С учётом всего вышесказанного я намерен в ближайшее время выяснить возможность обжалования этого мудрого решения армейского руководства в БАГАЦе. Желающих присоединиться прошу написать на моё имя в редакцию.
…В гражданской жизни дела обстоят не лучше. На днях в “Суперсоле”, где я уже два года покупаю продукты, от меня потребовали подтверждение из банка, что мой чек не вернётся. Без этого чек не приняли. Когда я попытался возразить, что это новшество представляется мне не вполне законным, представитель администрации ответил, что “Суперсоль” – частная лавочка, принимает чеки по своему усмотрению. И добавил негромко, но злобно: “Ишь ты, два дня в стране, а уже права качает…”
На следующий день в газетах появились сообщения, что другая сеть – на сей раз “Шекем” – не принимает чеки от новых репатриантов. Кассиршам выдано распоряжение требовать от репатриантов подтверждение из банка либо заверенную справку с постоянного места работы. Об этом сообщил пресс-секретарь “Шекема”, мотивируя нововведение тем, что в последнее время “возвращается слишком много чеков” новых репатриантов.
Охотно допускаю, что это так и есть. Хотя у “Шекема” нет никакого законного способа достоверно выяснить, каких чеков возвращается больше – репатриантских или “местных”. При возврате чека без покрытия банк не пишет на нём, сколько времени находится в стране хозяин чековой книжки. Но представим, что “Шекем” прав. И вспомним, что до начала массовой алии из СССР в Израиле возвращалось без покрытия около 700 тысяч чеков ежегодно. Если было бы доказано, что большинство чеков без покрытия выдают люди с голубыми глазами, брюнеты, выходцы из Туниса, велосипедисты? Против них тоже приняли бы дискриминационные ограничения?!
Нельзя не отметить, что ЦАХАЛ, “Суперсоль” и “Шекем” преподнесли на этой неделе королевский подарок Юлию Кошаровскому и его движению. Дискриминация репатриантов – этот чёрт, которого так долго поминали по всем поводам, – явился пред наши очи за месяц до выборов. Конечно, если я всерьёз надумаю затевать дело против названных организаций и восстанавливать справедливость, мне и в голову не придёт параноидальная идея, что помочь мне могут только выходцы из СССР, причём непременно в кнессете. Я обращусь в ту израильскую организацию (партию, амуту, адвокатскую контору), которая зарекомендовала себя достижениями в борьбе против подобных нарушений. Например, в Сионистский Форум – пойду, а в ДА – не пойду. Совета я попрошу не у “русского” адвоката, а у знающего. Если же я решу привлечь к своей борьбе депутатов кнессета, то обращусь не к Эфраиму Гуру, который из СССР, и не к Лёве Элиаву, вообще из Москвы. Скорее уж я пойду к профессору Амнону Рубинштейну из Шинуя, ибо он свою готовность бороться с нарушениями законности доказал делом, а не громкими лозунгами или советским происхождением.
[1994. Из армейского дневника]
Из всех известных форм организации человеческого общества бардак является, наверное, самой естественной и широко распространённой.
Без креста
[10.07.1992. “Время”]
“Я – церковь без креста!” – выкрикнул лет пять назад Юрий Шевчук, солист прославленной питерской рок-группы “ДДТ”, с приторчавшего от собственной свободы советского телеэкрана. В те дни надежды и недоверия, когда кровь приливала к вискам, а на душе становилось пророчески пусто, никому не пришло бы в голову понимать эту текстовку буквально. Церковь без креста – что тут долго объяснять, всё ясно и многократно повторено под серый дождь царапин вдоль кинохроники: 70 лет воевали, а оказалось – с самими собой, этот поезд в огне, и нам не на что больше жать, этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать, эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе, она умрёт, если станет ничьей, пора вернуть эту землю себе… А Юра Шевчук – церковь без креста. Куда уж ясней.
Но вдруг в июне 1992 года на площади Франции в Иерусалиме вознёсся гигантский щит с кроваво-красным изображением храма Василия Блаженного без крестов на куполах (мешковина, белила, масло), и текстовка ДДТ стала явью. Ибо нездешнего вида декорация извещала как раз о приезде в Израиль Шевчука. Вернее, о “Неделе Москвы в Иерусалиме”, на которую собрались со всей России лица из нашего прошлого – от рафинированных абстракционистов и плечистых арт-дилеров до волосатых рокеров, вальяжных киношников с красными от темноты глазами и красного же армейского хора цвета хаки.
“Дожили”, – сказал израильтянин по имени А., оторвав глаза от щита на площади Франции, и другой израильтянин по имени А. с ним полностью согласился. Но после этого они исправно созвонились с отделом культуры муниципалитета и нарыли аккредитации на всё, что там было, – на вернисаж Штейнберга в Доме художников, на просмотр “Гардемаринов” в Синематеке, на “ДДТ” и “Алису” в Брехат ха-Султан и на фольклорный ансамбль “Русская песня”, а на Лёшу Романова из “Воскресенья” в Центре культурных евреев пошли без всякой аккредитации, осведомившись, почём поёт ночная птица, и узнав не без удивления, что вход свободный…
Левый писатель Амос Оз, кажется, первым сказал пару лет назад, что мы украли у них государство. Не в том смысле, что мы – вонючие русские, или уголовники, или проститутки, или много пьём, как можно тут иногда услышать (а можно и не услышать, если не иметь болезненно обострённый слух и не ловить подобное в воздухе). Не в том смысле, что мы припёрлись, получили льгот на миллиарды, накупили себе бытовой реактивной техники и уехали обратно, увозя национальное богатство. А просто в Государство Израиль, которое Амос Оз и его односельчане привыкли считать своим личным, понаехали социально далёкие, от которых не приходится ждать, что они подпоют “Интернационалу”, выйдут к Стене Плача махать флагами в Первомай, включатся в братоубийственную борьбу за мир или поедут с песнями в далёкую Кфар-Манду создавать киббуц по выращиванию серпов и молотов. Короче, не те люди, не наши. И в очень большом количестве.
Действительно, количество такое, что есть чего стыдиться. Четыреста, говорят, тысяч за три года. Селимся кучно, даже без направляющих указаний министерства абсорбции. Бывали вы когда-нибудь в Гило? Или в Кирьят-Йовеле, на улице Штерн, под вечер?
– Вообразите, Жорик, эти бляди сняли с меня сорок процентов мас-ахнасы![32 - НДС.]
– А вы их птором, Алла Сергеевна, птором, они таки живенько вам всё вернут…[33 - Букв. “освобождение” (иврит), безналоговый статус.]
– Как же, вернут, ироды… Последнее отберут!
Ходим в специальные магазины, куда без голубой книжечки даже поглядеть не пускают. Одной прессы на языке, недоступном Амосу Озу, пишем и читаем, по нескромным подсчётам, миллион экземпляров в неделю. Недослышанное с семи до семи по РЭКА досматриваем в девять по “Актуальности”, а после того переключаемся на Останкино и до отбоя имеем культурный досуг без “Сохен самуя” и “Зеузе”. Создаём союзы выходцев и выходок, в каждом офисе и банке имеем своего человека, и человек этот не всегда понимает про офис, в котором работает, но всегда понимает про нас. С Содружеством имеем такие живые и непосредственные связи, что можем рассказать много новенького его Превосходительству А.Е. Бовину о положении дел в представляемой им федерации. Например, почём там сегодня доллар, сколько дают и просят за квадратный метр полезной площади в Кузьминках и что нужно везти туда/оттуда в текущем квартале.[34 - “Сохен самуй” (“Агент под прикрытием”, в русскоязычной версии “Умник”) – популярный израильский сериал (1987–1990 гг.). “Зеузе” – молодежный образовательный сериал 1 и 2 каналов израильского телевидения.][35 - Бовин Александр Евгеньевич (1930–2004) – журналист, политолог, дипломат, в 1991–1997 годах – посол СССР, а затем Российской Федерации в Израиле.]
Так что, может быть, государства мы у Амоса Оза не крали, но жизнь четырёхсот тысяч в массе построена вполне экстерриториально, не хватает лишь флага, границы и КПП с таможней. Браки с аборигенами – редкость, случаются не чаще, чем на доисторической – с иностранцами. Как написано на знамени партии Моледет: “Они – там, мы – здесь, и мир Израилю!” Правда, написано не про алию, а про арабов, но принцип подмечен верно. Сегрегация бытовая, культурная, экономическая и коммунальная – колючая проволока не натянута, но звуковой барьер почти непробиваем.
В такой недвусмысленной обстановке желание единиц оказаться поверх барьеров, слинять из гетто и раствориться в местной среде чем сильнее, тем несбыточней. Один женится на киббуцнице и плодит детей, не знающих русскому языку. Другой подписывает “кеву” и годами кутается в салатное, украшая семейные торжества статным видом и флорой погон. Третий возвращается в ответе и, почернев, надолго пропадает из поля русскоязычного зрения. Четвёртый растворяется в сахарных кубах Еврейского университета и даже не оборачивается потом с высоты горы Смотрящего (Скопус, ха-Цофим) на оставленный Вавилон вдоль стен Градшалаима. И сам я им неизлечим.[36 - Статус постоянного сотрудника (также “квиют”).][37 - Букв. “хазер бе тшува” (иврит), о человеке, возвращающемся к соблюдению заповедей иудаизма.]
…Но проходит несколько световых лет в разомкнутом пространстве, и все беглецы проявляются в Центре культурных советских евреев, или на вернисаже культурных советских выкрестов проездом, или в какой-нибудь ещё тусовке ярко выраженного русскоязычного свойства. А подвижники и первопроходцы московского иврита, демонстративно углубившиеся в “Гаарец”, едва сойдя с трапа в Бен-Гурионе, сегодня либо двигают здешнюю русскоязычную прессу вперёд к рентабельности, либо, хуже того, пытаются “консолидировать общину”, из которой 5,45 % готово их для этого видеть в кнессете. Прощай, вересковый мёд ханаанского мифа. Здравствуй, не совсем шотландский король на зелёной поляне под стенами Старого Города. Наступают “Дни Москвы в Иерусалиме”, и выходим мы из-под камня, щурясь на белый свет, сколько нас там было: и старый горбатый карлик, и мальчик пятнадцати лет, и некто лысый в очках, похожий на Йоси Сарида. Это, если кто не понял, был наш групповой автопортрет. Мы, как выше сказано, дожили. До “Дней Москвы”.
Как мы пели за деньги
[1992. “Вести”]
Мы стареем, это неизбежно. Мы теряем лёгкость на подъём, спонтанность, чувство юмора; один из нас с ужасающей быстротой теряет волосы на голове. Мы всё меньше интересуемся женщинами и всё больше – хорошим обедом, желательно – за счёт заведения, кто бы им ни был. Былое презрение к деньгам постепенно сменяется бережливостью, граничащей со скопидомством: наших избранниц уже не ожидает ужин даже в дешёвой “Наргиле”. С трудом втягивая воздух в прокуренные лёгкие, безо всякого желания – по одной лишь обязанности, мы тащимся с ними, проклиная хамсин и безденежье, на прогулку по Старому Городу. Там мы отдаём последнюю дань романтике и читаем специально подготовленные для этой цели стихи:
Когда бы реки повернули к нам
последнею водой к Иерусалиму
где жили мы
полуденным палимы
то
ту
которую
до этого не знал
я звал бы анну
Анна!
и она
не проходила б мимо…[38 - Фрагмент стихотворения Д. Кудрявцева из поэтического цикла “Памяти Залива” (1991).]
Отдекламировав, мы совершаем ритуальный первый поцелуй, затем куём железо: деловито ловим таксомотор и через три минуты уже варим кофе – “ты здесь совсем один живёшь?” – в нашей центровой квартире. Редкие отказы (“ой, может, не надо… мама будет волноваться… мне сегодня нельзя…”) воспринимаются с плохо скрываемым облегчением, отчего становятся более частыми. Дверь за посетительницей закрывается, собака укладывается на коврике, честно-просительное выражение нашего лица сменяется дориан-греевской ухмылкой, и с криком: “Сколь же радостней прекрасное вне тела!” – мы валимся на скрипучий диван (вот счастье-то: можно по диагонали!) и убаюкиваем себя тринадцатым (который уж год…) уроком из “Самоучителя португальского языка”. Диалог: “Знакомство. Прогулка по городу”. Фодо, фодес, фодер.
Но если завтра в дверь постучат и на пороге встанет чёрный с пейсами человек из “Хеврат кадиша”, пришедший с деревянным сантиметром производить замеры наших форм, – нет, не пустим. Врёшь, костлявая, рано: в нас горит ещё желанье. Конечно, не то уже, которое выгоняло за полночь на Минский хайвей или втискивало в заплёванный тамбур “шестьсот весёлого” (до Калинина – стоя)… И не то, ради которого гуляли под ручку по замёрзшим лужам до рассвета, на память читая Бродского. И не то, заставлявшее пилить левое предплечье ржавым лезвием “Спутник”… Но желания умирают последними – даже позже ещё, чем надежды. И приключений на свою почти уже лысую – нет-нет, голову! – нам по-прежнему хочется.
И мы их ищем. “Дожили до седых яиц, – добродушно ворчит ветеран российской гинекологии Мария Михайловна Р., – а ума не нажили”, – глядя, как наша печальная команда, вооружённая двумя гитарами и тремя рюмками коньяку из кафе напротив, усаживается на тёплый булыжник иерусалимского арбата на исходе субботы. А что поделаешь? Компания “Эм Эн Джей Лимитед” переживает временные финансовые затруднения, некто Нимроди заплатит последние деньги не раньше десятого (если вовсе), Дёма купил себе “пежо”, и порядочный человек на его месте давно бы застрелился с такими долгами. Сегодня мы пришли просить подаяния. Пойми нас правильно, историческая родина. Твои дети хотят кушать. Крабов.
Президент компании “Эм Эн Джей Лимитед” Арсен А. Ревазов, M.D., берёт первый аккорд. Ответственный график издательства “Графор” Демьян Б. Кудрявцев (тот самый, который создал кодаковскую блядь с синими губами) подстраивается по ноте соль, тихо матерясь и тряся причёской фасона “Мцыри” (см. иллюстрации Фаворского к первоисточнику). Обхватив колени, уткнув в них лицевую часть черепа, собственный корреспондент газеты “В.” из района боевых сербско-хорватских действий готовится вступить развратным баритоном. Одолжив без спросу из соседней забегаловки столик и пластиковое канареечное кресло, экономический редактор той же газеты фарширует хлипкое тело блинчиками с шоколадом (куда что потом девается?!). У ног скульптурной группы – раскрытый чехол из-под гитары, где в живописном беспорядке разложены медные монетки для возбуждения природной еврейской щедрости прохожих. Сбоку, почти не попадая в кадр, стоит Мадонна Михайловна Ф. с младенцем на руках, младенец радостно скалится редкими зубами на граждан. На другом фланге – снисходительный прищур Марии Михайловны Р., уже процитированной выше.[39 - Doctor of Medicine.][40 - Речь идёт об Аркане Кариве (1963–2012), писателе и журналисте. В начале 1990-х годов, как собственный корреспондент газеты “Вести”, он работал в зоне боевых действий на территории бывшей Югославии.]
И вот они, братцы, запели. Бог мой, кто б мог подумать, что вместе у нас ещё более отвратительные голоса, чем по отдельности! Прохожие, впрочем, останавливались, с интересом заглядывали в чехол, подсчитывая общую сумму мелочи. Весёлая стайка сефардских школьников ликудного вида обступила нас и обещала озолотить, если споём гимн “Бейтара” (Иерусалим). Мы сообщили им, что власть в стране сменилась, и в подтверждение своих слов исполнили (довольно, кстати, складно) “Союз нерушимый”. Этого они не поняли и ушли дальше, вниз, к площади Сиона.
Позже настала очередь “Катюши”. Есть такая хорошая ивритская песня: “Ливлеву агас ве-гам тапуах, арфилим чего-то там не’ар…” Тут к нам подсели два звёздно-полосатых тинейджера в чёрных кипах и попросили разрешения услышать, как она поёт. Разрешение было дано, и янки честно дослушали до конца, наступившего, впрочем, довольно скоро, потому что третьего куплета никто из нас не вспомнил даже на идише.
– Ду ю спик англит? – осторожно спросили американцы крайнего из нас.
– Кен, ай ду! А что? – показал себя эдаким полиглотом лысый череп.
– Уэр ю бай драгз в этом городе? – спросили кипастые форины на жаргоне “Ешива юниверсити”. Сторонники Клинтона, они не интересовались морфином или ЛСД, пределом испорченности в их ешиве оказалась зелёная, сыпучая палестинская марихуана.
– Ин зе арабик сектор оф зе сити, – сказал экономический редактор.
– На площади Когана, у художников, – уточнил ответственный график.
– У Джонни в пабе “Череп”! – сказал лысый череп.
– На каждом углу, – подвёл итоги дискуссии президент компании с ограниченной ответственностью.
– У меня, – тихо вступил в разговор неизвестно откуда взявшийся очкарик Съеблом (подлинная фамилия хранится в редакции). Он бросил в гитарный чехол десять рублей одной монеткой – проездом из Москвы в Петербург, знай наших! – и, заговорщически подмигнув ансамблю, увёл американцев за угол. На прощание они успели крикнуть “спасибо!” и сыпануть нам пять шекелевых монеток на пропитание.
Анна (см. выше) действительно не прошла мимо. Она возникла из ночных огней кафе напротив – того самого, откуда мы полуспёрли столик и креслице, – подошла к нам и встала справа, улыбаясь и глядя на всех нас вместе, ни на кого в отдельности. Потом она прикурила, попрощалась, сдала смену и пошла домой ваять очередной унитаз из карской глазированной в цветочек глины. А мы продолжали петь. Так увлеклись, так увлеклись. Даже про крабов забыли.
Ночная публика струилась мимо в обе стороны. По левую руку от Арсена возник лоток с варёной кукурузой. Затем три смурных косматых курда притащили картонную коробку, набитую самопальными магнитофонными записями. Нам по этническому признаку предложили Высоцкого. Мы предпочли Поликера и гордо ничего не купили (Нимроди заплатит только десятого, Дёма в долгах за “пежо”, см. выше). Кто-то, очень быстро пробегавший мимо, бросил в гитарный чехол запечатанную пачку солёных кукурузных хлопьев “Бамба” производства компании “Осем”. Лица? благодетеля мы так и не разглядели. Скорее всего, за ним кто-то гнался.
– Конфетки, бараночки! – тряс кудряшками (они же – руно) ответственный график. – Словно лебеди-саночки…
– Спят усталые игрушки, – выводил жалобно экономический редактор. – Книжки спят.
– Yesterday love was such an easy game to play, – сетовал козлиным голосом лысый череп.
– Корчит тело России, – тревожил память поэта и между прочим солдата Михаила С. Генделева президент компании, сам почти русский офицер в изгнании с ограниченной ответственностью.
Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла любимый город (может спать спокойно – не разобравшись в синтаксисе, дописала чья-то паскудная левая рука). И мы отправились домой, где “Самоучитель португальского языка” уже распахивался нам навстречу тринадцатым уроком. Фодо, фодес, фодер… И не было с нами в эту ночь той, что всплакнула бы под душем, повторяя одними губами последнюю нашу строфу:
я
обитатель будущего дна
гляжу как зажигается одна
и гаснет
и финальная волна
проходит над
стеной Иерусалима.[41 - Финальная строфа ранее процитированного стихотворения Д. Кудрявцева “Памяти Залива” (1991).]
И слава богу, что не было.
Всю жизнь – взаймы
[19.04.1991. “Время”]
Слово “машканта” – явно арамейское по своему происхождению – большинство новых репатриантов выучивают ещё в Советском Союзе, раньше, чем “савланут” или “беседер”. О банковских ссудах на приобретение жилья подробно рассказывают информационные листки министерства абсорбции, раздаваемые в генеральном консульстве, цветные рекламные проспекты ипотечных банков и те израильтяне, которые, пользуясь растерянностью советской власти, заполонили Москву в последние годы.[42 - “Ипотека” (“ипотечная ссуда”). (иврит)Публикуемая статья о машканте открыла цикл материалов А. Носика на эту тему, написанных в 1991–1993 годах и до сих пор памятных русскоязычным репатриантам, читателям “Времени” и “Вестей”. Носик – как сказали бы сегодня, в режиме онлайн, реагируя едва ли не еженедельно на общественную дискуссию на эту тему, – поневоле выступил консультантом по банковским и жилищным вопросам для всех русскоязычных репатриантов, стоявших перед дилеммой покупки квартиры и не имевших опыта в этом деле. Экономические выкладки Носика в этих материалах были по сути своей дискуссионными, содержали отчётливую личную ноту и вызвали одно из самых бурных в русскоязычном Израиле обсуждений.][43 - “Терпение”. (иврит)][44 - Букв. “в порядке”. (иврит)]
Сама идея ссуды в сорок – а то и больше – тысяч долларов, которую государство одалживает любому новоприбывшему, звучит поначалу дико для человека, не получившего в родной гострудсберкассе за всю жизнь и одной копейки в кредит. Однако первый шок преодолевается легко, и перед репатриантом встаёт другой вопрос: взять машканту по закону можно, а вот по карману ли будет её возвращать?
– Вы журналист? Про алию пишете? – Во взгляде моего собеседника появился вызов. – А про машканту вы пишете?
– Случается. А что?
– А вы пробовали с карандашом в руках подсчитать, возможно ли эту машканту выплатить? Я вам говорю как профессор математики: выплатить её невозможно. При самых льготных условиях. Потому что индекс, к которому привязана машканта, растет быстрее вашей зарплаты – и намного быстрее. Вот посмотрите: в 1989 году индекс вырос на 20 %. Стало быть, взятые вами 100 тысяч превратились в 120. На следующий год – ещё 20 %. Вы должны уже 144 тысячи. На следующий год – уже 172 800. А ещё через год – 207 360 шекелей. Стало быть, долг ваш за четыре года удвоится. А зарплата удвоится? Как вы думаете? И ещё: надеетесь ли вы, что ваша зарплата за ближайшие шесть лет учетверится? Что за будущие восемь лет она возрастет в шесть раз? Машканта, заметьте, будет расти именно такими темпами.
– И что будет?
– Напрасно вы пропускали в школе уроки математики, молодой человек. Иначе вы бы поняли из моих расчётов, что любая машканта уже в первое десятилетие её возврата начинает превышать любую зарплату. Это при неизменной инфляции. А если инфляция подскочит, скажем, процентов до тридцати? Кстати, вам известно, какую сумму денег возвращает через 30 лет человек, который взял в 1990 году льготную олимовскую машканту в 74 тысячи шекелей?
– Это уже высшая математика…
– Ничуть. Это арифметика. Суммарный возврат составляет при нынешнем уровне инфляции около 550 тысяч шекелей. У вас нет впечатления, что жалко покупать 72 тысячи за 550 тысяч? И это, напоминаю, только льготная – а на неё, как известно, никакой квартиры сегодня не купишь. Даже в пустыне Негев. Даже в арабском квартале, извиняюсь за выражение.
– Что же вы предлагаете?
– Не брать машканту! Сам не возьму и другим не советую. Лучше уж всю жизнь на съёмной квартире.
– Но послушайте, ведь все же её берут, эту машканту! И не похоже, что все израильские квартировладельцы сидят в долговых тюрьмах…
– Ипотечные ссуды, привязанные к индексу потребительских цен, были введены не более 10 лет назад, – терпеливо объяснил мой собеседник. – И даются эти ссуды сроком на 30 лет. Так что во всём Израиле нет ни одного человека, который уже погасил бы целиком прикреплённую машканту. И во всём мире тоже нет, поскольку во всём мире не существует ссуды, прикреплённой к индексу потребительских цен. В развитых странах такие ссуды выдаются под 9–10 % годовых – и точка.
– А инфляция?
– В США, например, не более 8 % со времени прихода к власти Рейгана. Но ведь инфляция – это обесценивание денег, то есть синхронный рост цен и доходов населения. А индекс – это рост одних только цен; доходы при этом расти совершенно не обязаны. Согласитесь, что между плавным обесцениванием национальной валюты и резким обесцениванием индивидуальных доходов есть немалая разница…
Мой собеседник, в прошлом доцент кафедры вычислительной техники в одном из московских институтов, а ныне работник небольшой компьютерной фирмы, приехавший в Израиль в феврале 1989-го, машканты до сих пор не взял, продолжая снимать за 450 долларов трёхкомнатную квартиру под Тель-Авивом. Его рассуждения впервые заставили меня усомниться в привлекательности льготных ипотечных ссуд. Впоследствии такие же выкладки мне приходилось слышать неоднократно.
Разговор происходил в октябре минувшего года на пляже Холона под шум прибоя и песню Иланы Авиталь “Как хорошо, что вы приехали”. А месяц спустя израильские банки сообщили: из 150 тысяч репатриантов, прибывших из СССР до декабря 1990 года, лишь 400 человек воспользовались правом на льготную ипотечную ссуду – машканту. Видимо, мой случайный собеседник с холонского пляжа оказался не одинок в своей оценке.
С тех пор многое изменилось. Число новых репатриантов, решивших обзавестись квартирой, существенно возросло в последние месяцы. Некогда безлюдные отделы ипотечных ссуд крупных банков заполнились посетителями. У дверей кабинетов звучит русская речь. Принцип, тем не менее, остался тот, на который указывал мой холонский собеседник: размер ежемесячного возврата полученной ссуды зависит от роста индекса потребительских цен. Следовательно, даже если начальный возврат на ссуду в 74 000 шекелей составляет 207 шекелей в месяц, то через 8 лет тот же возврат будет составлять уже более 1300 шекелей. А 74 000 – это ещё далеко не та сумма, на которую можно рассчитывать купить квартиру (для сравнения: средняя квартира в Израиле стоит 189 480 шекелей: в Иерусалиме средняя стоимость – 237 737 шекелей, в Тель-Авиве – 272 281 шекель, в Хайфе – 99 478 шекелей).
Оставшаяся – не льготная – часть ипотечной ссуды выдаётся под проценты в дополнение к привязке к индексу цен. На проценты набегают ещё проценты (на иврите этот процесс называется “рибит де-рибит”) – в итоге долг по дополнительной ссуде опережает долг по основной ссуде и… Хватит о грустном!
На что рассчитывают люди, которые, несмотря на вышесказанное, всё же берут ипотечную ссуду?
Игорь, 36 лет, из Москвы, в Израиле работает электронщиком: “Конечно, её нельзя выплатить. Я и не собираюсь её выплачивать. Израиль – это страна чудес. Случится чудо, и долги мои простятся”.
Михаил и Света из Ленинграда, устроились инженерами в государственные фирмы в Иерусалиме: “Нам объясняли, что никто не требует выплачивать всю сумму целиком. Просто платишь её 30 лет, а потом она списывается. Нам так рассказывали знающие люди”.
Тамара, 25 лет, из Киева, временно не работает: “Я куплю сейчас квартиру, буду её сдавать и из этих денег выплачивать возврат в банк. А потом квартира поднимется в цене в два-три раза, я её продам, выплачу ссуду одним ударом и останусь с приличным «наваром»”.
Фёдор, 26 лет, из Ленинграда, открывает собственное издательское дело: “Я в Израиле долго не задержусь – лет шесть-семь максимум. Всё это время платить аренду мне просто накладно – дешевле купить квартиру, выплачивать возврат, а потом продать квартиру и вернуть ссуду”.
Во всех ответах – полное нежелание сесть с карандашом и посчитать собственные шансы в этой безвыигрышной лотерее. Общественный климат давит: покупай, завтра будет поздно, завтра не останется квартир, кончатся ссуды, утроятся цены. Покупай, покуда не настало завтра!
Представители банков обходительны и оптимистичны: “Ну и что же, что возврат растёт! Зарплата ведь тоже на месте не стоит! Кроме того, мы следим, чтобы начальный возврат не превышал четверти от зарплаты получателя ссуды. Это значит, что до размеров всей зарплаты выплата не дойдёт никогда! Во всяком случае, нам о таких случаях неизвестно”.
В прошлом месяце “Первый международный банк” Израиля (банк “Леуми ха-ришон”) объявил о том, что выдаёт ссуду, не прикреплённую к индексу потребительских цен. Пресса почему-то обошла это событие молчанием, да и сам банк воздержался от шумной рекламной кампании для своего нововведения: рождение новой “революционной” ссуды обошлось без лишних слов. Тем не менее, к конторке с табличкой “Машканта” в “Первом международном” не пробиться. Военнослужащие, молодые семьи с детьми, новые репатрианты, полицейские, бизнесмены и “вязаные кипы” толпятся напротив стола в иерусалимском отделении банка, за которым усталая и печальная Дорит объясняет желающим условия получения и возврата новой ссуды: “Срок выплаты составляет от[45 - Подразумеваются религиозные сионисты.]5 до 10 лет. Сумма выплаты в месяц постоянна и известна заранее. Размер ссуды – до 75 % от стоимости квартиры, – повторяет Дорит всё новым и новым посетителям. – На 5 лет возврат составляет 257 шекелей в месяц с каждых взятых 10 тысяч шекелей. На 10 лет он составляет 185 шекелей с каждых 10 тысяч. Считайте сами. Думайте сами”.
“Это упаковка, – убеждённо говорит Малахи Меир из ипотечного банка “Аданим”, группа “Мизрахи”. – Это всего лишь упаковка. На самом деле сумма возврата с привязкой к индексу или из расчёта 20 % годовых, как в банке «Леуми ха-ришон», – это практически одно и то же. Те же темпы роста. Кроме того, у них можно растянуть выплату не больше чем на 10 лет – кто же такое выдержит? Ведь средняя зарплата – около 2 400 шекелей, а у них ежемесячный возврат на 70 тысяч составляет 1 295 шекелей на 10 лет или 1 799 шекелей на 5 лет!”
Его коллега Шауль настроен не так пессимистично: “Машканта, которую предлагает сегодня «Первый международный банк», должна была неизбежно появиться на ипотечном рынке. Учитывая резко возросший спрос на жильё и машканты, кто-то должен был предложить клиентам ссуду без привязки к индексу. Этот банк оказался первым, но он недолго будет оставаться единственным. Другие банки в ближайшее время последуют за ним. Это перспективный путь, выгодный для клиентов и для банка”.
