Фургон резко затормозил, и замечтавшийся Жереми разом опомнился.
– Ты спятил? – завопил Жильдас.
Жереми мигом обернулся посмотреть, что происходит в задней части фургона. Жонас Новаковски, сложившись пополам, бился в конвульсиях, задыхался, на губах пузырилась пена.
Жильдас кое-как припарковался, Жереми вытащил из кобуры свой «зигзауэр» и вылез из кабины. Жильдас последовал за ним.
Жереми с опаской открыл заднюю дверь. Он не доверял Жонасу Новаковски, этот псих вполне способен изобразить припадок, чтобы попытаться сбежать. Жильдас наставил на заключенного оружие. Жереми чувствовал, как поднимается давление, учащается сердечный ритм. Так бывает, когда он на доске набирает больше тридцати пяти узлов, доводя тело до изнеможения.
Жонас Новаковски взвыл от боли. Жереми наклонился над ним. Жильдас в машину не полез, стоял снаружи, держа на прицеле бьющееся в конвульсиях тело. Должно быть, эпилептический припадок. С заключенными такое случалось. Надо только следить, чтобы он не поранился, пока не приедет врач.
– Кинь мне одеяло, – сказал Жереми коллеге. – Оно за сиденьем. Но не расслабляйся и глаз с него не спускай.
Жильдас, в свою очередь, влез в фургон, стараясь не приближаться к Новаковски, который продолжал извиваться от боли, и свободной рукой взялся за коричневый плед.
Мгновение спустя спину Жильдаса взорвал чудовищной силы удар, он рухнул, выронил оружие и, падая, успел увидеть, как Новаковски вскочил и скованными руками сжал запястье правой руки Жереми.
Той, что держала пистолет.
Оба упали на пол фургона и покатились, сцепившись. Жильдас стиснул кулаки. Надо встать. Он должен перевернуться.
Даже если придется ползти – все равно должен.
Надо помочь коллеге. «Зигзауэр» лежал на полу, в двух метрах от него.
Забыть о боли, о перебитой спине. Протянуть руку, еще несколько сантиметров…
Тень раздавила ему пальцы, наклонилась, подняла пистолет.
– Стреляй, мать твою! – крикнул Новаковски. – Стреляй, Валерино! Прикончи их!
Жан-Луи Валерино был единственным, кто остался стоять, держа пистолет в скованных наручниками руках.
– Стреляй, придурок! – снова заорал Новаковски.
Арестант пытался удержать Жереми. Четыре руки боролись за второй пистолет. Валерино поочередно целился в охранников, лицо было залито потом.
– Ключ от наручников. Живо. Или я сделаю, как он сказал. Клянусь вам. – Голос его дрожал.
Жильдас не ответил, изо всех сил стараясь не потерять сознание. Жереми продолжал сопротивляться, не отдавал оружие. Новаковски навалился на него всем телом.
– Пристрели его!
Валерино не выстрелил. Его трясло.
– Кретин! – заорал Новаковски и вцепился зубами в запястье Жереми, чуть ли не прокусив насквозь.
Тюремщик разжал руку. Новаковски вскочил, схватил пистолет, попятился, не глядя на Валерино.
Теперь все будет зависеть от него.
– Ключи от наручников! Даю три секунды.
Жереми сжимал запястье, пытаясь остановить кровь.
– Ты на острове! – прохрипел он. – На Морнезе. Пять километров на три. Куда ты денешься?
– Один!
Жереми перевел умоляющий взгляд на Валерино. Этот тип дал втянуть себя в преступление, когда сидеть ему оставалось два месяца. Он потеряет все. Действительно все. Новаковски его прикончит, как только сможет без него обойтись. Как внушить это идиоту? Валерино избегал его взгляда.
– Два.
Тем хуже для него.
– Отсюда до тюрьмы всего километр! – крикнул Жереми. – В ближайшие несколько минут десятки полицейских оцепят здесь все. У вас нет ни малейшего шанса…
– Три!
Жонас Новаковски выстрелил ему в ногу. Пуля пробила правое бедро, Жереми хотел что-то сказать, выругаться, что-нибудь сделать, но боль придавила его к полу.
– Ну ладно, ладно, – дребезжащим голосом откликнулся из глубины фургона Жильдас.
Полицейский протянул два ключа:
– Берите. Но мы еще встретимся.
Перепуганный Валерино рванулся к связке.
– Надо валить, Новаковски. Ты не должен был стрелять. Сейчас все сюда сбегутся.
Жонас Новаковски оставался на удивление спокойным. Побег, видимо, напомнил ему о налетах, о том, как, захлебываясь адреналином, ведешь обратный отсчет до первых сирен, мигалок и бегства с места преступления. Он протянул руки Валерино, чтобы тот его освободил.
Жереми безвольно уронил голову. Он потерял сознание.
Вроде бы.
Но рука его медленно ползла вдоль здоровой ноги. Жильдас заметил это, он знал, что Жереми всегда прячет над щиколоткой кинжал – на случай рукопашной, такое иногда случалось в тюремных коридорах. На что этот идиот рассчитывает, когда против него двое с оружием? Собрался поиграть в героя с ножиком? Лучше отпустить гадов и остаться в живых. Беглецов поймают еще до наступления темноты.
Обе пары наручников упали на пол фургона. Жан-Луи Валерино дернул Жонаса Новаковски за рукав:
– Уходим!
Новаковски попятился, развернулся вполоборота, настороженно прислушиваясь.
Пальцы Жереми сомкнулись на кинжале. Если он ранит Новаковски, Валерино ничего не сделает. Он не будет стрелять. Он сдастся. На самом деле Новаковски один. Достаточно всадить лезвие подонку между лопаток, как только он повернется спиной.
Новаковски сделал еще шаг, медленно повернул голову, втянул ноздрями воздух свободы.
Пора!
Несмотря на боль, Жереми рывком выпрямился, его рука рассекла воздух.
Слишком быстро.
Он промахнулся почти на двадцать сантиметров, нож пролетел мимо плеча преступника, со зловещим скрежетом чиркнул по закрытой двери фургона, упал на пол и крутанулся, как стрелка взбесившегося компаса.
– Игра окончена, – пробормотал Новаковски и снова направил на Жереми пистолет.
Полицейский понял, что сейчас умрет, глупо погибнет в двадцать девять лет и больше никогда не увидит Лидию, ей придется одной воспитывать полугодовалую малышку. Леа не запомнит его, он станет для нее незнакомцем с фотографии.
Дуло пистолета слегка опустилось.
Во время перевозок между Морнезе и Гранвилем Жонас Новаковски не раз перехватывал мечтательный взгляд Жереми, устремленный на паруса в океане.
Он выстрелил два раза. Первая девятимиллиметровая пуля пробила левое колено полицейского, вторая – правое. Жереми взвыл от боли, его крик наверняка слышали в цитадели.
Перед тем как потерять сознание, Жереми понял, что ноги больше никогда не будут держать его, как прежде.
Восторга скольжения по волне ему больше не испытать.
Не быть ни рыбой, ни птицей.
Он навсегда останется моллюском.
3
Возвращение на Морнезе
Среда, 16 августа 2000, 14:00
Порт Сент-Аргана, остров Морнезе
Казалось, маленький порт Сент-Аргана залит стоящим в зените августовским солнцем, но я не обманывался и оставался за молом. Знал, что стоит поднять голову – и ветер исподтишка хлестнет по лицу, а едва я выберусь из своего надежного укрытия и двинусь к причалу, проберет до костей.
Не говоря уже о температуре воды. Самое большее – восемнадцать градусов. Я поеживался при одной мысли о ней. Парусный спорт – это для психов. А заниматься им в Ла-Манше – пытка даже в середине августа. Арман, сидевший рядом со мной, думал так же. Так что мы оба прятались за молом, поглядывая на террасу ресторана при гостинице «Большой баклан» как раз напротив нас и на загорелые ноги под юбками, которые ветер с Ла-Манша задирал, будто желая заслужить прощение за то, что нас вымораживает.
– Восемьдесят! – выкрикнул Арман. – На одиннадцать часов.
– Что?
Я повернулся на одиннадцать часов. Ничего!
– Ложная тревога, – засмеялся Арман. – Ты можешь представить себе девчонку, которая будет разгуливать в порту голая по пояс?
– Всякое бывает, – не слишком убежденно ответил я.
Как бы там ни было, Арман мог не выступать. Я выигрывал в этой дурацкой игре, начатой десять дней назад, со счетом 84:79. Игра проще не бывает: первый, кто увидит девушку в монокини, получает очко! Надо было только незаметно указать направление: 85 и на 9 часов, 80 и на 11…
Я продолжал разглядывать террасу «Большого баклана» без особой надежды улучшить счет.
Проклятый ветер!
Нас было восемнадцать – восемнадцать подростков из лагеря мерзли за молом, дожидаясь, пока соизволит явиться наш тренер.
14:05.
Йойо опаздывал. Как обычно.
Три минуты спустя Йойо наконец вышел из парусной школы вместе со Стефани. При виде Стеф в красном купальнике из «Спасателей Малибу» Арман напрочь терял голову. Вот и теперь он завопил:
– Эй, Памела[1 - Имеется в виду Памела Андерсон, исполнительница одной из главных ролей в «Спасателях Малибу». – Здесь и далее примеч. перев.], скорее, тону!
Она посмотрела огорченно, вот и вся реакция. Выглядела она как чемпионка мира по кролю, и все в лагере с ума по ней сходили. Почти все. Кроме меня. Для меня она была слишком спортивной. Недостаточно женственной. Вообще-то я придирался, Стефани была обалденно хороша. Но я чувствовал себя увереннее, когда говорил остальным, что не запал на нее. Что-нибудь вроде: «Стеф? Ну не знаю… Не слишком в моем вкусе», пусть даже это никого не обманывало.
С нами на Морнезе было трое взрослых. Отец Дюваль, начальник молодежного лагеря, и два воспитателя, Стефани и Йойо. Мы со страстью обсуждали один-единственный вопрос: есть ли между ними что-нибудь? Это нас занимало вот уже десять дней. Я разделял мнение меньшинства: нет.
Йойо изобразил на своем глупом загорелом лице широкую улыбку и крикнул:
– Ну, пошли, ребятки, сегодня выбираем шкоты на правом и левом галсе.
Арман высунулся из-за мола и ляпнул:
– А тем, кто уже умеет, можно остаться в порту и клеить девчонок?
Все мы, видевшие, как Арман сражается с парусником, не смогли удержаться и заржали. Арману было пятнадцать лет, но выглядел он самое большее на двенадцать. Шорты болтались вокруг тощих волосатых ножек, тело было белым в красных пятнах. И очки, куда же без них, на большой уродливой голове. Йойо тоже беззлобно засмеялся, он хорошо относился к Арману. Подошел к этому недомерку, посмотрел на него с высоты своих метра восьмидесяти и притворно серьезным тоном заявил:
– Это мои охотничьи угодья. Если хочешь клеить девчонок в порту, спрашивай разрешения у меня.
И, довольный произведенным впечатлением, начал раздавать паруса. Арман неохотно поднялся и выдал:
– Отличный план, парни… Это означает, что все девчонки в порту еще нетронутые!
Группа захохотала, и Стефани – первая. Я видел – ей понравилось, как щенок огрызнулся на Йойо. Наш тренер по парусному спорту снова поглядел Арману в глаза:
