“Да что ты, право же, как маленький, – Моше Коэн из банка «Леуми» улыбается по-отечески. – «Революция», ишь ты… Все машканты привязаны к индексу, а у «Леуми ха-ришон» – к долговому проценту под названием «прайм», который определяет Банк Израиля. Уровень долгового процента на ипотечную ссуду в этом банке составляет 130 % от размеров «прайма». Сегодня это 21,2 % эффективного годового возврата, но никто не может предсказать, каков будет итоговый «прайм» 1991 года. Поднимается «прайм» – повышается и размер ежемесячного возврата в «Леуми ха-ришон». Конечно, «прайм» и индекс – это разные слова, однако суть одна”.
“По процентам, по абсолютной сумме возврат в нашем банке похож на возврат с привязкой к индексу, – говорит Шуламит из “Леуми ха-ришон”. – Но программа постоянных выплат безусловно привлекательна. Через месяц после открытия новой программы трудно судить о её эффективности и выгоде. Однако что-то в этом есть. Страх перед привязкой к индексу – это не невроз и не национальный предрассудок. Это совершенно законное нежелание жить в течение 30 лет на пороховой бочке, не зная, сколько ты окажешься должен завтра”.
Кто прав? Произошла ли “революция в ипотечном деле” или мы столкнулись здесь с ещё одной рекламной упаковкой, в которую завернут всё тот же непогасимый долг квартировладельца банку? Виден ли свет в конце долгового туннеля длиною в 30 лет – длиною в жизнь? Или это лишь блестящая фольга, скрывающая глухую бетонную стену?
В споре о достоинствах новой, неприкреплённой машканты немало будет сломано копий. Экономисты, финансисты и банкиры будут спорить до хрипоты, заваливая друг друга столбцами цифр из последней балансовой сводки Банка Израиля.
А главный получатель ипотечной ссуды 1991 года – новый репатриант из СССР – по-прежнему будет давиться в очереди к столу с табличкой “Машканта”, надеясь не на абстракции вроде “абсолютного смещения эффективного банковского процента”, а на совершенно конкретную вещь: на чудо. На день прощения и забвения всех долгов.
Урок перспективы
[06.09.1991. “Время”]
Репортаж о машкантах “Всю жизнь – взаймы” вызвал сотни читательских откликов: в редакцию писали, звонили, обращались с вопросами, жаловались и присылали собственные формулы расчётов возрастания долга по ссуде. Многие русскоязычные газеты поспешили поддержать тему. Радиостанция “РЭКА” и телевизионные программы на русском языке также посвятили немало места болезненной теме. Не остались в долгу и ипотечные банки: их сотрудники поспешили опубликовать ряд разъяснительных статей, успокаивая общественность: “Подумаешь, долги растут! Зарплата всё равно растёт быстрее…” Несмотря на эти опровержения, слово “машканта” в олимовском лексиконе довольно скоро превратилось в бранное и обросло эпитетами “грабительская”, “невыносимая”.
Вопрос о машкантах был поднят в кнессете – и с тех пор не иссякает поток всё новых решений, указаний и постановлений, почти ежемесячно изменяющих условия получения машканты и её размеры.
Как бы то ни было, численность репатриантских семей, берущих машканты, после апреля 1991 года начала снижаться. Прежде всего этот процесс был связан с чехардой ипотечных реформ, обсуждавшихся с начала мая кнессетом и правительством. Однако и изменения в настроениях репатриантов, возможно, сыграли здесь свою роль. Поэтому советник правительства по жилищным вопросам, экономист Шломо Шатнер был неприятно удивлён, когда услышал, что в русскоязычных израильских средствах массовой информации ведётся кампания против получения машкант. Шломо Шатнер позвонил Натану Щаранскому и выразил своё недоумение по поводу кампании против машкант. “Возрази, – сказал Щаранский. – Переубеди репатриантов. Представь контраргументы”.
И вот в тёплый августовский вечер я отправился к господину Шатнеру, чтобы переубедиться и переубедить читателей: может быть, всё-таки стоит брать машканту, а? Возможно, стоит даже спешить, ведь квартиры в Израиле до сих пор только дорожали, а условия машканты только ухудшались.
Честно говоря, исходя из своего предшествующего опыта споров о машканте с представителями израильского истеблишмента, я не ждал большого толка от своей беседы с господином Шатнером. Обычно такие беседы протекали весьма однообразно:
– Пятьсот тысяч постановлений об аресте имущества за долги?! За один только прошлый год?! Какая чушь! В какой газете вы это вычитали?!
– Эти данные сообщил мне депутат кнессета, профессор права Чикагского университета Шимон Шитрит.
– Ах, эти политики… Не слушайте их, молодой человек, вы же ещё не разбираетесь в израильской политике!
– Эти данные заимствованы из ежегодного отчёта министерства юстиции за 1990 год.
– Отчёт-шмотчёт. Я вам так скажу, молодой человек, все будет в порядке. Так и напишите. А квартиры будут только дорожать, так что чем скорее купите – тем дешевле обойдётся.
Подобных речей ожидал я и от Шломо Шатнера. Советник правительства – сам титул предполагает причастность его носителя ко всем тем ошибкам, которые понаделало наше правительство со дня своего формирования. С другой стороны, экономист. По поступкам наших министров не скажешь, чтобы они слишком прислушивались к мнению специалистов перед тем, как принимать свои “исторические решения”.
В общем, не будем загадывать, решил я.
Шатнер оказался худым блондином за сорок, со спокойным тихим голосом и без каких-либо признаков ведомственной полноты и самоуверенности. Ковбойка, джинсы, кроссовки. Предложил кофе, закурил “Парламент” из синей пачки, поговорил по телефону с сыном.
– По профессии я советник, консультант. Даю советы. Если ко мне приходит человек и говорит: “Шломо, купить мне квартиру или нет?”, то я, конечно, не отвечаю ему прямо: покупай, не покупай. Да и задача моя не в том, чтобы решать за него. Самое важное, чтобы человек имел достаточно исходных данных для самостоятельного принятия решения. Чтобы это решение – важное в его жизни – принималось на основании трезвой оценки всех входящих компонентов и фактов, а не под влиянием слухов, суеверий и иллюзий.
Решение купить квартиру нелегко даётся даже коренным израильтянам. Но новым репатриантам такое решение принять ещё трудней. Коренной израильтянин, во-первых, знает, какова обстановка в различных районах страны, на что и где он может рассчитывать: где есть спрос на его профессию, где есть хорошее транспортное сообщение с центром страны. Кроме того, у каждого коренного израильтянина есть в стране место, где он вырос, где у него сложились привычные отношения и связи. Этими обстоятельствами в значительной степени определяется его выбор. А репатриант в этом вопросе – tabula rasa. Ему трудно судить о местных условиях, о том, где у него больше шансов найти работу, где лучше жить. Тут он должен сам разобраться, познакомиться с местными условиями. Это, так сказать, объективная реальность.
А есть ещё распространенные репатриантские иллюзии – и они как раз очень вредны, на мой взгляд. Эти иллюзии искажают процесс принятия решений в среде репатриантов. И здесь не они одни виноваты. Первая иллюзия, опасное заблуждение, – что в один прекрасный день министерство жилищного строительства будет раздавать квартиры даром. Важно знать, что такого не случится никогда. Когда только лишь появились караваны, многие репатрианты не хотели там селиться из страха, что, получив караван, они теряют место в “очереди за квартирами”. Странно повело себя и министерство строительства: Шарон заявил, что не только не потеряют место, а наоборот: кто согласится жить в караванах, будет записан в начало этой самой очереди. А очереди-то никакой и нет. Ни первым в ней, ни последним бесплатных квартир не достанется. Не будет этого. Чтобы каждой репатриантской семье подарить по квартире, с каждого израильского налогоплательщика придётся снять – в дополнение к уже существующим налогам – тысяч эдак четырнадцать шекелей. Как вы думаете, согласится кто-нибудь на это? Это, между прочим, половина среднегодовой зарплаты! Поэтому раздачи бесплатных квартир не будет. Рано или поздно квартиру придётся покупать практически всем…
– Пусть раздачи квартир не будет, но по сегодняшним вздутым ценам покупать квартиру как-то дико… Кроме того, Шарон сейчас раздал подрядчикам обязательства закупить у них десятки тысяч квартир. Куда он их потом денет? Сам будет жить? Он их будет спихивать на баланс “Амидара” или продавать – но по такой цене, чтобы репатрианты могли их купить.
– Я и не говорю, что квартиру непременно нужно покупать сейчас. Цены действительно устрашающие, за один июль выросли на 11 %. Человек, который покупает сегодня квартиру, должен иметь в виду, что в будущем стоимость его недвижимости может снизиться. Я говорю сейчас о другом – о том, что опасна принципиальная выжидательная поза, надежда на то, что в один прекрасный день квартиры будут раздавать даром. Этот день не наступит никогда.
Кроме того, не забывайте, где у Шарона строятся квартиры. В Димоне! В Кирьят-Шмоне! (презрительно:) В Йе-ру-ха-ме! Что ты там делать будешь, в Йерухаме?! На мух охотиться?! Там же работы нет совсем никакой, местные бегут. И в Тель-Авиве ты, живя в Йерухаме, особенно не поработаешь. А в центре страны Шарон никакого демпинга не устроит. Он искусственно тормозит там строительство, чтобы загнать всех на территории. Поэтому в центре страны и на подешевение особенно рассчитывать не приходится.
– То есть вы советуете покупать квартиру сейчас, по вздутым спекулятивным ценам?
– Повторяю: я не советую покупать квартиру. Ни сегодня, ни через год. Я просто хочу, чтобы люди ясно представляли себе имеющуюся у них альтернативу. Купить квартиру – трудное решение. И вообще здесь не идёт борьба хорошего с лучшим. Здесь из двух зол выбирается наименьшее.
Многим представляется, что снимать – это наименьшее зло. Но нужно выбрать правильные критерии для сравнения. Скажем, так: сколько ты платишь за подержанную квартиру, а сколько за новую. Не будем брать сумасшедшие районы – северный Тель-Авив, Рехавию в Иерусалиме, – возьмем, к примеру, Бейт-Шемеш. Там есть трёхкомнатные квартиры. Новые и подержанные. Новые стоят, скажем, 80 тысяч долларов за 60 квадратных метров, а подержанные – 55 тысяч долларов за ту же площадь. На новые при этом можно получить местную ссуду в 20 тысяч долларов, плюс льготная машканта в 31 тысячу. Итого – 51 тысяча, остальные 30 тысяч долларов – “машлима” (дополнительная машканта). Начальный возврат по ссуде составит при этом около 300 долларов, то есть 5 долларов за квадратный метр. Из них 4 доллара идёт в погашение машканты, и лишь один доллар – проценты банку. А представим себе, что вы ту же квартиру снимаете за 360 долларов (не ту же, конечно: снимают обычно подержанные квартиры). То есть за квадратный метр вы платите в месяц 6 долларов, и вся эта сумма идёт домохозяину.
Возьмем теперь подержанную квартиру, которую вы покупаете без местной ссуды. 30 тысяч долларов – льготная машканта, 30 тысяч – “машлима”. Начальный возврат – 190 долларов в месяц, то есть три с небольшим доллара за квадратный метр. Из них три доллара идёт в погашение вашей машканты. В отличие от случая, когда вы снимаете ту же квартиру и платите 6 долларов за метр, то есть за право этим метром не владеть.
– Вот тут-то я с вами и не согласен. Действительно, в первый месяц, даже в первый год возвращать машканту выгоднее, чем снимать квартиру. А лет через семь-восемь пять человек, считавших меня своим другом, отправятся за эту мою выгоду в долговую тюрьму. Цены на съёмное жильё определяются свободным рынком, потому они естественным образом привязаны к платёжеспособности съёмщика, то есть к зарплатам. Если цена средней съёмной квартиры будет равна размеру средней зарплаты – никто не сможет столько платить, и квартирный рынок умрёт. А индекс – это безликое начало. Ему безразлична моя зарплата. Как он вырос в июле на 3 %, так он в августе мог вырасти на 33 %, а то и на 333 %. Вспомните 1983–1985 годы. Вы можете гарантировать, что тогдашняя инфляция не повторится? Вы можете кому-то посоветовать принимать на себя обязательства платить неизвестно сколько? И в залог представить банку пятерых ни в чём не повинных людей?
– А кто гарантировал, что доллар за месяц так же не подскочит? Слава богу, недавние девальвации у всех на памяти…
– Это вопрос монетарной политики Банка Израиля. Девальвации проводятся однократно и резко, примерно раз в полгода, в то время как индекс растёт постепенно, раз в месяц. И за последние годы индекс опередил доллар по темпам роста на 40 %…
– Мы подходим здесь ко второй важнейшей иллюзии, распространённой среди новых репатриантов. Иллюзии, что инфляция – это смертельная опасность, которой следует стараться избежать. Индекс, доллар – это одна и та же инфляция, один и тот же процесс. Вы говорите: как можно обязаться платить привязку к индексу? А как можно не обязаться?! Вы ведь никакого кабального договора с булочной не подписывали. И всё равно каждое утро идёте и покупаете буханку хлеба. Безо всяких взаимных обязательств. По собственной свободной воле. И платите цену, то есть привязку к индексу потребительских цен. Она же инфляция – потому что изменения индекса законодательно отражаются в зарплате.
Инфляция – процесс совершенно естественный, он существует и учитывается практически везде. Вы говорите: неизвестность. Вы, насколько я понимаю, предпочитаете, чтобы размеры выплат были известны заранее. Скажем, как в “Банк леуми ха-ришон” (“Первый международный банк”). Но разницы-то нет, если вдуматься, никакой. Берёте вы ссуду под 20–25 % годовых. Весь её рост пересчитывается наперёд. То есть вы сразу начинаете платить огромные суммы. За 10 тысяч долларов ссуды вы возвращаете свыше 2 тысяч шекелей в месяц. Потом, за счёт инфляции, реальная стоимость ваших выплат снижается при постоянстве размера ежемесячного возврата. Но в принципе всё то же самое: в одном случае вы платите мало вначале и много в конце, в другом случае – много платите вначале. Сколько вы будете платить в конце – зависит от темпов инфляции. Они могут быть, кстати, ниже, чем процент, объявленный банком заранее. Та же самая неизвестность. А вдруг вас уволят, сократят, вы заболеете… Короче говоря, желание “знать заранее” – неисполнимо. Как говорили классики, трудно предвидеть. В особенности – будущее.
– Но ведь если индекс растёт быстрее зарплаты, то привязываться к нему – значит садиться на бомбу замедленного действия.
– Индекс не может опережать зарплату.
– Ну да! За первое полугодие 1991 года величина реальной заработной платы снизилась в среднем по стране на 2 %. Это значит, что рост средней зарплаты отстал на 2 % от роста индекса.
– Это связано с тем, что на рынок труда поступили десятки тысяч новых работников, получающих зарплату, близкую к минимальной (45 % от средней). С учётом этого сама средняя зарплата понизилась. Средняя по стране, заметьте, – не то чтобы отдельным работникам снизили зарплату. И этот процесс будет продолжаться, покуда все 170 тысяч работоспособных репатриантов не абсорбируются на рынке труда. Инфляция здесь ни при чём. А что касается реальной заработной платы – тут всё очень просто. Работодатель заинтересован платить работнику в соответствии с эффективностью его труда. Естественно, не больше, чем работник действительно заработал. Но и не меньше. Потому что если платить меньше – работнику будет невыгодно работать на данного работодателя, и всегда найдётся другой работодатель, который его переманит. Рост цен, то есть увеличение объёма реализованной продукции, означает, что работник принёс работодателю больший экономический эффект. А значит, работодателю выгодно поднять ему зарплату.
– Вы так говорите, Шломо, как будто в Израиле рынок труда полностью контролируется частным сектором. А вам не хуже меня известно, что крупнейшими работодателями в стране являются как раз предприятия так называемого “общественного сектора” – то есть государственные и гистадрутовские. Там нет хозяев, нет подлинной заинтересованности и царит полный социализм. Кто там будет ценить работника и поднимать ему зарплату, когда в социалистическом секторе всем плевать на производительность, качество и прибыль!
– Действительно, в общественном секторе при определении зарплаты работников не слишком озабочены реальной отдачей от их труда. Но там действует такое количество коллективных договоров, что социальные условия работников в общественном секторе даже лучше, чем в частном. Вспомните электрическую компанию – им по ошибке подняли зарплату на 8 %, а не на 6 %, как было предусмотрено договорами. А потом хотели ошибку исправить и снять 2 % лишней прибавки. Так они всему Израилю свет отключили и кислород перекрыли. Там речь не шла о том, чтобы снизить зарплату, – просто чтобы прибавка не была выше договорной… А вы говорите – общественный сектор…
– Но согласитесь, Шломо: есть категории лиц, которым просто запрещено покупать собственные квартиры. Например, работники, получающие минимальную заработную плату. Не может человек обязаться возвращать в месяц 1000 шекелей, получая 1167 шекелей.
– Не соглашусь. Представьте себе, приходит солдат из армии. Он ещё непонятно, где работает. Он вот женился и покупает квартиру, идёт в банк за ссудой. Какая разница, сколько он получает?! Главное – что он перспективен, что он может и будет работать. Его сегодняшняя зарплата – не показатель. Показатель – его потенциал. А приходит мужчина 60 лет, занимает солидное общественное положение, зарплата большая. Просит такую же ссуду. Ему уже дадут с осторожностью – мало ли кто он сегодня: завтра может отправиться на заслуженный отдых, а то и вовсе… Так что величина сегодняшней зарплаты – это не критерий.
– Раз уж мы говорим об иллюзиях, то давайте разоблачим ещё одну. Многие новые репатрианты, в том числе уже взявшие машканту, думают, что размеры помесячных выплат каким-то образом не могут превысить третью часть от заработной платы. Например, если выплата становится больше трети зарплаты, то банк пересчитывает долг, снижая возврат и расписывая выплаты на большее число лет…
– Этого не бывает и, слава богу, быть не может. В Америке в 1970-е годы сделали такой эксперимент, известный под названием “восьмого параграфа”. Это такое законодательство, согласно которому плата за квартиру не может превышать четверть от доходов. Результат получился безрадостный. Немедленно возросло число лиц, не желающих работать. Они рассуждали так: если моё пособие по безработице составит 1000 долларов, а зарплата, скажем, 2000 долларов, то с этой зарплаты я не только больше заплачу подоходного налога, но и квартплаты с меня больше возьмут – за то же самое жильё. В итоге от 2000 долларов останется, скажем, 1100. Получается, что я месяц работал за 100 долларов?! Да гори они огнём, я лучше на 100 долларов меньше заработаю, зато проживу месяц в своё удовольствие. Короче говоря, этот “восьмой параграф” оказался направлен на дискриминацию получающих много относительно получающих мало – естественно, он послужил тормозом на пути профессионального роста граждан. В Израиле, тем не менее, на этот параграф постоянно оглядываются.
– Откуда же у репатриантов подобная иллюзия?
– Просто банковские сотрудники, как правило, следят, чтобы начальный возврат не превышал четверти от зарплаты. Только начальный. Что случится дальше – зависит от зарплаты. То есть от тебя самого. Очевидно, этот момент банковские сотрудники недостаточно чётко объясняют. В принципе, они заинтересованы в существовании подобных иллюзий на первых порах…
Политэкономические выкладки советника правительства по жилищным вопросам Шломо Шатнера оказались убедительными: я готов к непредсказуемому будущему, – но только лично для себя. Обрекать пять гарантов на непредсказуемость по моей вине – это, согласитесь, не экономическое, а нравственное решение, и никакая трактовка инфляции не заставит меня такое решение принять. Покуда в Израиле действует исключительная в своем роде практика поручительства, я квартиру не покупаю, – даже если в пересчёте долларов на квадратные метры это может оказаться выгодно. Тем не менее спасибо господину Шатнеру за преподанный урок перспективы. В самом деле, многие вещи неожиданным образом преображаются при изменении нашей точки зрения на них. Даже такие бесспорные, как машканта…
Заметки у позорного столба
[04.10.1991. “Время”]
С тех пор как была опубликована статья “Урок перспективы”, прошло совсем немного времени – но этого недолгого периода хватило, чтобы в жизни автора произошли совершенно драматические изменения. Положение, в котором он сегодня пребывает, можно сравнить разве что с последними месяцами жизни Н.И. Бухарина, когда тот, превратившись внезапно из популярного лидера в главаря троцкистско-зиновьевской банды, со всех сторон слышал от недавних своих почитателей кровожадные призывы и полные презрения реплики. “Предатель! Изменник! Ты продался врагу!” – эти обвинения автору приходится теперь выслушивать чуть ли не ежедневно, всего лишь за то, что в названной статье он имел неосторожность согласиться с несколькими мыслями экономиста Шатнера. Читатели звонят, пишут возмущённые письма, высказывают негодование при личной встрече… Их можно понять, но согласиться с ними трудно.
Строго говоря, в утверждениях Шатнера – что платить за собственную квартиру экономически более оправданно, чем за съёмную, а инфляция не может служить противопоказанием для взятия ссуды на покупку жилья, ибо существует во всех странах, где есть экономика, и никого ещё не отвадила брать ипотечные ссуды, – нет ничего оригинального, что можно было бы назвать его личным открытием. То же самое расскажет вам любой чиновник в любом банке – что своя квартира лучше, чем съёмная, и что зарплата растет быстрее, чем инфляция. Отличие здесь состояло не в утверждении, а в способе изложения.
В отличие от банковских “оптимистов за зарплату”, Шатнер исходил в своих рассуждениях из трезвой оценки действительности. Сравнивая съём квартиры с покупкой, он не называл последнюю “сбывшейся мечтой” или “сном, который на Родине становится явью” (лозунги из коммерческой рекламы дорогостоящих строительных проектов). Он говорил о том, что покупка квартиры может оказаться меньшим злом, если сравнивать её со съёмом. Может оказаться, но совершенно необязательно окажется. Он не советовал покупать квартиры, не советовал брать машканты. Он советовал только одно: не идти на поводу у расхожих стереотипов и предрассудков, трезво взвешивать все привходящие обстоятельства и основывать решение на чётком понимании альтернативы. В его позиции, таким образом, интересен оказался подход, метод – бесспорно, выигрышный по сравнению и с казенным банковским оптимизмом, и с обречённым репатрианским пессимизмом. Анализ Шатнера отличался всего лишь тем, что действительность рассматривалась в упор, как она есть, без бинокля или очков – будь то розовые или чёрные. Поэтому статья моя называлась не “Урок экономики”, а “Урок перспективы”.
Тем не менее выяснилось, что многие читатели не меньше дорожат своими чёрными очками, чем банковские сотрудники – розовыми. Попытка взглянуть на экономические вопросы без надрыва, без эпитетов и причитаний, в практической, а не политической плоскости, к сожалению, оказалась многим не по нутру. И здесь мне, ренегату, остаётся лишь просить прощения у тех читателей, которых я разочаровал. А те, кому вопрос “как быть дальше” интереснее, чем плач Ярославны по поводу “беспросветного будущего”, приглашаются думать над нашими возможностями и перспективами.
Вот читательница С. из Гило пишет мне: “У меня есть знакомые, которые взяли машканту в 1980 году, и в этом году их выплаты составляют 3700 шекелей на 11-й год. Что же будет на 30-й? Выплата в 1991 году суммы в 3700 шекелей – это более чем две минимальные зарплаты (на самом деле это более чем три минимальные зарплаты. – А.Н.). По-моему, это просто немыслимо, а Вы в то же время пошли на попятную… Любой математик объяснит Вам, что выплатить машканту просто невозможно, на пятый-шестой год сумма выплат превышает минимальную зарплату в стране, на восьмой-девятый год в два раза выше минимальной зарплаты, на 12-й – в три раза выше…”
Прежде всего напоминаю: минимальная зарплата – это не постоянная величина, а переменная, равная, скажем 1221 шекелю 50 агорот, как сегодня, или 1000 шекелей, как год назад. Она постоянно меняется и пересматривается. Поэтому утверждения, что выплаты по машканте через столько-то лет превысят на столько-то минимальную зарплату, являются чисто гадательными, и никакой “математик” не может сегодня сказать определённо: сколько составит минимальная заработная плата в 2000 году и сколько составят в этом году выплаты по машканте, взятой сегодня. Но это, так сказать, методология. Интереснее другой вопрос.
Минимальная заработная плата – кто её получает? Правомерно ли утверждать, что репатрианты из алии-90 пожизненно обречены работать за “схар минимум” (минимальную зарплату)? Мне представляется, что подобное утверждение – сильнейшая натяжка. В первые годы после приезда в страну представители каждой волны алии занимали нижнюю ступеньку социальной лестницы – не только в Государстве Израиль, но и до его основания, в Палестине времён мандата. И если сегодня кто-то получает среднюю заработную плату, а кто-то – максимальную, то это те же самые люди, которые начинали с минимума. Это правило распространялось и на халуцим начала века, и на немецких евреев 1930-х, и на марокканцев 1950-х, и на советскую алию прошлых десятилетий. Тот, кто говорит, что с нами всё будет иначе, что мы не сможем “догнать” даже марокканцев, эфиопов и йеменцев, приехавших раньше нас, кто предлагает исходить из допущения, что через десять лет все мы будем получать “схар минимум”, – либо совсем в грош не ставит алию-90, либо кривит душой. Использовать заработок врача-репатрианта, подметающего сегодня улицы, в качестве отправной точки для прогнозирования его зарплаты через 10 лет – это эффектный пропагандистский трюк, но для серьёзного разговора он, увы, не годится.
И, наконец, об инфляции. Я писал в своих статьях про 5 %, покуда индекс не вырос на 8 %. В нынешних условиях рост индекса является “абсурдным с экономической точки зрения” (определение И. Модаи), а брать 80 тысяч долларов в долг с привязкой к абсурду мне не хочется. Поэтому я жду, что ипотечные банки, отчаявшись заманить меня существующими условиями, предложат более выгодные. То же относится к строительным подрядчикам: они не заработали тех денег, которые они с меня сегодня требуют. Когда они приведут цену своего товара в соответствие с его реальной стоимостью, – я с удовольствием его куплю. Не раньше.
Таковы практические рассуждения. Исходя из них, я готов уже сегодня брать ссуду на условиях, предлагаемых коммерческими банками, – например, Леуми предлагает студентам ссуду в 5000 шекелей под 16 % годовых (прайм+1 %), а на покупку машины он предлагает ссуду под 21 % годовых. Никто не заставляет Леуми давать такие условия, никто ему их не субсидирует. Ему это просто выгодно. Конечно, под 35 % ему было бы ещё выгодней, но тут уже он вынужден считаться с волей клиентов и возможностями конкурентов.
Наша задача, однако, состоит не в том, чтобы доказать окружающим трагичность собственного положения, а в том, чтобы найти выход из него. Таково моё мнение, и, высказывая его, я не “иду на попятную”, не отказываюсь от собственных слов, а всего лишь отказываюсь превращать собственные экономические наблюдения в плацдарм для политических и идеологических игр. Я хочу, чтобы улучшились условия машканты, чтобы подешевели квартиры, и совершенно не хочу, чтобы за критику машканты меня выдвигали в кнессет или звали возглавить “вооружённые отряды олимовской самообороны, нашу Хагану” (выражение, слышанное мною от оратора на митинге конфедерации “Ам Эхад”). Если за эти простые желания я заслуживаю, чтобы меня пригвоздили к позорному столбу, – горе мне. Впрочем, надеюсь, что эти мои желания разделяет большинство читателей, и это большинство добьётся своего – и от политиков на ближайших выборах, и от ипотечных банков, и от строительных подрядчиков. А любители громких фраз так и будут кричать: “Грабёж! Издевательство! Требуем прекратить геноцид алии из СССР!” Ведь выдвигать подобные лозунги всегда легче, чем учить иврит или работать…[46 - Букв. “Единый Народ” (иврит) – общественная партия, основанная в 1991 году под лозунгами защиты прав новых репатриантов.]
Так покупать или не покупать?
[январь 1992. Балаган]
Нынешняя ситуация на квартирном рынке напоминает мне картину классика русской живописи… жаль, забыл её название: после боя огромное поле усеяно уже никому не нужным оружием, трупами воинов и лошадей, над которыми кружатся стаи воронов… Сейчас это Куликово поле Израиля, на котором без дыхания лежат олим хадашим, строительные подрядчики, чиновники ипотечных банков, министры. Олимы, для которых строилось жильё, его не покупают, подрядчики, надеявшиеся на большую прибыль, его не продают, банки не дают ссуды, министры ничего не делают. Все лежат под нашим тропическим солнцем, раскинув руки, в ожидании чуда.[47 - Имеется в виду картина В.М. Васнецова “После побоища Игоря Святославича с половцами” (1880).]
Тем самым создано неравное положение. У нас есть что покупать и кроме квартир. Нам ведь зарплату платят не за то, что мы покупаем квартиры, у нас есть выбор. А вот у подрядчиков больше ничего нет, кроме этих самых квартир. То обстоятельство, что квартиры не покупаются, для них смерти подобно. Выход только один – уступить в цене. Ибо им больше надо продать, чем нам – купить. В этом можно убедиться на рынке подержанных квартир, где цены заметно упали: здесь никому не выданы государственные гарантии, что квартиры купят, здесь Шарон никому ничего не дарил, здесь нет никакой сформированной мафии, никакой монополии, каждый квартировладелец сам за себя.
…Несколько лет тому назад, когда выводили армию из Синая, в Мицпе Рамоне, где каждый пятый безработный, понастроили жилья в расчёте, что его займёт армия. Армия в Израиле умная, она не захотела селиться в этих домах. Так и стояли незаселённые, пока не подогнали бульдозеры и не сломали. Самое любопытное, что сейчас в Мицпе Рамоне вновь строят квартиры. Наверное, скоро начнут закупать и бульдозеры.[48 - Город в пустыне Негев, где в 1988 году началось строительство жилья для 3 тыс. новых репатриантов (ныне население 5 тыс. жителей).]
Ни слова о шин-гимеле
[1994]
…Перед кассой в супермаркете Нес-Ционы – очередь. Небольшая, минут на пять, но очередь. Встаю вслед за пышной дамой средних лет, наслаждаюсь мятным дыханием кондиционера, листаю биржевую сводку, соболезную вкладчикам. Внезапно ход моих мыслей перебивается окриком кассирши: “Бахурчик! Эй, бахурчик! Иди сюда!” Отрываюсь от газеты, так и не дойдя до акций “Исрамко”. Оглядываю очередь. Две дамы впереди, какой-то пенсионер с бутылкой кефира – сзади. Бахурчик – это, похоже, я: больше никто в пределах видимости под это определение не подходит. Исключая саму кассиршу, которая со всей очевидностью обращается ко мне, поскольку смотрит на меня пристально, с какой-то необъяснимой материнской теплотой во взоре. И вся очередь смотрит. И все – нежно так, участливо. С чего бы это они?[49 - “Паренек”. (иврит)]
“Иди сюда”, – повторяет кассирша. Две дамы впереди, посторонившись, пропускают меня к кассе. Я подхожу: “Ну что там у тебя? Две колы, кусок мыла, шоколадка… Девять восемьдесят”. Я покорно протягиваю кассирше мятую “голду”, но решительно ничего не понимаю. С какой вдруг стати меня пропускают без очереди? На поклонника моего пера ни кассирша, ни кто-либо из покупателей даже отдалённо не смахивают – да и с какой бы стати моим читателям меня вперёд пропускать… Может, у меня две ноги отвалились, а я не заметил? Может, я беременный, или постарел вдруг, как портрет Дориана Грея? Странное ощущение. Жванецкий, кажется, что-то писал об этом, когда тебе вдруг в автобусе место уступают. Но мне, извиняюсь, всего только двадцать восемь! И вроде бы я прилично для этого возраста сохранился (во всяком случае, когда последний раз брился, мне так показалось). В чём же дело?
– Солдатика нужно вперёд пропускать, – назидательно произносит кассирша, отдавая мне двугривенник сдачи. – Я всегда солдат пропускать стараюсь, если очередь не против!
– Да уж, конечно, конечно, пропустим, – согласно гудит очередь.
Как в плохом пропагандистском фильме о единстве армии и народа. Я смотрю на собственное отражение в витрине супермаркета – и в самом деле, форма на мне зелёная, класса “бет”, с большими дырками под мышкой (для вентиляции), с жёлтой нашивкой “ЦАХАЛ” над левым карманом рубашки, пыльные чёрные ботинки на ногах, штаны стянуты резинками, и панама на шнурке болтается за спиной. Рядовой Носик, личный номер[50 - Класс “бет” – боевая форма одежды.]4708972, “шлав бет”, сто дней. За полтора часа, проведённых в увольнении, я как-то успел совсем забыть обо всех этих деталях своей биографии, почувствовать себя нормальным человеком – штатским, свободным, без колючей проволоки вокруг, без поминутных окриков прыщавой малолетней командирши, без торжественных построений под полуденным солнцем в честь предстоящего коллективного приёма баланды, без нарядов караульной службы и дежурств по кухне… Все это снова начнётся – скоро, через два-три часа, когда я вернусь в часть, но и в недолгие мгновения свободы мне хочется чувствовать себя штатским. Стоять, например, в очереди к кассе супермаркета позади пышной дамы средних лет, листать биржевую сводку и не вспоминать о том, что у капитана на плече – три гроба, а у майора – один фалафель. Мне этот фокус с забыванием удаётся отлично. А окружающим он почему-то не удаётся совсем. Впрочем,[51 - Букв. “второй этап” (иврит) – курс службы в ЦАХАЛе для репатриантов постпризывного возраста или уже отслуживших в других армиях.] чему это я так удивлён – я же сам на гражданке всегда забирал голосующих солдат с тремпиады…
Странное всё-таки состояние – “шлав бет”. Я знаю, что, когда меня выпустят (предположительно – середина августа), я напишу об этом целый роман. Или, по крайней мере, журналистское расследование. В котором расскажу про все наши приключения и злоключения, про Ра-СаПов и МэмПэев, про кухню и интендантскую службу, про гимель и шин-гимель. Мои сослуживцы тоже об этом знают. Они каждый день ко мне подходят и говорят с надрывом и трагической уверенностью: “Нет, но ты всё-таки должен об этом написать”. Я не отказываюсь, хотя всякий раз напоминаю товарищам по оружию: все публикации об армии подлежат военной цензуре. Так что многих вещей в моих статьях не будет – ни имён, ни географических названий, ни даже намёка на рода войск и другие строго секретные подробности. Впрочем, и без этих деталей у меня уже сегодня набралось материала на полсотни неудобных вопросов к пресс-секретарю[52 - Ра-СаП (иврит, аббр.) – человек, отвечающий за техническое обеспечение отряда.][53 - МэмПэй (иврит, аббр.) – командир взвода.][54 - Здесь имеется в виду шифрованный язык, использующийся армейской рацией: на этом языке “гимель” обозначает “гизра” (отрезок местности), “шин-гимель” – “шлагбаум” или “человек, стоящий у шлагбаума”.] ЦАХАЛа. И я непременно их задам.
…А пока на мне – зелёная форма класса “бет”, с большими дырками под мышкой, с жёлтой нашивкой “ЦАХАЛ” над левым карманом рубашки, и в супермаркете кассирша пропускает меня без очереди. Впереди у меня – десять недель действительной воинской службы, и в эти десять недель я постараюсь не обращаться к армейской теме. Да поймут меня читатели, и да простят товарищи по оружию. Засим остаюсь искренне ваш, рядовой Носик, личный номер 4709872, “шлав бет”, сто дней.
Почему в Палестине до сих пор нет двух государств?
[19.02.2017. ЖЖ]
В 2015 году американский журналист Хантер Стюарт впервые приехал в Иерусалим, чтобы освещать арабо-израильский конфликт. Прибыл он с обычным багажом представлений западной прессы об израильских оккупантах, угнетающих палестинский народ, – и, конечно же, с полным набором рекомендаций о том, какие именно уступки и в какой последовательности Израилю необходимо осуществить в одностороннем порядке, чтобы завершить тот самый конфликт.
Но когда репортёр увидел ситуацию собственными глазами, провёл сотни часов в беседах с израильтянами и палестинцами, узнал биографии террористов и их жертв, что-то в этой стройной картине мира начало рушиться. Сам по себе террор перестал казаться ему таким уж естественным ответом на “ужасы оккупации”, когда он разобрался в мотивациях шахидов и источниках финансирования их подвигов, а заодно и посмотрел на ту самую “оккупацию” вблизи.
По ходу выяснилось, что уступки со стороны Израиля палестинцев на самом деле не интересуют. Никакой компромиссной формулы мирного сосуществования с евреями ни у политического руководства, ни у рядовых жителей Рамаллы и Газы в головах нет. Провозглашение собственного государства в рамках пресловутого Two-State Solution в их картине мира совершенно не является конечной целью. Если они и настаивают на этом решении, то лишь в качестве промежуточного этапа на пути к главному результату – ликвидации Государства Израиль. И “ястребы” из ХАМАСа, возглавляющие Сектор Газы, и “умеренные” правители ООП в Рамалле в этом вопросе совершенно единодушны.
Такой вывод Хантер Стюарт сделал не из брифингов МИДа Израиля, а из собственных разговоров с палестинцами в Рамалле, Наблусе, Тулькарме. Их слова подтверждали данные опросов, которым журналист прежде отказывался верить: 62 % жителей Автономии поддерживают террор как средство достижения политических целей. А цель у них, на самом деле, одна, и это вовсе не замораживание строительства поселений, не право на возвращение правнуков тех, кто в 1948 году покинул Яффо и Галилею, не снятие блокады с Газы; цель – всё та же, что провозглашена Арафатом при создании ООП: полное уничтожение Израиля.
Стоит добавить, что когда в 1964 году Лига арабских государств объявляла об учреждении Организации освобождения Палестины, никаких таких “оккупированных территорий” ещё не существовало в природе. Израиль в ту пору существовал в пресловутых границах 1948 года, зафиксированных в резолюции ГА ООН. Восточный Иерусалим, Иудея и Самария находились в ту пору под властью Иордании. Так что под “Палестиной”, подлежащей освобождению, имелись в виду не Рамалла, Наблус и Тулькарм (попавшие под контроль Израиля в ходе Шестидневной войны), а Тель-Авив, Иерусалим и Хайфа, Эйлат и Беэр-Шева. Так сказано в ст. 1–5, 11–14, 16–18, 25–27 и 29 Палестинской Хартии, где прямым текстом утверждается, что на спорной территории после “освобождения” может существовать лишь одно государство, и никаких евреев, приехавших туда или родившихся там после 1947 года, это государство на своей территории не потерпит. Кто жил там до 1947-го – может остаться, но лишь в качестве “палестинца”. Иной статус противоречил бы декларируемой задаче полного избавления Палестины от еврейского присутствия.
Хантер Стюарт признаётся, что со временем перестал понимать, о каком компромиссе Израиль может договариваться с людьми, стоящими на таких позициях.
50 лет назад Иерусалим стал нашим, окончательно и навсегда
[07.06.2017. ЖЖ]
