Когда она въехала на главную улицу, часы дибтонской церкви показывали половину третьего. Возле мини-маркета миссис Дженнингс, как всегда, торчали хамоватые подростки, чуть дальше Бобби Бартон-Джонс подстригал свою живую изгородь. Мало что изменилось, разве что большая часть деревьев сбросила листву и в воздухе запахло зимой.
Элфрида остановила машину, взяла сумочку и направилась в магазин. Народу не было. Она взяла проволочную корзину и пошла вдоль полок. Потом к кассе, где миссис Дженнингс что-то подсчитывала на оборотной стороне конверта. Та явно не слышала, как Элфрида вошла.
Но теперь она подняла глаза, увидела Элфриду, положила ручку и сняла очки.
– Миссис Фиппс! Вот это сюрприз! Сколько же времени я вас не видела? Хорошо отдохнули?
– Замечательно. Только что вернулась. Еще не была дома – надо запастись кое-какой провизией. – Она поставила корзину перед кассой и потянулась за «Дейли телеграф». – Не поверите, целый месяц газету в руках не держала. И признаться, не чувствовала надобности.
Миссис Дженнингс, закусив губу, с тревогой смотрела на нее и молчала. Положив газету сверху корзины, Элфрида спросила:
– Что-нибудь случилось, миссис Дженнингс?
– А вы ничего не знаете?
У Элфриды вдруг пересохло во рту.
– Нет.
– Миссис Бланделл…
– Что с ней?
– Миссис Фиппс, она погибла. Большой грузовой фургон врезался в них на вираже у Падстона. Машина всмятку. Миссис Бланделл везла домой дочку с какого-то детского праздника. Четвертого ноября это случилось. Она не заметила фургон. Ужасный был вечер. Все время лил дождь. – Потрясенная Элфрида не могла вымолвить ни слова. – Простите, миссис Фиппс, я думала, вы знаете.
– Откуда? Газет я не читала. Никто не знал, где я. Я не оставила адреса.
– Такая трагедия, миссис Фиппс. Мы поверить не могли. Никто не мог поверить.
– А Франческа? – страшась ответа, спросила Элфрида.
– Она тоже погибла, миссис Фиппс. И две собачки на заднем сиденье. Их большую машину просто сплющило. У них не было ни малейшего шанса. Полицейские говорили: хорошо, что это случилось мгновенно. Они и подумать ни о чем не успели. – Голос у миссис Дженнингс дрогнул. – Мы нередко слышим о таких происшествиях, но когда это случается с твоими знакомыми…
– Да…
– Вы побелели как полотно, миссис Фиппс. Хотите, я приготовлю вам чая? Пойдемте ко мне в заднюю комнату.
– Спасибо, не надо, я в порядке. – Элфрида словно оцепенела. Она спросила: – А похороны?
– Два дня назад. Здесь, в деревне. Столько было народу! Вот горе-то!
Значит, она пропустила даже возможность проститься, оплакать.
– А Оскар? Как мистер Бланделл?
– Его я давно не видела. Только на похоронах. Бедный джентльмен. Даже думать невыносимо, что ему пришлось перенести. И каково ему сейчас.
Элфрида представила себе Франческу, как она смеется и поддразнивает отца, разыгрывает с ним дуэты на рояле, забирается к нему под бочок в большое кресло, чтобы вместе почитать книжку. И тут же изгнала из мыслей эту картинку – вспоминать было невыносимо.
– Он в Грейндже? – спросила Элфрида.
– Насколько я знаю, да. Наш посыльный возит ему молоко, газеты и прочее. Похоже, мистер Бланделл ушел в себя, отгородился ото всех. Естественно. Викарий пошел его навестить, но он даже викария не захотел видеть. Миссис Масвелл ходит в Грейндж каждый день, как раньше, она говорит, что он всегда в музыкальной комнате, не выходит оттуда. Она оставляет на кухонном столе поднос с ужином, но, говорит, он почти никогда до него не дотрагивается.
– Как вы думаете, он впустит меня?
– Откуда мне знать, миссис Фиппс. Хотя ведь вы были близкими друзьями…
– Я должна была быть здесь!
– Это не ваша вина, миссис Фиппс.
Кто-то вошел в магазин. Миссис Дженнингс снова нацепила на нос очки и постаралась придать себе деловой вид:
– Сейчас я все подсчитаю, хорошо? Рада, что вы вернулись, миссис Фиппс. Мы все тут по вам скучали. Очень сожалею, что расстроила вас. Простите.
– Нет, хорошо, что я узнала все именно от вас.
Элфрида вышла из магазина, села в машину и какое-то время сидела неподвижно. За один день ее жизнь раскололась надвое, и эти половины уже никогда не соединить. От смеха и счастья Эмбло она вернулась к утратам и немыслимой боли. Больше всего ее удручало, что она ничего не почувствовала, ничего не заподозрила. Почему-то это вселяло в нее чувство вины: как будто она отреклась, ушла от ответственности, сидела в Эмбло, когда надо было быть здесь. В Дибтоне. С Оскаром.
С тяжелым сердцем она завела машину и тронулась. Бобби Бартон-Джонс кончил подстригать изгородь и ушел в дом. И то слава богу – Элфриде не хотелось ни с кем разговаривать. Она проехала по главной улице мимо своего поворота, к большим воротам Грейнджа, по подъездной аллее. Перед ней открылся вычурный фасад дома; сбоку от парадной двери на площадке, посыпанной гравием, стоял большой черный лимузин.
Она припарковалась чуть поодаль, вышла и только тогда увидела, что на водительском месте лимузина сидит шофер в униформе и кепочке и читает газету. Услышав шаги, он бросил взгляд в окно и снова углубился в таблицу скачек. Элфрида поднялась по лестнице, прошла через открытую парадную дверь в знакомую, выложенную кафелем галерею. Застекленная сверху дверь была закрыта. Элфрида не стала звонить, она просто вошла в дом.
Там стояла полнейшая тишина, нарушаемая лишь тиканьем длинных настенных часов, отсчитывающих секунды. Элфрида постояла, надеясь услышать мирное домашнее позвякивание посуды из кухни или звуки музыки сверху. Ничего. Тишина душила, точно туман.
Дверь в гостиную была открыта. Элфрида пересекла холл – толстый ковер приглушал шаги – и вошла туда. Сначала ей показалось, что комната пуста, но потом она увидела, что у потухшего камина в кресле с подголовником сидит человек. Ноги в твидовых брюках, начищенные башмаки. Больше ничего не было видно.
– Оскар, – тихо произнесла Элфрида.
Она двинулась вперед, чтобы увидеть его, и испытала второе за этот день ужасное потрясение. Да, это был Оскар, но чудовищно постаревший, в очках, морщинистый, сгорбившийся в мягком кресле. Его шишковатые пальцы сжимали набалдашник трости из черного дерева. Элфрида инстинктивно зажала ладонью рот, чтобы не закричать.
Он поднял на нее глаза и воскликнул:
– Боже!
И такое облегчение вдруг охватило ее, что она испугалась: сейчас подогнутся ноги и она упадет. Она поспешно плюхнулась на кожаный табурет у каминной решетки. Они смотрели друг на друга. Он продолжал:
– Я не слышал, как вы вошли. Вы позвонили? Я немного глуховат, но звонок обычно слышу. Я бы подошел к двери…
Это не постаревший до неузнаваемости Оскар. Это другой человек, похожий на Оскара, но не он. Быть может, на двадцать лет старше, а то и больше. Старый джентльмен на девятом десятке, очень вежливый, говоривший с заметным шотландским акцентом. Его голос напомнил Элфриде любимого старого доктора, который лечил ее в детстве. Почему-то от этого ей стало легче с ним говорить.
– Нет, – сказала она. – Я не позвонила. Я просто вошла.
– Извините, что не встаю. Я точно оцепенел за эти дни, мне трудно двигаться. Мы не представились друг другу. Я – Гектор Маклеллан. Оскар мой племянник.
Гектор Маклеллан, который когда-то владел Корридейлом, а теперь живет в Лондоне. И чей сын Хьюи уехал на Барбадос.
Она сказала:
– Оскар рассказывал мне о вас.
– А вы кто, дорогая?
– Элфрида Фиппс. У меня тут домик в деревне. Я живу одна. Глория и Оскар были бесконечно добры ко мне. Извините, я подумала, что вы Оскар, и не сразу поняла свою ошибку.
– Оскар, постаревший от горя?
– Да. Понимаете ли, я еще не видела его. Я целый месяц гостила в Корнуолле у кузена. И только что узнала о том, что здесь случилось. Мне сказала миссис Дженнингс, хозяйка местного мини-маркета. Как это случилось?
Старик пожал плечами:
– Глория на вираже врезалась в фургон.
– Как же она его не заметила?
– Было очень темно и шел дождь.
– Миссис Дженнингс сказала, что Глория с Франческой были на детском празднике. Фейерверк и прочие забавы.
– Это так.
Элфрида закусила губу. Потом сказала:
– Иногда она сильно выпивала на вечеринках. – И тут же пожалела о своих словах.
Но лицо старого джентльмена не дрогнуло.
– Я знаю, моя дорогая. Мы все это знали. Иногда она немного перебарщивала. Особенно под конец какого-нибудь веселого вечера. Не могла остановиться. А потом садилась за руль. Оскар знал об этом лучше, чем любой из нас. Он страшно мучается, его терзает чувство вины: почему он не повез Франческу на этот праздник сам. Думаю, ему и в голову не приходит, что это был не только детский праздник и Глория не сразу повезла Франческу домой. Там были и другие родители, веселье продолжалось. Дождь начался как раз перед тем, как они выехали. А потом… Тяжелый автомобиль, мокрая дорога… – Он красноречиво повел рукой. – Все кончено. Они погибли.
– А я даже не была на похоронах.
– Я тоже. Подхватил простуду, и доктор запретил мне ехать. Конечно же, я послал телеграмму, поговорил с Оскаром по телефону, выразил ему мое глубочайшее сочувствие. Когда мы разговаривали, я понял, в какой он оказался ситуации, и потому, как только смог, поехал сюда. Я, конечно, старик, но все же его дядя. Вы, наверное, заметили у крыльца мою машину и шофера.
– Да. – Элфрида нахмурилась. – А о какой такой ситуации идет речь?
– В этом нет никакого секрета, дорогая. Глория оставила все, включая этот дом, своим сыновьям. На следующий день после похорон они заявили Оскару, что ему нельзя оставаться в этом доме, поскольку они намерены его продать.
– Где же он будет жить?
– Они предложили ему перебраться в дом престарелых – в Прайори. Привезли с собой брошюры. – Он добавил с мягкой иронией: – Они тщательно все продумали, это ясно.
– В дом престарелых? Оскара? Они сошли с ума!
– Нет. Не думаю, что они на самом деле безумны, просто алчны и бессердечны. К тому же существуют еще две маленькие жадные женушки.
– Значит, Оскару надо купить другой дом.
Гектор Маклеллан наклонил голову и поверх очков устремил взгляд на Элфриду.
– Он не богат. У него есть пенсия, ну и немного отложено, но этого недостаточно, чтобы купить в наши дни приличный дом, – цены поднялись.
– Сыновья Глории должны были знать об этом. Да и сама она тоже. Могла бы хоть что-то оставить Оскару. Ведь она была такая щедрая, всем старалась помочь.
– Может быть, Глория и собиралась для него что-то сделать. Но, по всей вероятности, у нее и в мыслях не было, что она может умереть раньше Оскара. А может, просто не удосужилась написать новое завещание или хотя бы сделать дополнение. Мы этого уже не узнаем.
– Но Оскар не может жить в доме престарелых! – Даже предположить такое казалось Элфриде оскорбительным: неужели Оскар обречен доживать свой век среди страдающих недержанием мочи старцев, есть молочные пудинги и плести корзины?! Уж кто-кто, а он такого не заслуживает. У Элфриды было довольно смутное представление о доме престарелых, но она твердо сказала: – Я этого не допущу.
– И что же вы сделаете?
– Он может поселиться у меня. – Элфрида понимала, что это нереально. В ее домике на Пултонс-роу и одной-то тесновато, о двоих и говорить нечего. И куда она поставит его рояль? На крышу или в сарай в саду? Глупо. Нет, это невозможно.
– Думаю, – сказал старый джентльмен, – Оскар должен уехать отсюда. Этот дом, эта деревня полны мучительных воспоминаний. Он должен освободиться от них. Затем я и приехал сюда сегодня. Миссис Масвелл покормила нас. Я высказал мои соображения. Но он, похоже, не в состоянии принять какое-то решение. Кажется, ему совершенно безразлично, что происходит.
– Где он сейчас?
– Его позвали в сад. Какие-то проблемы с оранжереей, с отопительной системой. Я сказал, что дождусь его, потом уеду в Лондон. Вот почему вы застали меня здесь, в кресле моего племянника… сидит эдакий старый вурдалак.
– Вы совсем не похожи на старого вурдалака. А что вы ему посоветовали?
– Чтобы он хотя бы на какое-то время уехал в Сазерленд. В Криган, в так называемую Старую усадьбу. Как-никак половина ее принадлежит ему, а мой сын Хьюи, который является совладельцем, живет на Барбадосе и, похоже, там и останется.
– Я слышала, дом кому-то сдан. Там кто-то живет.
– Нет. В данный момент он пуст. Его занимала пожилая супружеская пара – Кочрейны, но муж умер, и жена уехала к дочери. Я узнал об этом от нашего бывшего управляющего имением, майора Билликлифа. Он теперь ушел на пенсию, но по-прежнему живет в поместье Корридейл. Когда Хьюи устроил большую распродажу, он купил коттедж в парке. Я ему позвонил, и мы долго говорили. Он сказал, что дом в хорошем состоянии, может, только стоит немного подкрасить его, но он крепкий и сухой.
– Мебель там есть?
– Да. Никакой роскоши, но все необходимое.
Сазерленд. Элфрида представила себе торфяные болота и овец. Далеко, как до луны.
– Это неблизкий путь для Оскара, если он поедет один, – сказала она.
– И в Корридейле, и в Кригане его знают. Он член семьи, внук своей бабушки, мой племянник. Люди там радушные. Его вспомнят, хотя он и не был там пятьдесят лет.
– Но сможет ли он вырвать себя из привычной среды? Совершить такой резкий поворот? Почему бы ему не вернуться в Лондон, не поселиться где-то рядом с церковью, где он был органистом? Не будет ли это более разумно?
– Это возврат к прошлому. И, я думаю, его будут преследовать воспоминания о девочке.
– Да, вы правы.
– А что печальнее всего, он бросил музыку. Как будто умерла его лучшая часть.
– Чем я могу помочь?
– Это вам решать. Быть может, советом. Мягко, не настаивая.
