В конце концов все вопросы упирались в три основных: «что я здесь делаю», «как я здесь оказался» и «откуда здесь мертвец». На эти вопросы я ответить не мог.
Было страшно.
Чирикали первые утренние птицы и стрекотали насекомые. Полоска рассвета на горизонте посветлела до голубовато-белесого.
Я снова взглянул на мертвого майора, и шок от его вида сменился омерзением вместе с ненавистью и брезгливостью.
Я отстегнул ремень безопасности, потянулся через тело к двери с другой стороны, стараясь делать это осторожно, лишь бы не коснуться мертвеца – он отвратителен, он сама мерзость, мне показалось, что я сам заражусь смертью и умру, если прикоснусь к нему.
Я открыл дверцу нараспашку, а потом попытался вытолкнуть мертвеца ногой из машины. Труп оказался слишком тяжелым. Я оперся рукой о спинку своего сиденья, прислонился спиной к двери и толкнул мертвеца обеими ногами – одной в бок, другой в бедро. Труп покачнулся и вывалился из машины наполовину. Я пнул его еще раз и еще, и тело незнакомца рухнуло на обочину.
Какая мерзость.
Тело свело брезгливой судорогой, я вздрогнул, поморщился и захлопнул дверцу.
Кем бы он ни был, одной проблемой теперь точно меньше. Лучше не думать об этом.
Нет, не меньше. Ни хрена не меньше. У меня в машине сидел покойник. Сраный мертвец, майор милиции с ножом в груди. Мертвый, абсолютно мертвый, весь в крови. Господи, откуда?
Стало холоднее. Я запахнул серый пиджак, накинутый на свитер, поежился, снова огляделся, дрожащей рукой достал из бардачка пачку сигарет, чиркнул зажигалкой, закурил, выдохнул дым прямо в лобовое стекло и сказал вслух первое слово после того, как пришел в себя.
– Говнище, – сказал я.
Это было все, что я мог сказать.
Услышав собственный голос, неровный и хриплый, я почувствовал себя лучше и немного спокойнее, насколько вообще можно быть спокойным в такой ситуации.
– Говнище, – повторил я громче и четче.
Надо ехать. Черт знает куда, лишь бы подальше от этого трупа на обочине – а там, может, и появятся какие-нибудь мысли о том, как я тут оказался и что делать дальше.
Я побарабанил пальцами по рулю, взглянул направо, будто проверяя, не встал ли вдруг мертвец на ноги, надавил на педаль газа, тронулся и вырулил с обочины на трассу.
Дорога постепенно приводила мысли в порядок. Линия рассвета впереди окрасилась багровыми прожилками, воздух становился светлее и прозрачнее. На темных лугах по сторонам дороги лежал туман.
Надо было дышать. Я дышал ровно, глубоко, размеренно, насыщая мозг этим сырым предрассветным воздухом, и боль в голове уходила, а мозг начинал лучше соображать.
Я вспоминал, зачем сюда приехал.
Я должен был собрать для статьи информацию о ЗАТО «Покров-17». Закрытая территория с 1981 года, около сотни квадратных километров, и никто не знает, что там – ведь туда никто никогда еще не попадал, и никто оттуда не выбирался. Только раз в неделю, говорят местные, через блокпост проезжают военные грузовики с продуктами. Наверное, с продуктами.
Кто там живет и что там происходит, тоже никто не знает. О других закрытых городах есть хотя бы более или менее достоверные слухи. Где-то ядерное оружие, где-то химическое, какие-то уже рассекретили или разворовали, какие-то только собираются, а здесь – ничего. Глухо. Не принимать же во внимание безумные теории всяких фриков вроде Юрия Куропаткина и его газеты «Голос Галактики».
Мысли прояснялись.
Итак.
Днем 19 сентября я выехал из Калуги по направлению к этой территории. Но я не собирался отправляться в сам Покров-17, да и как туда попасть – это место закрыто блокпостами и обнесено колючей проволокой, вышки, прожекторы, военные, собаки… Нужно было подъехать на максимально безопасное расстояние, чтобы не заинтересовались солдаты, сделать несколько заметок и фотографий, поговорить с жителями окрестных сел.
Даже в какой-то мере хорошо, что в стране полный бардак. Может, хоть теперь что-нибудь удастся выяснить.
Вспомнился главный редактор, Пискарев, с его вечно скептическим выражением лица, с черными усами, острым носом и модными полутемными очками в толстой оправе. В тот вечер он ходил кругами по редакции, спрятав руки в карманы новенького турецкого пиджака, и рассказывал, что нужно от материала.
– Андрей Васильевич, вы поедете в неприятное место, – говорил он. – Но и оплата, как я сказал, будет в тройном размере. Вам надо будет рассказать читателю о том, чего он вообще никогда не знал. Все знают сейчас и про Чернобыль, и про кучу всяких ЗАТО с ядерным оружием, а про Покров-17 мы сами узнали буквально пару месяцев назад. Как такое возможно? С восемьдесят первого года держать такой режим секретности… Я когда узнал – не поверил. Сейчас же все в полной жопе, хочешь – атомную подлодку купи со всеми секретами, были бы деньги, а тут…
– Вы правы, – говорил я. – Скажу честно, не особо рассчитываю узнать, что именно там происходит, потому что с таким режимом…
– Нет-нет, – замахал руками Пискарев. – Даже не пытайтесь пробираться внутрь, вы нам нужны живым и на свободе.
Поговорите с местными, которые живут рядом, не приближайтесь к периметру. Нам нужен хороший материал, но не такой ценой. Не рискуйте, умоляю, голову же потом с меня снимут. Вы еще можете туда вставить несколько слов о войне – у вас же в книге как раз про эти места?
– Да, там был поселок Недельное и были жестокие бои, но с тех пор это место, видимо, сильно изменилось. Даже город построили. Построили и через пятнадцать лет закрыли…
– Умоляю, Андрей Васильевич, вы нам еще очень нужны, не рискуйте, ради бога.
Я не собирался рисковать.
Еще бы.
Сейчас бы в пятьдесят два года рисковать ради газетной статьи. Я уже рисковал, когда оказался на первомайских беспорядках в Москве. Видел, как человеку разбили голову, а потом тот лежал в крови и не двигался. Потом меня утащила толпа, чуть не затоптали бегущие люди, я впервые испытал настоящий страх за свою жизнь. Этого хватило[1 - 1 мая 1993 года в Москве милиция разогнала праздничное шествие коммунистов.].
Через четыре дня после разговора с Пискаревым я выехал на машине от Москвы до Калуги. Эти «Жигули» я купил два года назад, потратив все сбережения и добавив гонорар за книгу. Так далеко на машине я еще не выбирался.
Гостиница в Калуге, отвратительный завтрак, остывшая яичница, прогулка до музея Циолковского, постоять и покурить с красивым видом на реку, потом снова гостиница, поспать пару часов, перекусить, снова сесть в машину.
По радио рассказывали, что в Москве творится какая-то чертовщина. Хасбулатов, Верховный совет… Я очень хотел спать и не понимал, что происходит. Радио пришлось выключить – клонило в сон.
Что было дальше? После того, как я выехал из Калуги и вырулил через Малоярославец на дорогу к Покрову-17?
Что было дальше?
Я не помнил. И до сих пор этого не помню.
Каждый раз, когда я вспоминал мертвеца, по спине пробегала дрожь и шею сводило судорогой; я старался прогнать эти мысли, но не мог, перед глазами стояло его мертвое лицо, его опустевший взгляд и нож, торчащий из груди.
Спустя десять минут поездки по трассе я увидел на обочине голосующего человека.
Отлично. Теперь будет хотя бы понятно, что это за место.
Я сбавил скорость и увидел в свете фар невысокого лысого мужчину в камуфляжной куртке с сизым воротником.
Ура. Хотя бы не мертвец.
Впервые за все это время я улыбнулся собственной дурацкой шутке, сбавил скорость и затормозил.
Мужчина в куртке тоже заулыбался и ускоренным шагом двинулся к машине. Его улыбка мне не очень понравилась.
Я разблокировал дверцу.
Мужчина резко распахнул ее, просунул голову в салон и наставил мне в лицо обрез двустволки.
– Гони в Светлое, дед. Быстро.
Человек криво улыбался, обнажив зуб с золотой коронкой, его лицо было одутловатым и с недельной щетиной. Обрез смотрел черным дулом прямо в мои глаза.
Говнище.
Странно, но я даже не чувствовал страха, а слова пришли на язык сами собой.
– Я не дед, – сказал я. – Мне пятьдесят два.
– А выглядишь как дед, – продолжил мужчина с обрезом, не переставая криво улыбаться. – Давай, гони в Светлое.
Он говорил с ярким южнорусским «гэканьем» – я раньше думал, что так говорят только на Украине, но оказалось, что звук «г» так произносят почти по всей южной России, вплоть до Калужской и Брянской областей.
Он забрался на сиденье и захлопнул дверцу, не отводя ствол. Теперь он упирался мне в бок.
Лучше делать то, что говорит этот человек с обрезом. Ни разу в жизни на меня не наставляли оружие. Непонятно, что обычно делают в таких ситуациях. Наверное, то, что скажут. Логично.
– Хорошо, – я развел руками. – Но я даже не знаю, где это твое Светлое.
– Ты нездешний, что ли, а? – с подозрением спросил мужчина.
Я покачал головой.
– Да не заливай, – мужчина вдруг оживился, его глаза нездорово заблестели. – А выглядишь как здешний. Что заливаешь тут? Машина у тебя… Вот уж не думал, да. Повезло мне с тобой. Так откуда ты, а? Из «Прорыва»? Из ментов? Нет, если б из ментов, я бы тебя запомнил, значит, из «Прорыва»?
Он говорил быстро и оживленно, будто очень давно ни с кем не общался и теперь наконец прорвало. Голос его звучал неприятно. Нужно было вести себя максимально осторожно: незнакомец явно на взводе. Обрез, видимо, тоже.
– Тем не менее я не отсюда, – терпеливо повторил я.
– А откуда? И как сюда попал? Сюда же хрен попадешь, ты чо, ты чо, а? – он придвинулся поближе. – Ты чо врешь мне, а? А машина откуда? Тут «Жигулей» вообще не бывало, все тачки по пальцам можно пересчитать. Погодь, да у тебя рукав в крови… Что, мочканул кого? Мочканул уже? Нуты, дед, даешь, а…
Я покосился на рукав пиджака: он действительно испачкался в крови.
– Слушай, – сказал я. – Убери свой обрез, он заставляет меня нервничать, а когда я нервничаю, я плохо веду машину. Ты мог бы просто по-человечески попросить подбросить тебя до своего Светлого. Может, и мочканул. Какое твое дело?
Опять странно. Я никогда не переходил с незнакомцами на «ты», даже если те вели себя по-хамски. Мужчина в камуфляжной куртке хрипло гыгыкнул, но обрез не убрал. Он выглядел и разговаривал как типичный зэк. Я видел таких, когда в восемьдесят седьмом писал серию заметок об исправительно-трудовой колонии в Саратовской области.
– Короче, – сказал он. – Если не знаешь, где Светлое, я покажу. Это прямо пятнадцать километров, потом на дорожку свернуть… Мне надо там поговорить с одним человечком, ага, прямо очень вот надо… Ствол не уберу. Раз ты кого-то уже мочканул, то и меня можешь мочкануть, а? Можешь? Можешь, вижу, что можешь…
– Ладно, давай поедем в твое Светлое. Только скажи мне…
Я на секунду замолчал, пытаясь сформулировать вопрос так, чтобы он не казался слишком идиотским.
– Мы вообще где?
Не получилось.
– Ты как тут оказался, дед? – незнакомец быстро огляделся вокруг и снова недоверчиво уставился на меня. – По тебе же видно, что здешний, ну очень похож, да…
– Если бы я сам знал, – я вздохнул. – Послушай, я не дед. Я писатель. Андрей Васильевич Тихонов. Читал?
Незнакомец покачал головой.
Черт с ним.
Я надавил на газ, осторожно тронулся с места и продолжил заговаривать зубы.
– Я написал книжку о боях за поселок Недельное во время Великой Отечественной, он был тут до появления Покрова-17, этот поселок, потом черт знает, что с ним стало, но суть не в этом. «На Калужский большак», так называется книжка. А сейчас я пишу статью для газеты про Покров-17. Я хотел добраться до этих мест, расспросить местных…
– Ты в Покрове-17, – сказал незнакомец. – Как пропуск раздобыл, а?
– Я не раздобыл пропуск, – ответил я. – Не знаю, как сюда попал. Просто пришел в сознание тут, на обочине.
– Заливаешь мне тут… Раз пропуск раздобыл, значит, знаешь, как отсюда выбраться. А я как раз и хочу отсюда выбраться. А ты? Ты хочешь отсюда выбраться?
– Не знаю, – сказал я.
– Дурак, дед. Отсюда все хотят выбраться. Только никто не может. Ты, это… – он, кажется, немного расслабился. – Ты говоришь, книжку про войну написал. Воевал?
– Нет, – мне стало забавно, и я улыбнулся, глядя перед собой на трассу. – Как я мог воевать, мне же пятьдесят два года, я в сорок первом только родился.
– А выглядишь, как будто воевал.
Как же он надоел.
Я не умел общаться с такими людьми. Вернее было бы сказать – не любил.
Когда мы проехали еще десять километров по трассе, впереди на горизонте показался алый край солнца, лучи рассвета вспыхнули бликом на лобовом стекле. Я поморщился, но от солнца стало легче и спокойнее.
Незнакомец по-прежнему не убирал обрез. Он выглядел уставшим, но напряженным. Судя по красным глазам, он не спал всю ночь.
– Раз уж так, – сказал я. – Скажи хотя бы, как тебя зовут и откуда ты вообще.
– Допустим, Леша, – ответил незнакомец. – Обычно меня звали Блестящий. Из-за лысины, ага.
– Что-то подсказывает, что ты каким-то образом связан с не очень законными делами. Даже не знаю что. Кличка? Внешний вид? Твой обрез?
Блестящий ухмыльнулся и не стал отвечать.
Мой козырь сейчас – разговорить человека с обрезом, попробовать если не расположить его к себе, то хотя бы вывести на нейтральное отношение. Успокоить, в конце концов.
– Ты лучше расскажи мне про это место. Что здесь вообще? Тут разве не один городок?
– Городок… – протянул Блестящий. – Зона-то большая. Тут три деревеньки, Светлое, Железное и Колодец. Есть железнодорожная станция, но туда лучше не соваться. Ну и в самом центре… Небольшой городок, да, это и есть Покров-17. Там институт какой-то, где ученые работают, менты и солдаты туда-сюда мотаются, там почти все дома пустые, ну, знаешь, панельки пятиэтажные. А ты что, на экскурсию приехал? Какого хрена я тебе тут все рассказываю?
– А от тебя убудет? – я не переставал удивляться своей наглости.
