождавшись его возвращения, с явным облегчением и улыбкой протягивает ему какие-то документы.
– Вот, все готово. Провожу вас до дома. Нужно удостовериться, что точно заберете младшенькую, тогда и с формальностями покончим.
2
Приглядываюсь к Тихону. Сходство колоссальное. Будто мамино лицо, только в мужском варианте: те же ярко-голубые глаза, нос с легкой горбинкой, широкие плоские губы, короткие темно-каштановые волосы. Даже ДНК-тест делать не надо, и так очевидно, что мы кровные родственники.
– И как ты собираешься забрать нас с Милой? – перевожу взгляд с дяди на соцработницу и обратно. – Разве документы на опеку не оформляются месяцами?
Тихон скидывает лямку рюкзака на локоть, достает полупрозрачную голубую папку с бумагами и протягивает мне.
– Я оформил документы заранее.
Хмурюсь, изучая строчку за строчкой. Теперь он наш опекун, деваться некуда. Кладу бумаги обратно в папку и отдаю:
– Дома обсудим.
Раз уж мама ему звонила, да еще и оставила голосовые сообщения, если верить его словам… Лучше рискнуть. Глупо отказываться от крыши над головой, пусть и в таких сомнительных обстоятельствах. Да и Миле сейчас нужны уход, забота и новые друзья. И новое место.
Дядя пропускает соцработницу в автобус. Заходим следом, занимаем места и молчим до самого дома.
Под пытливыми взглядами взрослых вдавливаю кнопку звонка. За дверью слышится топот, но открывает соседка. Из-за нее выглядывает сестра.
– Вела, ну наконец-то! – она выскакивает на лестничную площадку в тапочках и обнимает меня. – Почему так долго?
– Так вышло, – треплю Милу по волосам.
Облегченно выдыхаю. Я приняла правильное решение, когда не взяла ее с собой.
– А это кто? – сестра с любопытством разглядывает взрослых.
– Проходите, – предлагает соседка.
– Здесь я вас оставлю, – соцработница жмет руку Тихону, а потом протягивает мне. – Желаю удачи, Вера.
– Ага, – сухо сжимаю пальцы и тут же разжимаю. Перестук каблуков эхом отдается в подъезде.
Дядя присаживается на корточки перед сестрой:
– Привет, Мила.
Она с любопытством смотрит на него, потом на меня. Рассеянно качаю головой.
– Очень плиятно, – пока размышляю, можно ли ему довериться, Мила жмет Тихону руку.
Они улыбаются друг другу, и теперь видно их отдаленное сходство.
– И все же я тебе не верю, – говорю. – Извините, мы пойдем к себе. Спасибо, что присмотрели за Милой.
– Пустяки, – улыбается соседка, – твоя сестричка скрасила старческое одиночество, – ненадолго исчезнув в квартире, она появляется с чем-то, накрытым полотенцем. – Вот, помяните маму пирожками.
– Спасибо. Отдайте ему, пожалуйста, – киваю на дядю.
Он поднимается, поправляет рюкзак и берет блюдо.
– Спасибо, – говорит соседке.
Достаю ключи и открываю дверь квартиры. Соседка все еще присматривает за нами на случай, если понадобится помощь. Когда Мила и Тихон заходят внутрь, смотрю на нее через плечо и киваю. Грустно улыбнувшись, соседка закрывает дверь.
Захожу внутрь:
– Назови хоть одну причину, почему я должна тебе поверить?
– Ну, у тебя нет выбора. Или приют, или я.
Молчу. Напряжение ползет от лопаток к плечам. Его невидимые пальцы вот-вот вцепятся в шею. Слова Тихона жестокие, но скажи он что другое, и я в тот же миг вытолкала бы его за дверь.
# # #
Дома в молчании пьем чай с мясными пирожками. Мила нетерпеливо поглядывает на шкаф, намекая дать ей последнюю шоколадку, но я качаю головой. Лучше возьму лакомство с собой и подниму ей настроение потом. Вдруг не предоставится случай купить еще?..
– Можно я пойду в комнату? – дуется сестра.
– Иди, – даю ей отмашку, и она убегает.
Облокачиваюсь на стол. Теперь мы можем поговорить как взрослые люди.
– Скажи правду, – требую я.
– Какую?
– Почему ты оформил опеку над нами? У тебя есть какой-то мотив, да? Ты хочешь получить мамино наследство? Или ты продашь нас с сестрой в рабство? Или мы будем горбатиться на твоем дачном участке, чтобы тебе самому не пришлось собирать картошку? Иначе зачем тебе тащиться сюда, да еще и пешком?
Варианты сыпятся пулеметной очередью. Смех Тихона вводит меня в ступор.
– Что смешного?!
– Что Надя тебе обо мне рассказывала?
Кошусь на дверь, потом прикрываю ее, чтобы сестра не услышала, и возвращаюсь. На самом деле мама мне ничего о нем не говорила, но он-то об этом не знает.
– Она говорила, что ты уголовник.
Дядя качает головой.
– Что, разве это не так? – указываю на его руки.
На костяшках и тыльных сторонах ладоней набиты татуировки. Может, у него плечи и предплечья ими покрыты, только из-за длинных рукавов не рассмотреть.
– Татуировки это всего лишь украшение, – отвечает дядя.
Поджимаю губы.
– У тебя что, нет машины? – пытаюсь перевести тему.
– Есть.
– Тогда почему ты сюда пришел пешком?
– Потому что походы закаляют дух.
Прищуриваюсь, скрещиваю руки на груди. Мы с ним сейчас как два ковбоя: каждый подгадывает момент, когда лучше выхватить ствол из кобуры и пальнуть в противника.
– Ты что… из какой-то секты? – продолжаю допытываться.
Дядя улыбается одними глазами.
– Мама рассказывала, что ты в школе многих ребят подначивал делать всякие плохие вещи…
– Твоя мама была моей старшей сестрой. Может, с ее точки зрения все так и было, но она никогда не хотела взглянуть под другим углом.
Невольно кошусь на дверь.
