– …это наименьшее из зол для госпожи Кэмпион-Виндзор, – подхватила Робин. – Хохолок ведет тройную жизнь. Две жены и любовница.
– С виду – плешивый бабуин. Но редкий везунчик. Говоришь, он там ужинает?
– В пиццерии с женой и детками. Я припарковалась у входа. Не успела щелкнуть его с сыновьями, но обязательно это сделаю, поскольку дети выдают его с головой. Мини-Хохолки, точь-в-точь как виндзорские близняшки. Как по-твоему, что он им рассказывает о своих перемещениях?
– Что был на нефтяных разработках? – предположил Страйк. – За рубежом? На Ближнем Востоке? Не зря же он так старательно подновлял загар.
Робин вздохнула:
– Клиентку ждет потрясение.
– Да и шотландскую любовницу тоже, – добавил Страйк. – Она уже на сносях.
– Удивительное постоянство вкуса, – отметила Робин. – Если выстроить их в ряд – жену из Торки, жену из Виндзора и любовницу из Глазго, – то получится изображение одной и той же особы с промежутками в двадцать лет.
– Где собираешься заночевать?
– В «Трэвелодже» или в семейной гостинице, – Робин уже в который раз зевнула, – если найду свободную койку в разгар сезона. По мне, лучше было бы в Лондон вернуться, но сил нет. Я в четыре утра встала – это притом что вчера десять часов отработала.
– Никаких разъездов, никаких ночевок в машине, – отрезал Страйк. – Сними комнату или номер.
– Как там Джоан? – спросила Робин. – Если тебе нужно задержаться в Корнуолле, мы здесь справимся.
– Хлопочет вокруг нас день и ночь. Тед согласен, что нужно дать ей покой. Через пару недель я снова к ним наведаюсь.
– А ты с какой целью звонишь – узнать новости про Хохолка?
– На самом деле звоню я совсем с другой целью: рассказать о последних событиях. В местном пабе…
Он вкратце обрисовал ей знакомство с дочерью Марго Бамборо.
– Я успел ее погуглить, эту Марго Бамборо, – сообщил Страйк. – Врач, двадцать девять лет, замужем, годовалая дочь. В конце рабочего дня вышла из амбулатории в Кларкенуэлле, обмолвившись персоналу, что перед уходом домой ненадолго встретится с подругой в ближайшем пабе. Подруга ждала, но Марго так и не появилась, и никто ее больше не видел.
Наступила пауза. Робин, не сводя глаз с окна пиццерии, спросила:
– И эта дочка считает, что ты почти сорок лет спустя выяснишь, что произошло с ее матерью?
– Она, похоже, вдохновилась, когда увидела меня в пивной, поскольку до этого побывала у экстрасенса и услышала, что ей будет «знамение».
– Хмм… – протянула Робин. – И каковы, по-твоему, шансы на успех по прошествии такого срока?
– От призрачных до нулевых, – ответил Страйк. – Но в то же время истина где-то близко. Люди не испаряются бесследно.
Робин услышала знакомую интонацию, которая указывала на раздумья о проблемах и возможностях.
– Значит, с утра пораньше ты опять встречаешься с осиротевшей дочерью?
– Согласись, это повредить не может, – сказал Страйк.
Робин не отвечала.
– Я знаю, о чем ты подумала, – сказал он с некоторым вызовом. – Но клиентка доведена до крайности… уже обращается к экстрасенсам… грех не помочь в такой ситуации.
– Думаю, охотники помочь в такой ситуации найдутся и без тебя.
– Но я же могу выслушать человека, правда? И денег зря не возьму, в отличие от многих. А если исчерпаю все возможности…
– Я тебя знаю, – перебила Робин. – Чем меньше ты накопаешь, тем больше врастешь в это дело.
– Если в условленный срок я не представлю никаких результатов, мне наверняка придется иметь дело с ее супружницей. Видишь ли, это однополая пара, – уточнил он. – И супружница – психол…
– Корморан, я перезвоню. – Не дожидаясь ответа, Робин прервала разговор и бросила мобильный на пассажирское сиденье.
Из пиццерии только что вышел Хохолок, а за ним жена и сыновья. Улыбаясь и болтая, они направились к своей машине, припаркованной ярдах в пяти от ее «лендровера». Подпустив их на достаточное расстояние, Робин подняла фотокамеру и быстро отщелкала серию снимков.
К тому моменту, когда они поравнялись с «лендровером», камера уже лежала у нее на коленях, а сама Робин склонила голову над телефоном и сделала вид, что набирает сообщение. Глядя в зеркало заднего вида, она проследила, как Хохолок с семейством загрузились в машину и направились в сторону своей виллы.
В очередной раз зевнув, Робин позвонила Страйку.
– Все сделала, что собиралась? – спросил он.
– Угу. – Не отпуская телефона, Робин одной рукой проверяла сделанные фотографии. – Есть пара четких снимков его с сыновьями. Надо же, какая мощная наследственность. Все четверо детей – на одно лицо. – Она убрала фотоаппарат в сумку. – Ты понимаешь, что я сейчас нахожусь в двух часах езды от Сент-Моза?
– Пожалуй, в трех, – уточнил Страйк.
– Если хочешь…
– Не делать же тебе такой крюк, чтобы потом отсюда пилить в Лондон. Ты сама сказала, что вконец измочалена.
Но Робин почувствовала, что эта мысль его зацепила. Он добирался до Корнуолла по железной дороге, потом на такси и на пароме, так как после ампутации ноги долгие автомобильные поездки стали для него делом нелегким и малоприятным.
– Мне тоже хотелось бы побеседовать с этой Анной. А после, так и быть, подброшу тебя обратно.
– Если не шутишь, было бы здорово. – Страйк заметно приободрился. – Это дело так или иначе придется раскручивать сообща. Надо будет просеять гигантский объем информации: с висяками всегда так, а ты, похоже, сегодня закрыла вопрос с Хохолком.
– Закрыть-то закрыла, – вздохнула Робин, – но в итоге сломала чуть ли не с десяток жизней.
– Ты лично никому жизнь не сломала, – запротестовал Страйк. – Это все он. И потом, что лучше: если все три женщины узнают правду прямо сейчас или после его смерти, когда всплывает столько дерьма, что они в нем захлебнутся?
– Понимаю. – Робин вновь не сдержала зевоту. – Ладно, куда мне подъехать: к вашему дому в Сент-Мо…
У Страйка вырвалось резкое, рубленое «нет».
– Они – Анна с супругой – базируются в Фалмуте. Там и встретимся. Как-никак дорога до Фалмута короче.
– О’кей, в котором часу?
– К половине двенадцатого успеешь?
– Легко, – сказала Робин.
– Место встречи уточню. А сейчас отправляйся на поиски ночлега.
Поворачивая ключ зажигания, Робин отметила, что настроение у нее значительно улучшилось. И как будто перед лицом взыскательной коллегии присяжных, куда среди прочих входили Илса, Мэтью и Шарлотта Кэмпбелл, она сознательно погасила улыбку, прежде чем задним ходом выехать с парковки.
4
Одною матерью от двух отцов зачаты,
Они несхожи, точно воск и латы.
Эдмунд Спенсер. Королева фей
Наутро Страйк проснулся незадолго до пяти. Через тонкие занавески в доме Джоан уже пробивался свет. Набитый конским волосом диван каждую ночь ухитрялся намять Страйку какую-нибудь часть тела, и сегодня ощущение было такое, словно ему двинули по почке. Он потянулся за телефоном, проверил время, но понял, что боль уже не даст ему заснуть, и сел.
Потянувшись и почесав под мышками, он дождался, чтобы глаза привыкли к полумраку гостиной Теда и Джоан, где со всех сторон вздымались непонятные силуэты, и взялся повторно гуглить Марго Бамборо; после беглого просмотра фотографии улыбающейся женщины-врача с волнистой укладкой и широко посаженными глазами результаты поиска привели его к сайту, посвященному серийным убийцам. Здесь был помещен длинный текст про Денниса Крида, перемежавшийся его портретами в разном возрасте, от снимка трогательно-кудрявого, светловолосого малыша до полицейских фото анфас и в профиль, на которых был изображен стройный мужчина с безвольным, чувственным ртом, в больших квадратных очках.
Затем Страйк перешел на сайт книжного магазина и отыскал биографию этого серийного убийцы, изданную в 1985 году и озаглавленную «Демон Райского парка». Ее автор, ныне покойный, славился своими журналистскими расследованиями. С яркой обложки смотрело невыразительное лицо Крида, по которому плыли призрачные черно-белые тени замученной и убитой им семерки женщин. Марго Бамборо среди них не было. Страйк заказал на адрес агентства подержанный экземпляр стоимостью в один фунт.
Он поставил телефон на подзарядку, пристегнул протез, взял сигареты и зажигалку, боком протиснулся мимо целого выводка шатких столиков с сухими букетами в вазах и, не сбив плечом ни одной декоративной тарелочки, прошел по коридору, спустился на три крутые ступени вниз и оказался в кухне. Линолеум, памятный ему с раннего детства, льдом холодил босую подошву единственной ноги.
Заварив себе большую кружку чая, он – как был, в трусах-боксерах и футболке, – вышел через дверь черного хода в приятную рассветную прохладу, прислонился к стене дома и, вдыхая между затяжками соленый морской воздух, погрузился в размышления о пропавших матерях. За истекшие десять дней ему не раз вспоминалась Леда, полная противоположность Джоан.
– Ты уже курить пробовал, Корми? – однажды как бы невзначай спросила она, выпуская изо рта голубоватый дымок. – Табак – это вред, но, видит бог, я без него жить не могу.
Окружающие порой недоумевали: почему органы опеки не обращают внимания на семью Леды Страйк? Ответ лежал на поверхности: Леда, которая никогда и нигде не задерживалась на длительный срок, просто не попадала в поле их зрения. Бывало, ее дети ходили в новую школу считаные недели, а после мать, поддавшись очередному увлечению, срывала их с места и перебиралась в другой город, в другой сквот, где подселялась на этаж к своим знакомцам или – куда реже – снимала угол. В органы опеки с полным правом могли бы обратиться Тед и Джоан, чей дом служил для детей единственным островком надежности, но Тед, как видно, не хотел полного разрыва со своей блудной сестрой, а Джоан считала, что дети ей этого не простят.
Среди самых отчетливых детских воспоминаний Страйка сохранился тот случай, когда Леда откуда ни возьмись появилась в Сент-Мозе после полутора месяцев его учебы в подготовительном классе. Пораженная и разгневанная тем, что такое важное решение было принято без нее, она тут же повела сына с дочкой на паромную переправу, заманивая их всевозможными соблазнами Лондона. Страйк упирался, пытаясь объяснить, что они с Дейвом Полвортом давно сговорились на ближайших выходных обследовать пещеры контрабандистов; пещеры эти, скорее всего, существовали только в воображении Дейва, но для Страйка были реальнее некуда.
– Пещеры никуда не денутся, – приговаривала Леда, закармливая его конфетами в лондонском поезде. – И этого, как там его, тоже скоро увидишь, обещаю.
– Дейв, – всхлипывал Страйк, – его зовут Д-дейв.
Гони прочь эти мысли, велел себе Страйк, прикуривая вторую сигарету от первой.
– Стик, застудишься и помрешь – надо же, в одних трусах вышел!
Он оглянулся. На пороге, кутаясь в шерстяной халат, стояла его сестра в тапках из овчины. Брат с сестрой были настолько непохожи, что многие отказывались верить в их родство. Люси, приземистая, светловолосая и румяная, была копией своего папаши-музыканта, который, уступая в известности отцу Страйка, по крайней мере не забывал родную кровиночку.
– С добрым утром, – отозвался Страйк, но Люси уже исчезла, чтобы тут же вернуться с его брюками, туфлями и носками.
– Люс, мне не холодно…
– Воспаление легких заработаешь. Одевайся!
Подобно Джоан, Люси свято верила в непогрешимость своих суждений о благе родных. Только близкий час отъезда заставил Страйка собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы взять принесенные сестрой вещи и тут же их надеть, с трудом удерживая равновесие и рискуя свалиться на гравий. К тому времени, как он натянул носок и туфлю на уцелевшую ногу, Люси успела вынести и себе, и ему свежезаваренный чай.
– Мне тоже не спалось, – сообщила она, протянула ему кружку и уселась на каменную скамью.
Впервые за всю неделю они остались наедине. Люси буквально прилепилась к Джоан, не давая ей заняться ни стряпней, ни уборкой, а Джоан не понимала, как можно сидеть без дела, когда у нее полон дом гостей, всплескивала руками и все равно суетилась. В те редкие моменты, когда Джоан не оказывалось рядом, суета исходила от сыновей Люси: Джек жаждал общения со Страйком, а двое других клянчили что-нибудь у матери.
– Ужасная напасть, да? – говорила Люси, издалека наблюдая за Тедом, который любовно обихаживал цветочные клумбы.
– Не говори, – вздохнул Страйк. – Но постучим по дереву. Как-никак химиотера…
– Химия не лечит. А только продлева… про… – Тряхнув головой, Люси утерла глаза смятым клочком туалетной бумаги, который оторвала от рулона, извлеченного из недр халата. – Я чуть ли не двадцать лет звоню ей по два раза в неделю, Стик. Это место – второй дом для моих мальчишек. Она для меня – настоящая мать.
Страйк не хотел заглатывать наживку, однако не удержался и сказал:
– То есть помимо нашей родной матери.
– Леда не была мне матерью, – холодно возразила Люси; Страйк никогда не слышал от нее столь резких суждений, хотя в разговорах нередко подразумевалось именно это. – Я перестала считать ее мамой в четырнадцать лет. Если не раньше. Моя мама – Джоан!
И, не дождавшись ответа от Страйка, добавила:
– Ты выбрал Леду. Я знаю, ты любишь Джоан, но у тебя и у меня сложились с ней совершенно разные отношения.
– Ни за что бы не подумал, что здесь имеет место конкуренция, – сказал Страйк, закуривая следующую сигарету.
– Я просто объясняю тебе свои ощущения.
«А заодно и мои».
За неделю вынужденного соседства она не раз отпускала ядовитые комментарии в адрес Страйка, который слишком редко навещал родню. Он придерживал язык, чтобы не обострять ситуацию. Страйк поставил перед собой цель: уехать из этого дома, ни с кем не разругавшись.
– Мне были ненавистны те дни, когда Леда приезжала нас забирать, – не унималась Люси, – а ты всегда был готов сорваться с места.
В этом заявлении он расслышал голую констатацию факта при полном отсутствии вопросительного знака, совсем как у Джоан.
– Далеко не всегда, – возразил Страйк, вспоминая паром, Дейва Полворта и пещеры контрабандистов, но сестре, похоже, втемяшилось, что ее хотят чего-то лишить.
– Я просто хочу сказать, что ты потерял свою мать давным-давно. А нынче я… все к тому идет… теряю мою.
Она вновь утерла глаза отсыревшей туалетной бумагой.
Страйк молча стоял и курил; у него ломило поясницу, глаза щипало от недосыпа. Он догадывался, что Люси была бы рада навсегда вычеркнуть Леду из памяти, а припоминая, на что порой обрекала их Леда, не мог не посочувствовать сестре. Но сегодня утром вокруг него на облачке сигаретного дыма витал призрак Леды. Ему слышался ее голос: «Не сдерживайся, поплачь как следует, доченька, – сразу легче станет» и «Подай-ка старушке-матери сигаретку, Корми». У него в сердце не находилось места для ненависти.
– Это в голове не укладывается: ты вчера вечером отправился выпивать с Дейвом Полвортом. Накануне отъезда!
– Джоан буквально вытолкала меня из дому. – Страйка задел этот упрек. – Она в Дейве души не чает. И потом, я через пару недель опять приеду.
– Неужели? – Сестра захлопала мокрыми ресницами. – А вдруг погрязнешь в делах и попросту забудешь?
Страйк выпустил дым в светлеющий голубоватый предрассветный воздух. В правой стороне, над крышами примостившихся на склоне домов, намечалась граница между небом и водой.
