978-5-389-18911-9
ISBN :Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 14.06.2023
Сидящая напротив девочка ждет ответа, который я не спешу давать. Она говорит, что хочет привлечь к суду своих родителей, как почти каждый подросток на планете. Но она готова сделать это, отстаивая право на собственное тело. Таких дел, когда требуется затратить слишком много усилий и нянчиться с клиентами, я стараюсь избегать, как чумы. Со вздохом встаю:
– Как, ты сказала, тебя зовут?
– Я не говорила. – Она немного подбирается. – Анна Фицджеральд.
Открываю дверь и громко кричу секретарше:
– Керри! Не могла бы ты принести мисс Фицджеральд номер телефона Центра планирования семьи.
– Что? – (Я оборачиваюсь, девочка вскочила с места.) – Планирование семьи?
– Слушай, Анна, вот тебе мой совет. Возбуждать дело против родителей за то, что они не позволяют тебе принимать противозачаточные таблетки или сделать аборт, – это все равно что пытаться убить комара кувалдой. Ты можешь сэкономить свои карманные деньги и сходить в Центр планирования семьи. Они гораздо лучше помогут справиться с твоими проблемами.
Впервые после того, как вошел в кабинет, я по-настоящему смотрю на свою гостью. Вокруг нее наэлектризованным облаком вихрится гнев.
– Моя сестра умирает, и мама хочет, чтобы я отдала ей почку, – горячится она. – Мне почему-то кажется, что горсть презервативов не решит эту проблему.
Знаете, как часто бывает: жизнь вытягивается перед тобой, как дорога с развилкой, и, выбирая одну из них, ты продолжаешь коситься на другую и думать, не совершил ли ошибку. Подходит Керри, в руке у нее – листок бумаги с номером телефона, но я закрываю дверь, не взяв его, и возвращаюсь к столу.
– Никто не может заставить тебя отдать свой орган, если ты этого не хочешь.
– Правда? – Девочка слегка наклоняется вперед и производит подсчет, загибая пальцы. – В первый раз я отдала сестре пуповинную кровь сразу после рождения. У Кейт лейкемия – ОПЛ, – и благодаря моим клеткам у нее наступает ремиссия. В следующий раз, когда она заболела, мне было пять, и у меня брали лимфоциты, три раза, потому что врачам никогда не удается сразу взять сколько нужно. Когда это перестало помогать, у меня взяли для трансплантации костный мозг. Если Кейт подцепляет какую-нибудь инфекцию, мне приходится отдавать ей гранулоциты. Потом она снова заболела, и я должна была дать ей стволовые клетки периферической крови.
Медицинский вокабулярий этой малышки заставил бы устыдиться некоторых моих платных экспертов. Я вынимаю из ящика стола блокнот:
– Очевидно, до сих пор ты соглашалась быть донором для сестры.
Девочка мнется, потом качает головой:
– Никто меня не спрашивал.
– Ты говорила родителям, что не хочешь отдавать почку?
– Они меня не слушают.
– Может быть, стоит попробовать сказать.
Она опускает голову, волосы свешиваются на лицо.
– Они меня вообще не замечают, пока им не понадобится моя кровь или еще что-нибудь. Меня бы и на свете не было, если бы Кейт не заболела.
Наследник и резерв: такого обычая придерживались мои английские предки. Звучит бессердечно – заводить следующего ребенка на случай, если первый умрет, – тем не менее когда-то это считалось чрезвычайно практичным. Этой девочке, вероятно, не слишком приятно сознавать, что ее произвели на свет с умыслом, но правда состоит в том, что детей сплошь и рядом заводят по совершенно нелепым причинам: чтобы склеить разваливающийся брак, чтобы не пропало семейное имя, чтобы воспроизвести родительский образ.
– Они родили меня, чтобы я могла спасти Кейт, – объясняет Анна. – Ходили к разным врачам и все такое и выбрали эмбрион, который лучше всего подходил по генетике.
В школе права нам читали курсы по этике, но студенты относились к ним как к проходным, оксюморонам, я обычно их пропускал. Однако любой, кто периодически смотрит Си-эн-эн, знает, какие противоречия вызывают исследования стволовых клеток. Дети-запчасти, сконструированные младенцы, наука, нацеленная в завтра во имя спасения живущих сегодня.
Я постукиваю ручкой по столу, и Джадж – мой пес – бочком подходит ближе.
– Что случится, если ты не отдашь сестре почку?
– Она умрет.
– И тебя это не волнует?
Губы Анны вытягиваются в струнку.
– Я ведь пришла сюда, верно?
– Да, пришла. Я пытаюсь понять, что заставило тебя наконец топнуть ногой после всего пережитого.
Она обводит взглядом книжные полки и отвечает просто и ясно:
– То, что это никогда не прекратится. – Вдруг, будто о чем-то вспомнив, засовывает руку в карман и кладет мне на стол кучку смятых банкнот. – Не беспокойтесь, я вам заплачу. Здесь сто тридцать шесть долларов и восемьдесят семь центов. Я знаю, этого мало, но придумаю, как достать больше.
– Я беру по две сотни за час.
– Долларов?
– Вампум не засунешь в банкомат.
– Может, я буду гулять с вашей собакой или еще что?
– Служебных собак выгуливают хозяева. – Я пожимаю плечами. – Мы что-нибудь устроим.
– Но вы не можете быть моим адвокатом бесплатно, – настаивает девочка.
– Ну ладно, ты можешь начистить у меня в кабинете дверные ручки. – Не то чтобы я склонен к благотворительности, скорее, дело в том, что с точки зрения закона это дело беспроигрышное: девочка не хочет отдавать почку; ни один судья в здравом уме не станет принуждать ее к этому; мне не придется заниматься изучением прецедентов; родители отступятся еще до суда, и процесс будет выигран. Плюс этот случай обеспечит мне внимание со стороны прессы, и я на десять лет вперед выполню свою долю работы ради общественного блага. – Я составлю для тебя заявление в суд по семейным делам, и мы получим для тебя медицинскую эмансипацию – законный выход из-под родительской опеки по вопросам, связанным со здоровьем.
– А что потом?
– Состоятся слушания, и судья назначит тебе опекуна, который…
– …является человеком, обученным работе с детьми в семейном суде, действует в интересах ребенка и определяет, что для него лучше, – цитирует Анна. – Или, другими словами, появится еще один взрослый, который будет решать мою судьбу.
– Ну, так работает закон, и этого тебе не избежать. Но опекун теоретически заботится о твоих интересах, а не о твоей сестре или родителях.
Девочка наблюдает, как я делаю заметки в блокноте.
– Вам не мешает, что ваше имя перепутано?
– Как это? – Я перестаю писать и смотрю на нее.
– Кэмпбелл Александер. Ваша фамилия – это имя, а имя – фамилия. – Она замолкает. – Мешанина какая-то.
– И это как-то влияет на суть твоего дела?
– Нет, – признает Анна, – просто родители приняли за вас не слишком удачное решение.
Я протягиваю ей свою визитную карточку:
– Будут вопросы, звони.
Она берет карточку и проводит пальцами по выпуклым буквам моего имени. Моего перепутанного имени. Слава тебе господи! Потом девочка наклоняется над столом, берет мой блокнот и отрывает нижнюю часть листа. Взяв у меня ручку, пишет что-то на обрывке и возвращает его мне. Я смотрю на бумажку:
Анна 555-3211 ?
– Если у вас появятся вопросы, – говорит она.
Когда я выхожу в приемную, Анны там уже нет. Керри сидит за столом, на котором по-орлиному расправил крылья страниц какой-то каталог.
– Ты знал, что холщовые сумки от «Л. Л. Бин» использовали для переноски льда?
– Да.
А еще для водки и «Кровавой Мэри». Тащили их из коттеджа на пляж каждое воскресное утро. Это напоминает мне о звонке матери.
У Керри есть тетка, которая зарабатывает на жизнь экстрасенсорикой, и эта генетическая предрасположенность то и дело просыпается в моей секретарше. Или, может, она просто уже так давно работает у меня, что знает большую часть моих секретов. В любом случае ей известно, о чем я думаю.
– Она говорит, что твой отец связался с семнадцатилеткой, и слова «приличия» нет в его лексиконе, и что она переедет жить в «Сосны», если ты не позвонишь ей до… – Керри смотрит на наручные часы. – Упс!
– Сколько раз она угрожала покончить с собой на этой неделе?
– Всего три.
– Мы еще не достигли среднего уровня. – Я склоняюсь над столом и закрываю каталог. – Пора зарабатывать средства к существованию, мисс Донателли.
– В чем дело?
– Эта девочка, Анна Фицджеральд…
– Планирование семьи?
– Не совсем, – говорю я. – Мы будем представлять ее интересы. Мне нужно продиктовать тебе ходатайство о медицинской эмансипации, чтобы завтра подать его в суд по семейным делам.
– Да иди ты! Ты будешь представлять ее?
Я кладу руку на сердце:
– Меня ранит, что ты так плохо обо мне думаешь.
– Вообще-то, я думала о твоем бумажнике. Ее родители знают?
– Завтра узнают.
– Ты полный идиот?
– Прости?
– Где она будет жить? – качает головой Керри.
Замечание секретарши вынуждает меня остановиться. Об этом я как-то не подумал. А ведь девочке, которая возбуждает дело против родителей, будет не особенно комфортно оставаться жить под их крышей, когда им вручат повестки.
Вдруг у моих ног оказывается Джадж, тычется носом мне в бедро. Я раздраженно качаю головой. Порядок есть порядок.
– Дай мне пятнадцать минут, – говорю я Керри. – Позвоню, когда буду готов.
– Кэмпбелл, – с нажимом произносит непреклонная секретарша, – ты ведь не думаешь, что девочка будет сама себя защищать.
Я возвращаюсь в кабинет. Джадж идет следом, останавливается, едва переступив порог.
– Это не моя проблема, – отвечаю я, закрываю дверь, запираю ее и жду.
Сара
1990 год
Синяк размером и формой напоминает лист клевера с четырьмя пластинками, он появился прямо между лопаток у Кейт. Заметил его Джесс, пока они вдвоем сидели в ванне.
– Мама, это значит, что она счастливая? – спрашивает он.
Сперва я пробую оттереть пятно, решив, что это грязь, но ничего не выходит. Двухлетняя Кейт, объект пристрастного изучения, смотрит на меня ярко-голубыми глазами.
– Больно? – спрашиваю я, а она качает головой.
Где-то позади меня в коридоре Брайан рассказывает, как прошел день. От него немного пахнет табаком.
– И вот этот парень купил коробку дорогих сигар, – говорит он, – и застраховал ее от пожара на пятнадцать тысяч долларов. А дальше страховая компания получает заявление, что все сигары уничтожены серией маленьких пожаров.
– Он их выкурил? – спрашиваю я, смывая мыло с волос Джесса.
Брайан опирается плечом на дверной косяк:
– Да. Но судья вынес решение, что компания дала гарантию на страховую защиту сигар от огня, не упомянув, от какого именно.
– Эй, Кейт, а так тебе больно? – спрашивает Джесс и сильно давит большим пальцем на синяк между лопаток сестры.
Кейт воет, дергается и обливает меня водой из ванны. Я вытаскиваю ее, скользкую, как рыбешка, и передаю Брайану. Светлые головки склоняются друг к другу, они как из одного набора. Джесс больше похож на меня – худой, смуглый, задумчивый. Брайан говорит, это дает нам ощущение целостности семьи, у каждого есть свой клон.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом