Я поморгал и снова вгляделся в темноту. Тщетно.
Сердце ушло у меня в пятки.
– Элизабет!
Нет ответа.
Я запаниковал. Нырнул с плота и поплыл к берегу. Казалось, что я чересчур громко гребу руками. Так громко, что не слышу происходящего на берегу. Я остановился.
– Элизабет!
Ни звука. Тучи все еще закрывали луну. Может, Элизабет зашла в купальню? Или просто решила достать что-то из машины? Я открыл рот, чтобы позвать еще раз.
И тут услышал ее крик.
Я опустил голову и поплыл. Поплыл так быстро, как только мог, руки и ноги лихорадочно колотили воду. К несчастью, до мостков было слишком далеко. Я попытался хоть что-нибудь разглядеть, но луна все не показывалась.
Послышались звуки борьбы, вскрики, будто кого-то тащили силком.
Наконец я увидел причал. До него оставалось шагов двадцать, не больше. Я начал грести еще быстрее. Легкие горели, я наглотался воды, руки рывками двигали тело вперед. Вот она – лестница! Я вцепился в нее и с усилием выдернул себя из воды. После Элизабет мостки еще оставались влажными. Я вгляделся в сторону купальни и ничего не увидел.
– Элизабет!
Что-то вроде бейсбольной биты воткнулось мне в солнечное сплетение. Я разинул рот и согнулся пополам, пытаясь вздохнуть. И опять удар, теперь по затылку. В череп будто забили огромный гвоздь. Колени подломились, я упал и, ничего не соображая, схватился руками за голову, пытаясь унять боль. И тут меня ударили прямо в лицо.
Теряя сознание, я рухнул в озеро. Элизабет закричала снова – на этот раз мое имя, – но все звуки затихли, и я ушел под воду.
Глава 1
Очередная малолетка разрывает мне сердце.
Карие глаза, курчавые волосы, белозубая улыбка. Ей четырнадцать и…
– Ты беременна?
– Да, доктор Бек.
Я старался не зажмуриться. Это далеко не первая девочка, пришедшая на прием с подобной новостью. Не первая даже за сегодня. Я работаю педиатром в клинике Вашингтон-Хайтс с тех пор, как пять лет назад окончил ординатуру в находящемся поблизости Колумбийском пресвитерианском медицинском центре. Согласно программе «Медикэйд», мы помогаем нуждающемуся (читай: бедному) населению: терапия, гинекология и, конечно, педиатрия. Потому многие и считают меня добреньким благотворителем. Они ошибаются. Я люблю свою работу, и мне скучно быть педиатром в каком-нибудь богатом пригороде, общаться со спортивными мамочками и наманикюренными папочками, в общем, с людьми вроде меня.
– И что ты собираешься делать? – спросил я.
– Не я, а мы с Тереллом. Мы очень счастливы, доктор Бек.
– А сколько Тереллу лет?
– Шестнадцать.
Она взирала на меня, радостно улыбаясь. Мне опять захотелось зажмуриться.
Самое шокирующее, что бо?льшая часть подобных беременностей неслучайна. Дети хотят иметь детей, и никто не принимает это в расчет. Да, с ними говорят о контроле рождаемости, предохранении, воздержании и тому подобном. Однако у их крутых друзей уже есть дети, и к ним привлечено всеобщее внимание. «Эй, Терелл, а почему бы и нам не…»
– Он меня любит, – сообщила четырнадцатилетка.
– Ты говорила с мамой?
– Нет еще. – Она сконфузилась и сразу стала выглядеть на свои четырнадцать. – Я думала, вы поможете.
– Разумеется, – кивнул я.
Я уже давно не осуждал их. Я слушал. Впитывал. Несколько лет назад я бы прочел девочке лекцию. Тогда я свысока глядел на своих бестолковых пациентов и обрушивал на их головы горы сведений о саморазрушении и деградации. Но вот однажды, холодным манхэттенским утром, одна из них, изможденная семнадцатилетняя женщина, ожидавшая третьего ребенка от третьего отца, посмотрела мне прямо в глаза и сказала сущую правду: «Вы не знаете, как я живу».
Меня здорово встряхнула эта фраза. Я перестал разыгрывать белого миссионера и стал просто хорошим доктором. Я окружу девочку и ее ребенка всевозможной заботой и не стану объяснять маленькой дурочке, что Терелл скоро исчезнет из ее жизни, что она уже испортила себе будущее и, вероятно, родит еще парочку детей от других отцов до того, как ей исполнится двадцать.
Если думать об этом слишком много, начнешь сходить с ума.
Мы поговорили еще несколько минут. Вернее, говорила девочка, а я слушал. Моя смотровая, исполняющая также обязанности офиса, была размером с тюремную камеру (только не подумайте, что я знаю это по собственному опыту), со стенами, выкрашенными в веселенький зеленый цвет, каким красят душевые в школах. Таблица зрения (та, где вы должны называть буквы) висела напротив двери, выцветшие картинки из диснеевских мультиков – на левой стене, огромный плакат с пирамидой питания – на правой. Моя четырнадцатилетняя пациентка сидела на смотровом столе с рулоном специальной бумаги, который выдавался в ходе осмотра каждому посетителю. Непонятно почему, бумага напомнила мне обертку сэндвича из «Карнеги дели».
Радиатор жарил на полную мощность, потому что в месте, где постоянно раздеваются дети, это просто необходимо. Я был одет в рабочий «костюм»: джинсы, рубашка и яркий галстук с эмблемой благотворительного фонда «Спасение детей» и датой «1994». Я не ношу белый халат. Мне кажется, он пугает малышей.
Моя четырнадцатилетка – я никак не мог отвлечься от ее возраста – была неплохой девочкой. Смешно, но большинство из них именно такие. Я выписал направление к хорошему гинекологу, потом поговорил с ее матерью. Ничего нового или необычного. Как я уже сказал, приходится заниматься такими вещами почти что каждый день. Мы даже обнялись, перед тем как мать с дочкой вышли. За спиной девочки мы с матерью обменялись взглядами. Ко мне ежедневно приводят своих детей примерно двадцать пять женщин, – правда, к концу недели я могу на пальцах сосчитать тех, кто замужем.
Как я уже говорил, я никого не осуждаю. Я лишь наблюдатель.
Проводив посетителей, я взял медицинскую карту беременной и просмотрел несколько страниц. Я вел девочку с тех пор, как был еще ординатором, а ей исполнилось всего-навсего восемь. Она взрослела у меня на глазах. Я попытался вспомнить, как шесть лет назад выглядела моя пациентка, и понял, что девочка мало изменилась. Наконец-то можно зажмуриться и изо всех сил потереть глаза.
И тут истошно заорал Гомер Симпсон: «Почта! Почта пришла! О-о-о-о!»
Пришлось открыть глаза и повернуться к монитору. Гомера Симпсона – одного из героев мультика «Симпсоны» – кто-то встроил в систему оповещения компьютерной почты, а я и не возражал. Мне даже нравилось.
Только собрался проверить входящие, заквакал интерком, и Ванда, секретарь, неуверенно проговорила:
– Вас… кхм… вас… просит… Шона.
Я понял ее смятение, поблагодарил и нажал мигающую кнопку.
– Привет, солнышко.
– Не надо любезностей, – отозвались на том конце трубки. – Я уже иду.
Я поднялся и прошел по коридору к приемной, куда с улицы входила Шона. Она вошла в маленькое помещение так, будто делала нам одолжение. Шона – топ-модель, все знают ее по имени, так же как Шер или, скажем, Наоми. При росте шесть футов один дюйм она весит сто девяносто фунтов и выглядит, как вы и сами догадались, головокружительно. Все в приемной, повернув голову в ее сторону, невольно подтвердили этот эпитет.
Шона даже не подумала остановиться около секретаря, а секретарю и в голову не пришло ее окликнуть. Кивнув в сторону входной двери, она заявила:
– Ланч. Немедленно.
– Я же говорил, что буду занят.
– Надень пальто, там холодно.
– Слушай, у меня все нормально. В конце концов, годовщина только завтра.
– Столик заказан.
Я заколебался, и Шона это почувствовала.
– Пойдем, Бек! Будет весело. Совсем как в старые добрые времена в колледже. Помнишь, когда мы с тобой кадрили цыпочек?..
– Я никогда не кадрил цыпочек.
– Хорошо, я кадрила без тебя. Надевай пальто и идем.
Я сдался и пошел одеваться. Около моего кабинета одна из мамаш хитро улыбнулась мне и шепнула:
– В жизни она даже лучше, чем на экране.
– Точно, – согласился я.
– А вы с ней… – Мамашка сложила ладони вместе.
– Нет, у нее уже есть кое-кто.
– Правда? И кто же?
– Моя сестра.
* * *
Мы сидели в облезлом китайском ресторанчике. Официант-китаец, как оказалось, понимал только по-испански. Шона, одетая в безупречный синий костюм, нахмурилась:
– Это что, мясо Мушу[1 - Мушу – дракончик, герой мультфильма «Мулан», снятого на студии У. Диснея. – Здесь и далее примеч. перев.] в черепашьем панцире?
– А ты попробуй, – посоветовал я.
Мы познакомились в первый день учебы в колледже. При составлении списков куда-то пропала буква «а», и вместо Шоны появился Шон. В итоге нас поселили в одну комнату в общежитии. Мы сначала хотели сообщить об ошибке в администрацию, но разговорились и неожиданно почувствовали растущую симпатию. Шона поставила мне пиво, и через час мы решили оставить все как есть. А то еще неизвестно, каких придурков могут к нам подселить.
Я поступил в Амхерст, знаменитый частный колледж в Западном Массачусетсе. И если есть на свете место, где собирается больше маменькиных сынков, чем там, то я его не знаю. Элизабет, наша школьная звезда, выбрала Йель. Конечно, мы могли поступить куда-то вместе, однако, обсудив все «за» и «против», решили, что надо вести себя по-взрослому и серьезно проверить наши отношения. Вы спрашиваете, что из этого вышло? Мы дико скучали друг без друга, разлука лишь укрепила чувства, придав им налет романтического страдания.
Слащаво, я знаю.
– Посидишь сегодня с Марком? – спросила Шона с набитым ртом.
Марк был моим пятилетним племянником. Незадолго до окончания института Шона начала встречаться с Линдой. Семь лет назад они поженились, продуктом этой так называемой любви и стал Марк. Ну конечно, не без помощи искусственного осеменения. Линда выносила ребенка, а Шона усыновила. Будучи несколько старомодными, они надеялись, что сын вырастет настоящим мужчиной, и я был призван олицетворять мужское влияние.
Короче, если вспомнить, что творится на работе, моя жизнь явно напоминает шоу «Семейка Осборн».
– Без проблем, – отозвался я. – Как раз хотел посмотреть новый диснеевский мультик.
– Ой, он замечательный! Не хуже «Покахонтас».
– Вот и отлично. А куда вы собрались, если не секрет?
– Очередное дурацкое мероприятие. Теперь лесбиянки в моде, и наша общественная жизнь стала чересчур бурной. Порой я даже жалею о временах, когда приходилось прятаться по туалетам.
Я заказал себе пиво. Не надо бы… а, ну ладно, одно – не страшно. Шона последовала моему примеру.
– Итак, ты расплевался с этой, как ее там…
– Бренди.
– Точно. Классное имечко! У нее, случайно, нет сестренки по имени Виски?
– Мы всего лишь пару раз встретились.
– Я рада, она мне совсем не нравилась – ни рожи ни кожи. У меня для тебя есть кое-кто получше.
– Нет, спасибо.
– У нее потрясная фигура!
– Перестань сватать мне своих подружек, Шона. Пожалуйста.
– Объясни – почему?
– Помнишь ту, последнюю?
– Кассандру?
– Ее.
– И что с ней не так?
– Все так, кроме одной маленькой проблемы, – она лесбиянка.
– О господи. Бек, ты просто шовинист какой-то!
Зазвонил мобильник Шоны. Она откинулась в кресле и, разговаривая, изучала мое лицо. Затем, рявкнув что-то резкое, отключилась.
– Мне пора бежать, – вздохнула она.
Я махнул официанту.
