В какой-то момент догадался взглянуть на ладонь и хрипло рассмеялся. Перевернул глаз, сжал пальцы, будто сам себе с ладони подмигнул. За спиной неслышно рассредоточились подоспевшие бойцы. Пока не стреляют, оценивают ситуацию, но пальцы на спусковых крючках, а предохранители сняты – Бехтерев хребтиной чуял.
– Поднимите руки, – голос молодой, выхолощенный. – Без резких движений, так, чтобы я их видел.
Поднимать сразу обе руки оказалось немыслимо тяжело, но Бехтерев справился. Медленно развернулся вполоборота, чтобы увидеть тех, кого собирался убить. Пятеро, с автоматами на изготовку. Пока пятеро. Не мальчишки, рослые, крепкие, похожие друг на друга, как гвозди в магазинной упаковке. Такие не за страх, а за совесть служат. Таких не жалко. Простите, ребятки, ничего личного!
– Здрасссьте вам! – Бехтерев оскалился в жутенькой кровавой улыбке и «без резких движений» приложил глазастую руку к сканеру.
Охрана оказалась натасканной. Никто не стрелял в Бехтерева нарочно, все стволы сосредоточились на двери, откуда остро тянуло мокрой шерстью и аммиаком. Затрещали автоматные очереди, мелькнула размытая серая клякса, кто-то вскрикнул испуганно. Вырвавшийся оборотень взревел, принимая на себя большую часть свинцового роя. Большую, но не всю. Одна пуля с чавканьем впилась Бехтереву в плечо. Рухнув лицом в пол, он не видел, что происходит, и был этому страшно рад. Отсек полнился звериным ревом, предсмертными воплями и мерзким треском рвущегося мяса.
Крики затихли быстро, и Бехтерев потратил последние силы, чтобы перевернуться с живота на спину. Подыхать, уткнувшись мордой в пол, жуть как не хотелось. Лицо обдало горячим дыханием, перед глазами замаячила уродливая, покрытая линялой шерстью голова человековолка. Той ночью Бехтерев едва успел разглядеть это фантастическое создание, но желтые глаза, горящие фарами даже в освещенном помещении, запомнил хорошо. За лобастой башкой вздымался лохматый горб, из которого росли деформированные, перевитые мышцами руки-лапы. Вытянутая, утыканная пожелтевшими клыками пасть резко контрастировала с человеческими ушами. В левом, похожая на серьгу, болталась бирка с номером. Первый.
– П-прос-ти, – прошептал Бехтерев, и оборотень наклонился, прислушиваясь. – П-рости… я ж не зна-ал…
Горло исторгло мучительный кровавый кашель. Думать становилось все труднее. Немигающие желтые зрачки качались в воздухе, прожигая насквозь, до самого дна души. Сейчас самой важной вещью на свете стало доверие этого уродливого зверомонстра. Бехтерев очень хотел, чтобы оборотень поверил ему.
– П-рос… мя-а-а, – отяжелевший язык еле ворочался.
Бехтерев знал, что оборотень тянется к его горлу, и был готов умереть. Сжималось сердце, да по позвоночнику ползли мурашки, но он был готов, правда. Однако вместо резкого рывка и острой боли Бехтерев почувствовал, как волколак осторожно лизнул его в щеку гладким холодным языком. Длинные, покрытые шерстью пальцы с раздутыми костяшками разжали ладонь охотника, вынимая из нее окровавленный ключ. Бехтерев открыл глаза, уставился в потолок, мерцающий люминесцентными лампами. Никого.
Вопила оглашенная сирена, и в ее голосе чудились истеричные нотки. Издалека долетал треск автоматных очередей, раскатистое рычание и перепуганные крики. Бехтерев собрал остатки сил, перекатываясь на живот. Упираясь локтями в пол, он поволок свое израненное тело к остывающему полковнику. У Красовского остался еще один глаз, а в отсеке – с десяток закрытых боксов. Если повезет, в одном из них держат птицу Сирин, которую он поймал лет восемь назад. Перед смертью ему хотелось увидеть ее еще раз.
* * *
В какой-то момент начали сходиться переборки, отсекающие рукава коридоров и боксы друг от друга. Начали, да так и застыли, не сомкнувшись краями. Кто-то умный там, за главным пультом управления, попытался в спешном порядке обрубить хвосты. Невидимый кто-то просто не знал, на какую скорость способен оборотень, пятнадцать лет не видевший лунного неба.
Широкий пульт и многочисленные мониторы размашисто, веером, покрывали густые потеки крови. Охранные камеры исправно подавали сигнал даже на разбитые экраны. Зверинец неумолимо поглощал ночной кошмар, ставший реальностью. Объединенные общим врагом, разумные нелюди ожесточенно мстили. За все.
На пятачке перед боксом Б-1, возле раскрытой двери, прислонившись к стене, сидел Степан Бехтерев, охотник за паранормальными существами, криптозоолог и признанный городской сумасшедший. Рядом с ним, по-собачьи свернувшись у ног, лежало огромное уродливое существо, похожее на волка и человека одновременно. Оно нервно прядало ушами, прислушиваясь к еле уловимому гулу, идущему снизу. Пол и стены Зверинца ощутимо дрожали.
* * *
К полуночи, ломая толстенные бетонные перекрытия, волот пробился наружу. Похожая на разворошенный муравейник база встретила его пулеметным огнем и разрывами гранат. Расшвыривая обломки Зверинца, сметая с пути перепуганных людишек, втаптывая в землю боевую технику, гигант в считаные минуты сравнял воинскую часть с землей. Покойный полковник оказался прав: дежурящие танки всего лишь отвлекли его, совсем ненадолго. Не привыкший выбирать дорогу, волот ломанулся сквозь лес, оставляя за спиной широкую просеку поваленных деревьев. После нескольких сотен лет сна неимоверно хотелось жрать, и вывернутые ноздри жадно втягивали воздух, ловя знакомый сладкий запах. Мяса было много и совсем близко, на севере. Волот отлично помнил вкус человеческого мяса.
Из подземного пролома, как черти из ада, выпрыгивали, вылетали и выползали пленники Зверинца. Одни тут же исчезали в лесу, другие осторожно ступали на проторенный волотом путь, следуя за великаном, как пехота за бронетехникой. Миф устал от неверия. Сказка наступала на реальность, чтобы зубами и когтями вырвать свое право на жизнь.
Иней на лицах
Харысхан якут, хотя косит под японца. В Кедрачах он что-то вроде знаменитости. Непьющий якут само по себе диво, а уж с вычерненной челкой до подбородка и рукоятью катаны за спиной – диво дивное. Жертва дешевых пиратских дисков с аниме и недавно пришедшего в Кедрачи мобильного интернета. Из местной молодежи он единственный вызвался проводить нас дешевле, чем за пять тысяч.
– Не, я с вами не полезу! – твердо отсекает Харысхан. – Мы не так договаривались!
Макушкой он едва достает Кэпу до ключицы.
– Да помню я, как договаривались, ну!
Кэп морщится, вкладывая в протянутую ладонь три зеленые купюры. Понимает, что там от якута толку не будет, но все ж недоволен, что не вышло сманить проводника с собой. Иван Капитанов, Кэп, – старший «Криптопоиска», – бел, высок, широкоплеч. Неухоженная борода лопатой и собранные в хвост волосы делают его похожим на попа. Даже голос под стать, раскатистый, напевный.
– А то, может, все же, а? Ты в тайге вон как лихо ориентируешься! Деньжат накинем, ты не думай…
Что правда, то правда, в лесу Харысхан как рыба в воде. Гены предков-охотников не задавишь пятью годами увлечения аниме. Несколько секунд он мнет деньги в кулаке, мнется сам, но все же отрицательно трясет челкой.
– Не-не-не! – боясь передумать, тараторит он. – А ну, как там не тайга? Может, там джунгли? Или море? Или вообще в космос выбросит? Ты знаешь, не?! Вот и я не знаю!
– Давай, Хан! Не ломайся, не целка…
Слушаю уговоры краем уха. Эти мелочи меня не интересуют. Харысхан и Кэп плавно исчезают за кадром. В моих руках цифровая камера, и я записываю Историю. Именно так, с большой буквы.
«Криптопоиск» разбивает лагерь. Братья Черных, Кирилл и Яшка, растягивают тент, собирая некое подобие штаба. Удивительно, как преобразились эти дредастые охламоны в поле. Движения скупые, точные. Опыт за клоунской внешностью не спрячешь. Еще один поисковик, Костик, татуированный бугай в растянутой борцовке, таскает под навес рюкзаки из стоящей рядом «буханки». Носит по нескольку штук зараз, значит, внутри что-то легкое.
Камеру как магнитом тянет к центру поляны. Мучительно хочется по-детски протереть глаза кулаком, отгоняя морок. Большие пушистые хлопья, напоминающие белых шмелей, сыплются прямо из воздуха, с высоты человеческого роста. На поляне безветренно, но снежинки закручиваются штопором, пытаясь откупорить небо. С высоты четырех-пяти метров, утратив импульс, они медленно планируют на пыльную зеленую траву.
Посреди поляны образовалась снежная подушка, сверху мягкая как перина, снизу твердый подтаявший снег. Битва утюга и холодильника. Или, скорее, холодильника и доменной печи. Земля напиталась водой, стала влажной. Пар колеблет воздух, дрожит маревом. Какой, к чертям собачьим, снег, когда в тени плюс двадцать четыре?! Никакой веры глазам, на камеру вся надежда!
Ставлю паузу, осматриваюсь. Никак не могу понять спокойствия поисковиков. Мельтешат, деловитые как муравьи, точно каждый день видят зиму посреди лета и немало от этого устали. Кэп безуспешно уговаривает Харысхана. Костик ковыряется в недрах машины. Черных увлеченно потрошат рюкзаки, извлекая на свет…
– Р-ребят, это че?.. – с трудом преодолеваю внезапное косноязычие. – Мы туда, что ли?..
Черных обидно ржут, раскладывая на пенках комплекты зимних вещей: пуховики, полукомбинезоны, унты и мохнатые шапки, шерстяные перчатки и свитера. Бросив Харысхана, подходит Кэп.
– А я тебе, Малой, что говорил? Теплую одежду бери, говорил. Холодно будет, говорил. – Кэп загибает короткие грубые пальцы. – Чехол-то хоть взял, режиссер хренов?
Непросто быть самым младшим в группе, тем более в такой. Кэпу под сорокет уже, Костику около тридцахи. Черных по возрасту где-то между ними. В этом составе они исколесили всю Россию от дальневосточной тайги до Кавказских гор. Бывали в Гоби, Сахаре и джунглях Амазонии. Ходили под парусом, ездили на джипах, снегоходах и даже верблюдах. Так что малым, мелким и прочими прозвищами меня кличут заслуженно.
Не, я не слабак какой. В свои двадцать один первый разряд по туризму и по боксу третий имею. Но куда важнее, что я профессиональный оператор и монтажер. Да, все еще учусь, третий курс, но два года практики на местном ГТРК что-то да значат. Для ребят это ценно. И, глядя на падающий из щели снег, я понимаю – насколько.
– Я думал, ты шутишь. – Смотрю на Кэпа как баран на новые ворота.
Подошедший Костик впихивает мне в руки здоровенный рюкзачище.
– Должен будешь, – ворчит он. – Цени, малёк, заботу старших!
Внутри толстый пуховый комбинезон и унты. На дне – мелкие походные вещи: фонарь-налобник, складной нож, кружка, шерстяные носки и еще без счету всякого, нужного и не очень. Там же нахожу зимний чехол для видеокамеры. Я все еще не верю.
– Ребят, мы что, реально туда пойдем?
– Не дрейфь, малёк! – голос Костика тлеет злым весельем. – Замыкающим пойдешь.
Обливаясь потом, начинаю натягивать комбинезон. Под тентом располагается Харысхан. Достает точильный камень, вынимает из ножен катану и начинает править. По сравнению с нами он выглядит почти нормальным.
* * *
Цифровая камера весит немного, не то что профессиональные бетакамовские «соньки» с практики, но со штативом, в зимней одежде управляться с ней не очень удобно. Руки трясутся, пока я снимаю, как ныряют со снежной подушки, проваливаясь в никуда, поисковики. Помню, как сам иду по хрустящему насту, с испариной на лбу и бешено колотящимся сердцем… и вдруг – бах! – морозным воздухом по лицу! Да так, что щеки онемели!
Отклеиваюсь от видоискателя, чтобы своими глазами взглянуть, убедиться, что это не камера чудит. В доли секунды, что потребовались для этого крохотного неуверенного шага, пролетели остатки лета, незамеченной промчалась осень и наступила зима. В воздухе стоит запах озона и хвои. Я тру глаза кулаком. Шерстяная перчатка наждаком сдирает кожу, аж слезы наворачиваются, но все остается неизменным.
Впавший в спячку лес чернеет исполинскими елями, чьи верхушки вонзаются в брюхо низкому серому небу. Из ран обильно сыплется крупная снежная икра, оседающая на игольчатых лапах, кустах, на красных комбинезонах, таких нереальных посреди девственно белого пуха.
– Ээээээй! – орет Яшка.
– Ээээээй?! – мрачно переспрашивает удивленное эхо.
К его раскатистому гулу присоединяются остальные – кричат, смеются и громко, вдохновенно матерятся. Костик черпает снег и подкидывает вверх, ловя улыбающимся лицом. Кир с братом в борцовском захвате падают в рыхлые сугробы, только снегоступы мелькают в воздухе. Еще недавно такие отстраненные, эти суровые щетинистые лесовики прыгают и ходят на голове. Потому что нашли наконец. Потому что все – не зря.
– Снял? Снял?! – Кэп трясет меня за плечо. – Ты это снял?!
Он обводит рукой заснеженные просторы. Индевеющая борода воинственно топорщится, лезет в объектив. Как во сне, я жму паузу, отнимаю камеру от лица и восторженно выдыхаю:
– Снял!
* * *
Выдвигаемся неспешно. Подтягиваем ремни и крепления, подгоняем лямки рюкзаков. Кэп поудобнее устраивает на плече «тигрулю» – устрашающего вида карабин, наше единственное огнестрельное оружие. В магазине экспансивные пули. Кэп говорит, что такая штука даже медведю башку разнесет, как гнилой арбуз.
Черных приматывают к ближним елям сигнальную ленту, захочешь – мимо не проскочишь. Костик, встав в голове колонны, машет рукой – «двинулись!» Снегоступы оставляют длинный взрыхленный след, словно гигантская гусеница проползла, однако через каждые сто шагов Яшка привязывает к веткам сигналку. Повторять судьбу Гензеля и Гретель никто не хочет.
Закинув штатив на плечо, плетусь в хвосте. Снимаю мало – берегу аккумуляторы. Да и нечего пока снимать. Только голые деревья и снег, снег, снег, бесконечный снег. А на нем – красные пуховики впереди идущих. Молчание тяготит.
– Кэп… – спрашиваю я. – Эта… штука… откуда она вообще?
– Проход-то? – Кэп оборачивается, зыркает синим глазом. – Он, Малой, всегда здесь был, похоже. Аборигены о нем поголовно знают. Мы ж как это место нашли? Ща ведь в каждой сельской школе интернет есть. Вот шкет один, из тутошних, в сеть видео и слил…
– Да ладно? – перебиваю недоверчиво. – А вы сразу и поверили?
– Не сразу, не! Видео поганое, мобильник у пацаненка старенький. Юзвери поржали, поругались, мол, спецэффекты убогие, да и забили. Ну а мы нет. Три года местные легенды собирали. Костик вон с двух работ вылетел, так часто к аборигенам мотался.
В невесомом пушистом снегу ноги тонут по щиколотку. Колючие лапы норовят шлепнуть по лицу. Непривычно горят искусанные морозом щеки. Окружающая реальность никак не укладывается в голове. Внутренние часы упрямо показывают лето, заставляя организм сходить с ума.
– Если он здесь столько лет, то почему никто не знает? Телевидение там, военные, правительство? Кэп, это же бомба! Почему тут только такие…
Вовремя осекаюсь, но Кэп все понимает и не обижается.
– Только отмороженные, вроде нас, да? – Он добродушно щерится. – Так это, братец, мир так устроен. Есть границы привычного, есть границы реального. Интернет, как ни странно, их не сильно раздвинул. Если кто-то выкладывает видео, которое рушит твое представление о реальности, значит, что? Прааально! Значит, это нереально!
Следуя за группой, аккуратно переползаем через поваленное дерево. Покрытый грубой корой ствол напоминает змеиное тело. Припорошенный снегом, он завис на уровне пояса. Яшка помогает мне перетащить камеру.
– Ну а сами местные что?
– А для аборигенов проход укладывается в границы привычного. Это для нас «феномен», а для них в одном ряду с тайгой и Енисеем-батюшкой. Подумаешь, раз в четыре года проход в другой мир открывается! Обывателю-то что? Ему скотину кормить надо. Знаешь, как в Беломорске «Бесовы следки» нашли? Там ведь тоже каждый абориген про них знал, деревня рядом. А потом пришел человек со стороны и ткнул весь мир носом: эй, братцы, да тут же памятник древнейшей истории!
Кэп молчит, подтягивает «тигра» и заканчивает:
– За границы заглядывать – удел мечтателей и психов.
– А вы тогда кто? – не унимаюсь я.
– А мы – мечтательные психи! – кричит спереди Яшка.
Группа довольно хохочет. Гулкое эхо разламывает звук на осколки, расшвыривает в разные стороны, порождая странный, неприятный эффект. Рикошетящий смех похож на воронье карканье. Возвращаясь, он падает нам на головы и одновременно стелется под ногами, причудливо искривляя пространство. Чуждый здешней тишине, он пробуждает этот оцепеневший черно-белый мир. Даже густые тени, встрепенувшись, вытягиваются, ощупывая шумных чужаков.
– Мужики, темнеет, что ли? – вертит головой Кир.
– А ничего удивительного, кстати, – басит Кэп. – Если у нас лето, а тут зима, может, и другие временные сдвиги имеются. Так-то, по ощущениям, часов пять вечера уже. Ускориться бы… Километра три осталось.
Группа послушно ускоряется. Держать темп непросто, но я забегаю сбоку. Сую штатив Яшке, пристраиваю камеру на плече. Через цифровую рамку с моргающей в углу красной иконкой «rec» на меня смотрит улыбающийся Кэп. Кажется, ему нравится чувствовать себя звездой экрана. На самом деле нам всем это нравится. Быть на острие события, которое изменит мир, необычайно волнующе.
– Три километра до чего? Куда мы идем?
Кэп напускает на себя умный вид. Глубокомысленно поглаживает бороду.
– Нам, как и всем первооткрывателям, приходится действовать на ощупь. Зайти, осмотреться, провести первичный сбор информации, взять образцы, составить карту. В идеальном варианте – проверить кое-какие теории…
Речь льется чисто, без запинки. Похоже, Кэп репетировал.
– Согласно теории множественной Вселенной, можно предположить, что этот мир отличается от нашего незначительно, в каких-то деталях. Я упоминал, что мы собрали огромное количество этнографического материала. То есть мифы, легенды, местный фольклор, в котором среди прочего упоминается и тот факт, что раньше жители окрестных сел вели с этим миром меновую торговлю…
Кэп заученно бубнит, не сбавляя шаг. Информация не желает укладываться в голове.
– То есть как? С людьми?!
В кадр влезает серьезная физиономия Яшки.
– Нет, с шестилапыми зелеными гоблинами! Мы им водку, они нам алмазы!
Кэп недовольно морщится. Выталкивает Яшку из кадра.
– С людьми, конечно! По информации, что мы выудили у аборигенов, на этой стороне тоже есть село, географически расположенное там же, где в нашем мире стоят Кедрачи. Вот с ними в основном и менялись. Аборигены раньше тоже на эту сторону ходили. Прадед Харысхана, например… хотя источник, конечно, слабенький…
Задумчивый Кэп впадает в молчание, и я прекращаю съемку. Надо переварить услышанное. Мы не просто первооткрыватели иного мира! Мы идем на контакт с его жителями! Как вам такой «скачок для всего человечества», а?! Всего три километра. Три тысячи метров. Уже меньше.
* * *
Селение появляется плавно. Ландшафт полого уползает вверх, из низинки превращается в холм, на котором растут невысокие одноэтажные дома с двускатными крышами. Заборы основательные, в человеческий рост, а то и в полтора. Трубы кирпичные, краска старая, окна немытые. Все, как в тех же Кедрачах, даже хуже. Более ветхое, более запущенное. Ни одной тебе спутниковой антенны, ни рабицы вместо забора, ни ондулиновой кровли, ни пластикового стеклопакета. Вездесущий снег чуть скрывает убогость пейзажа, но именно что чуть.
Странно, но разочарования не испытываю. Жадно снимаю все, что попадает в кадр. Надо бы поднабрать крупных планов да снять общую панораму. Потея и отдуваясь, забегаю вперед, чтобы сделать банальный, но неизменно красивый кадр. Поисковики идут гуськом, поочередно проходя мимо камеры. Неосознанно все они сейчас работают на меня. Лица сосредоточенны, брови нахмурены, губы плотно сжаты. Шагают уверенно, спины держат прямо. Кэп, для пущего эффекта, перевесил карабин с плеча на грудь. В бороде его искрится снег.
