Я чувствую, как Кори делает в голове подсчеты. Интересно, он высчитывает свою долю или мою? Кори получит пятнадцать процентов. Это почти тридцать четыре тысячи долларов просто за то, что на этой встрече он представляет меня в качестве агента. Половина уйдет на налоги. В результате на моем счету окажется даже меньше ста тысяч. В лучшем случае пятьдесят за год.
За предыдущие романы я получала почти в два раза меньше, но этого недостаточно, чтобы убедить меня присоединиться к такой успешной серии. Разговор становится абсолютно бессмысленным, ведь я уже знаю, что откажусь. Когда Аманда достает официальный контракт, я прочищаю горло и подаю голос.
– Я очень ценю ваше предложение, – начинаю я. И смотрю прямо на Джереми, чтобы он знал, что я говорю искренне. – Правда. Но если вы собираетесь подключить кого-то, чтобы он стал новым лицом цикла, я уверена, что найдутся другие авторы, которые подойдут для этого гораздо лучше меня.
Джереми молчит, но теперь смотрит на меня с гораздо большим любопытством. Я встаю и готовлюсь уйти. Я расстроена результатом, но еще больше расстроена тем, что мой первый день за пределами квартиры оказался настоящим бедствием в столь многих смыслах. Я готова ехать домой и принять душ.
– Я бы хотел переговорить с моей клиенткой, – заявляет Кори, быстро вставая.
Аманда кивает, тоже встает и закрывает портфель.
– Мы пойдем, – говорит она. – Условия прописаны у вас в папках. У нас на примете есть еще два писателя, если вам это не подходит, поэтому постарайтесь сообщить нам окончательное решение не позднее завтрашнего вечера.
Только Джереми продолжает сидеть за столом. За все это время он не произнес ни единого слова. Аманда наклоняется вперед, чтобы пожать мне руку.
– Если возникнут вопросы, пожалуйста, обращайтесь. Буду рада помочь.
– Спасибо, – благодарю я. Аманда и Черт Баррон выходят, но Джереми продолжает смотреть на меня. Кори переводит взгляд то на него, то на меня, дожидаясь, когда Джереми выйдет. Но вместо этого Джереми подается вперед и пристально смотрит мне в глаза.
– Можно пару слов с вами наедине? – спрашивает Джереми у меня. Он бросил взгляд на Кори, но не спрашивая разрешения – скорее, предлагая тому выйти.
Кори смотрит на Джереми, растерявшись от такой наглой просьбы. Судя по тому, как Кори медленно поворачивается ко мне, прищурив глаза, он хочет, чтобы я отказала. Весь его вид говорит: «Ты только посмотри, каков наглец!»
Но он не знает, что я страстно желаю остаться наедине с Джереми. Я хочу, чтобы все ушли, особенно Кори, потому что у меня вдруг появилось к Джереми множество новых вопросов. Про его жену, почему они выбрали меня, почему она больше не в состоянии закончить книжную серию.
– Я не против, – сообщаю я Кори.
У него на лбу пульсирует вена, он пытается скрыть раздражение. Сжав челюсть, он сдается и наконец покидает конференц-зал.
Остаемся только мы с Джереми.
Опять.
Если считать лифт, мы в третий раз оказываемся наедине в замкнутом пространстве с тех пор, как столкнулись сегодня утром. Но я впервые чувствую столько нервной энергии. И уверена, что вся она исходит от меня. Джереми почему-то выглядит так же спокойно, как когда он помогал отмыться от крови прохожего меньше часа назад.
Джереми откидывается на спинку стула и проводит руками по лицу.
– Господи, – бормочет он, – встречи с издателями всегда такие чопорные?
Я смеюсь.
– Не знаю. Обычно я делаю это по электронной почте.
– Понимаю почему.
Он встает и берет бутылку воды. Возможно, дело в том, что теперь я сижу и он такой высокий, но я не помню, чтобы раньше я чувствовала себя в его присутствии такой маленькой. Теперь, когда я знаю, что он женат на Верити Кроуфорд, я смущаюсь еще сильнее, чем когда стояла перед ним в юбке и бюстгальтере.
Он продолжает возвышаться надо мной и опирается на столешницу, скрестив лодыжки.
– Вы как? У вас было не слишком много времени, чтобы прийти в себя после происшествия на переходе.
– Как и у вас.
– Я в порядке. – Опять это слово. – Уверен, у вас есть вопросы.
– Тонны, – признаю я.
– Что именно вы хотите узнать?
– Почему ваша жена не может закончить цикл?
– Она попала в автокатастрофу, – говорит он. Ответ звучит механически, словно он заставляет себя отключить эмоции.
– Простите. Я не слышала об этом. – Я ерзаю на месте, не зная, что еще сказать.
– Сначала мне не слишком понравилась идея, чтобы кто-то закончил писать книги по контракту за нее. Я надеялся, что она полностью выздоровеет. Но… – Он делает паузу. – Вот, пожалуйста.
Теперь я понимаю, почему он так себя вел. Он казался немного замкнутым и тихим, но теперь я знаю, что эта тишина – просто скорбь. Физически осязаемая скорбь. Не знаю, в чем именно причина: в том, что случилось с его женой, или в том, о чем он рассказал мне тогда в туалете – что несколько месяцев назад погибла его дочь. Но этот человек явно чувствует здесь себя не в своей тарелке, и ему приходится принимать такие тяжелые решения, какие большинству людей не встречаются на протяжении всей жизни.
– Мне очень жаль.
Он кивает, но продолжает молчать. И возвращается на свое место, отчего у меня сразу возникают вопросы, не думает ли он, что я по-прежнему обдумываю предложение. Я не хочу больше терять его время.
– Я ценю предложение, Джереми, но, честно говоря, оно для меня не слишком комфортно. Я совсем не публичный человек. Я даже не понимаю, почему издатель вашей жены обратился первым делом ко мне.
– «Открытый финал», – говорит Джереми.
Я напрягаюсь, когда он называет одну из написанных мной книг.
– Это была одна из любимых книг Верити.
– Ваша жена читала мою книгу?
– Она говорила, вы станете следующей сенсацией. Это я посоветовал вас издателю, потому что Верити считает, что у вас схожий стиль письма. Если кто-то должен продолжить цикл за Верити, то я хочу, чтобы это был человек, чьи работы она уважает…
Я качаю головой.
– Ого… Очень приятно, но… Я не могу.
Джереми молча наблюдает за мной, возможно, удивляясь, почему я не реагирую на эту возможность, как отреагировало бы большинство писателей. Он не может меня понять. В обычной ситуации я бы гордилась, но сейчас это кажется неправильным. Я чувствую, что должна быть более открытой, хотя бы потому, что сегодня утром он оказал мне любезность. Но даже не знаю, с чего начать.
Джереми подается вперед, в его глазах сверкает любопытство. Он пристально смотрит на меня, опускает кулак на стол и встает. Я предполагаю, что встреча окончена, и тоже начинаю вставать, но Джереми направляется не к двери. Он идет к стене, увешанной наградами в рамках, и я опускаюсь обратно на стул. Он рассматривает награды, повернувшись ко мне спиной. Потом проводит пальцами по одной из них, и я понимаю, что это награда его жены. Он вздыхает и снова поворачивается ко мне.
– Вы когда-нибудь слышали о людях, которых называют хрониками? – спрашивает он.
Я качаю головой.
– Думаю, Верити могла придумать этот термин. Когда умерли наши дочери, она сказала, что мы хроники. У нас хроническая предрасположенность к трагедиям. Одно ужасное происшествие следует за другим.
Несколько секунд я молча смотрю на него, осознавая услышанное. Он уже говорил, что потерял дочь, но теперь он использует множественное число.
– Дочери?
Он вздыхает. Обреченно выдыхает.
– Да. Близнецы. Мы потеряли Частин за полгода до смерти Харпер. Было… – Ему уже не удается абстрагироваться от собственных эмоций так же хорошо, как прежде. Он проводит рукой по лицу и снова садится на стул. – Некоторым семьям везет, и им никогда не приходится переживать трагедий. Но есть такие семьи, за которыми трагедии словно следуют по пятам. То, что может пойти не так, идет не так. И становится все хуже.
Я не знаю, зачем он мне это рассказывает, но мне все равно. Мне нравится слушать его голос, даже если слова печальны.
Он вращает на столе бутылку с водой, задумчиво на нее глядя. Создается впечатление, что он попросил остаться со мной наедине не для того, чтобы заставить меня передумать. Он просто хотел побыть один. Возможно, ему было невыносимо слушать подобные обсуждения его жены, и он хотел, чтобы все ушли. Это меня утешает – быть наедине со мной для него все равно, что быть одному.
А может, он всегда чувствует себя одиноко. Как наш старый сосед, который, судя по описанию, определенно был хроником.
– Я выросла в Ричмонде, – рассказываю я. – Наш сосед потерял всех трех членов своей семьи меньше чем за два года. Его сын погиб на войне. Через полгода умерла от рака жена. А потом в автокатастрофе погибла дочь.
Джереми перестает вращать бутылку и отодвигает ее от себя на несколько сантиметров.
– И что с ним теперь?
Я напрягаюсь. Но ожидала такого вопроса.
Дело в том, что этот человек не смог перенести потерю всех близких. Он совершил самоубийство через несколько месяцев после гибели дочери, но говорить об этом Джереми, который по-прежнему горюет из-за смерти собственных дочерей, было бы жестоко.
– По-прежнему живет в том же городе. Но снова женился несколько лет спустя. У него несколько приемных детей и внуков.
Что-то в выражении лица Джереми подсказывает мне, что он знает, что я лгу, но ценит это.
– Вам придется провести некоторое время в кабинете Верити, изучить ее материалы. Там хранятся черновики и заметки за много лет – а я понятия не имею, что с ними делать.
Я качаю головой. Он что, меня совсем не слушал?
– Джереми, я же сказала, я не…
– Юрист вас обманывает. Скажите агенту, чтобы запросил полмиллиона. Скажите, что будете работать без привлечения прессы, под псевдонимом, с железным соглашением о неразглашении. Так все, что вы пытаетесь скрыть, останется в тайне.
Я хочу сказать ему, что не пытаюсь скрыть ничего, кроме собственной неловкости, но прежде чем я успеваю что-либо ответить, он направляется к двери.
– Мы живем в Вермонте, – продолжает он. – После подписания контракта я дам вам адрес. Можете оставаться у нас так долго, сколько понадобится, чтобы изучить ее кабинет.
Взявшись за ручку двери, он замирает. Я открываю рот, чтобы снова возразить ему, но произношу лишь одно слово – неуверенное «хорошо».
Он задерживает на мне взгляд, словно хочет сказать что-то еще. А потом тоже говорит:
– Хорошо.
Открывает дверь и выходит в коридор, где ждет Кори. Кори проскакивает мимо него обратно в конференц-зал и закрывает за собой дверь.
Я сижу, опустив взгляд на стол, сбитая с толку происходящим. Почему мне предлагают столь внушительную сумму денег за работу, хотя я даже не уверена, что смогу ее сделать? Полмиллиона долларов? И я смогу писать под псевдонимом, без тура и публичных выступлений? Как так получилось, что я такого сказала?
– Он мне не нравится, – заявляет Кори, плюхаясь на стул. – Что он тебе сказал?
– Сказал, что они предлагают слишком мало, что я должна потребовать полмиллиона и отсутствие публичности.
Я поднимаю взгляд и вижу, что Кори задыхается от изумления. Берет мою бутылку воды и делает глоток.
– Черт.
3
Когда мне было чуть за двадцать, у меня был парень по имени Амос, который любил, когда его душили.
Из-за этого мы расстались – потому что я отказывалась его душить. Но иногда я задаюсь вопросом, что бы со мной было, если бы я удовлетворила его желание. Были бы мы сейчас женаты? Были бы у нас дети? Перешли бы мы на еще более рискованные сексуальные извращения?
Думаю, именно это тревожило меня в наших отношениях сильнее всего. Когда тебе чуть за двадцать, тебя удовлетворяет ванильный секс, и не должно возникать нужды в фетишах на столь ранней стадии отношений.
Я люблю думать об Амосе, когда меня расстраивает текущее положение дел в жизни. Глядя на розовое уведомление о выселении у Кори в руке, я напоминаю себе, что все могло быть хуже – я могла бы по-прежнему быть с Амосом.
Открываю дверь квартиры шире, позволяя Кори войти. Я не знала, что он собирается зайти, иначе я бы убедилась, что к моей двери не приклеено никаких уведомлений о выселении. Я получаю их уже третий день подряд. Я забираю его у Кори и сую в ящик.
Кори демонстрирует мне бутылку шампанского.
– Я думал, мы можем отметить новый контракт, – говорит он, протягивая мне бутылку. Я ценю, что он промолчал об уведомлении. Теперь, когда на горизонте замаячил гонорар, ситуация гнетет меня гораздо меньше. Как я протяну до того момента… Даже не знаю. Возможно, удастся наскрести денег на несколько дней в отеле.
Я всегда могу заложить остатки маминых вещей.
Кори уже снял пальто и распускает галстук. Раньше это было нашей рутиной, пока не въехала моя мама. Он приходил и начинал терять предметы своего гардероба, пока мы не оказывались под одеялом в моей кровати.
Это полностью прекратилось, когда через социальные сети я узнала, что у него было несколько свиданий с девушкой по имени Ребекка. Я прекратила наши сексуальные отношения не из ревности, а из уважения к девушке, которая о них не знала.
– Как Бекка? – спрашиваю я, открывая шкаф, чтобы достать два бокала. Рука Кори замирает на галстуке, словно он шокирован, что я в курсе его любовной жизни. – Кори, я пишу романы в жанре саспенс. Не удивляйся, что я все знаю о твоей девушке.
Я не наблюдаю за его реакцией. Открываю бутылку шампанского и наполняю два бокала. Когда я поворачиваюсь, чтобы отдать один Кори, тот уже сидит за барной стойкой. Я остаюсь с другой стороны, и мы поднимаем бокалы. Но я опускаю свой прежде, чем он успевает произнести тост. Смотрю на напиток и понимаю, что выпить мы можем только за деньги.
– Это не моя серия, – говорю я. – И не мои персонажи. А писательница, благодаря которой эти книги так успешны, больна. Пить за это как-то неправильно.
Бокал Кори все еще поднят. Он пожимает плечами, выпивает шампанское залпом и протягивает бокал мне.
– Не думай о том, как ты оказалась в игре. Сосредоточься на финишной прямой.
Я закатываю глаза и ставлю его пустой бокал в раковину.
– Ты читала хоть одну ее книгу? – спрашивает он.
Я качаю головой и включаю воду. Наверное, нужно помыть посуду. Я должна покинуть квартиру через сорок восемь часов и хотела бы забрать посуду с собой.
