Дмитрий Емец "Месть валькирий"

– Ты уронил мне в маршрутном такси на колени мороженое. Стал вытирать и налил в туфлю пива... Я тебя чуть не убила. Все ржали как чокнутые. Но, в общем, ты своего достиг: я обратила на тебя внимание, – с нежностью сказала Мила.

– А пиво-то откуда взялось? – не понял Эдя.

– Представления не имею. Это у тебя нужно спросить. В первый раз в жизни я видела оболтуса, у которого в одной руке пиво, а в другой мороженое!

Эдя округлился от гордости. Кто еще мог познакомиться так оригинально?

– А... ну да... Правда, чаще вместо мороженого я покупаю крабовые палочки, – поделился ОН.

– Чтобы крошить их в транспорте девушкам на колени? – ревниво спросила его невеста.

– Нет. В основном чтобы их есть. Мила слегка удивилась.

– А у нас они служат для опытов.

– В смысле?

– Эти крабовые палочки – ценная вещь. Их любят использовать в школах магии для опытов по оживлению. Третий или четвертый курс. Обычно при оживлении обнаруживается, что это там не крабы, а мелкая рыбешка, крахмал и яйца, – сказала Мила.

– Э-э-э... – пробурчал Эдя. – Слушай, а тогда, ну когда я облил тебя пивом, ты что, сразу поняла, что у нас будет роман?

Русоволосая наследница Евы вздохнула.

– Почти сразу, к сожалению. Я умею читать судьбу по рисунку радужки зрачка. Она гораздо надежнее ладони. Едва заглянув в твои глаза, я поняла, что влипла. И угораздило же меня оказаться в мире лопухоидов именно в этот день.

– Почему к сожалению-то? – не понял Хаврон. Мила посмотрела на него любящим терпеливым взглядом. Таким взглядом обычно смотрят мамочки, рассуждающие: «Хоть и сопливый, и нос в зеленке, а мой».

– Начнем с того, что ты совсем не в моем вкусе. Посмотри на себя в зеркало: небритый субъект в дурацкой пляжной майке, – сказала она.

– Спасибо за моральную поддержку. Это как раз го, что я давно мечтал услышать, – кланяясь, поблагодарил Эдя.

– Клоун! Паяц.' Недаром моя бабушка говорит, что ты из этих... ну которые, когда их на лопату сажа-' ешь, ручки и ножки расставляют». – фыркнула Мила.

– А она случайно не в колумбарии работает? – сумрачно поинтересовался Эдя.

Девушка заверила его, что он ошибается. Бабушка вообще не работает. Однако о ней лучше не говорить. Так будет гораздо спокойнее.

– Мне дует. Мы так и будем в коридоре стоять? – спросила она.

Эдя отодвинулся. Девушка прошла в комнату и затравленно огляделась. Под ноги ей метнулся египетский чемодан Зозо. Пестрые в цветочек обои лохматили взгляд. Из-под кровати круглым пыльным глазом смотрела штанга. Стулья и стол были завалены вещами – дикими бедными вещами, которые никогда не знали, что такое шкаф. Из решетки батареи одиноко торчал закушенный ботинок Забытый ошейник Депресняка болтался на люстре. Иногда Эде приходила фантазия поотрабатывать удары ногами, и ему нужна была высокая звякающая цель.

– Ты здесь впервые? – спросил Эдя.

Мила кивнула, скользя взглядом по дивану, покрытому чешуей старых журналов.

– Да.

– Так, значит, меня украли не отсюда?

– Нет. Но теперь я понимаю, почему ты не рвался меня сюда приглашать, – сказала она.

– Хм... Не обращай внимания на беспорядок У меня в доме ремонт. Меняю дизайн на более прогрессивный. Здесь будут стены в стиле «техно», прозрачные перегородки из бронестекла, медные панели и круглые люки, как у речных буксиров, – небрежно сказал Хаврон.

Он давно не заморачивался по поводу истины.

Истина вещь относительная, особенно в вещах таких зыбких, как человеческий быт.

– А этот питательный крем забыли штукатуры? – насмешливо спросила Мила, кивая на заваленный косметикой столик Зозо.

– Это вещи моей сестры. У нее серьезное психическое расстройство. Она боится темноты и одиночества, и мне пришлось поселить ее у себя. Другое дело, что это затянулось почти на тридцать J лет, – пояснил Эдя, для которого врать было естественно, как дышать.

– А у сестры есть сын? – спросила Мила с внезапным интересом. Ресницы ее заметно дрогнули, когда взгляд скользнул по кровати Мефодия.

– Да. Милый мальчуган. Дома не живет. И вообще непонятно где живет. И именно по этой причине я люблю его вдвойне, – заметил Эдя.

Уютно устроившись в единственном кресле, Мила по-кошачьи подтянула под себя ноги и вдруг поманила к себе Эдю. Хаврон наклонился, зажмурившись в сладком предвкушении поцелуя. Но – увы!

Мила схватила его руками за уши, притянула и несильно куснула в шею.

– Эй! Ты чего? – завопил Хаврон, вырываясь. Разумеется, он знал, что над мотивами женских поступков лучше не задумываться, ибо в этом случае они кажутся совсем бессмысленными, однако все равно был потрясен.

– Прости, дорогой... Дурная наследственность! Это у меня от дедушки... Но ты не бойся. Я никогда не довожу укус до конца, – застенчиво улыбаясь, сказала Мила и с видом добродетельной домохозяйки сняла с майки Хаврона еще одну, на этот раз несуществующую ниточку.

– А зачем тогда было это делать? – подозрительно сказал Хаврон, потирая шею. Крови не было, однако бедная артерия пульсировала в неясной тревоге.

– Ерунда... Старое вампирское приветствие. Люди пожимают друг другу руки, а вампиры обмениваются ритуальными укусами. Все очень мягко и деликатно, – объяснила ему невеста. Эдя только вздохнул.

– Теперь я понимаю, почему женщины на вечеринках делают вид, что целуются, хотя на самом деле клюют губами воздух. Это тоже такой вампирский анахронизм, – сказал он.

– Ну уж не знаю. Я вампирша только на четверть. Это даже в документах не указывается. По документам я белый маг. Тебя это не смущает, милый?

– Смущает, – сказал Эдя. – Твоя родня. Если честно, то знакомиться с твоими родственничками мне совсем расхотелось. Мила погладила его по руке.

– Да, я знаю... Честно говоря, они тоже не восторге. Когда я сказала им, что мне сделал предложение лопухоид, пришлось вызывать наряд циклопов. Иначе они бы тебя прикончили. Особенно бесился старший братец... Он никак не может простить лопухоидам, что его обезглавили в Лионе за людоедство. На шее остался омерзительный шрам. На самом деле никакой он не людоед. Просто он оживлял покойников и отправлял их грабить банки.

– С-совсем озверели: казнить за такие м-мелочи! – заикаясь, сказал Эдя.

– Вот и мой брат тоже так считает. Хочешь, устрою встречу, чтобы ты сам ему все сказал? Ему будет приятно.

– Не надо. Не факт, что это будет приятно мне. А раз так, то лучше не экспериментировать, – заикнулся Эдя.

Мила вскочила с ногами на кресло и, оказавшись вровень с лицом Хаврона, потерлась носом его нос. Эдя провалился в пуховую перину блаженства.

– Ты прав, – промурлыкала невеста. – На твоем месте я бы тоже боялась узнать, что будет скоро. Очень скоро.

Эде стало не по себе.

Глава третья.

ЗОВЫВ ШРОНЕБ ЛОПЧНО

Ты повзрослела. И поумнела. И погрустнела.

Обычная лестница из трех ступенек.

    Фраза из ненаписанного письма

– С меня обед. Пошли куда-нибудь сходим! – сказал Матвей после тяжелейшей из тренировок, когда у Ирки в запястьях поселилась мертвящая тяжесть. С правой руки еще понятно, но зачем метать левой, когда пальцы сводит судорога?

– Не пойду, – проговорила Ирка. – Я хочу упасть и уснуть. Больше ничего.

– Я знаю, что ты устала... Но тело – тот еще союзник. Оно мечтает только есть и спать, а попутно поскорее ослабеть, состариться и сдохнуть. Не думаю, что надо слишком уж спешить навстречу его Желаниям, – безжалостно сказал Багров.

Ирка вздохнула. Она была вконец измотана. Измотана даже для того, чтобы выслушивать умные и правильные вещи.

Ну ладно еще физические тренировки или десятикилометровый забег по пересеченной местности, когда выматываешься настолько, что сам не понимаешь, то ли ты бежишь навстречу деревьям, то ли они прыгают прямо на тебя невесть откуда. Намного больше Ирка ненавидела то, что Багров называл «душедробилкой».

Внешне это было просто. Багров, слегка уставший, вальяжный, сидел на бревне или стоял, привалившись спиной к дереву. Изредка большим и указательным пальцами он пощипывал себя за переносицу, близко ко лбу, как человек, у которого немного болит голова. Была у него такая привычка. Когда он поднимал руку, на запястье поблескивал браслет. Тот самый, что, делая его удачливым, раздвигал несчастья, повисавшие над ним дамокловым мечом.

– Готова? – спрашивал он спокойно.

– Да, – отвечала Ирка, стараясь, чтобы в голосе прозвучала уверенность, которой не было в мыслях.

Багров, прекрасно ощущавший зазор между реальным и мнимым, улыбался краем рта и подавал знак. Ирка раз за разом начинала отрабатывать какое-либо движение. Ну, скажем, наносила копьем серию быстрых уколов, которую завершала решительным и мощным выпадом.

Матвей неотрывно смотрел на нее. Через какое-то время Ирка, до того спокойно наносившая уколы, начинала испытывать тревогу. То ей мерещилось, что за ее спиной кто-то стоит. Она резко оборачивалась, но зачерпывала взглядом лишь пустоту. То чудилось, что тело охвачено огнем, – и лишь продолжая наносить копьем уколы, она убеждалась, что это иллюзия. То охватывала уверенность, что Бабаня некогда поломала ей позвоночник специально, с дальновидной целью, и надо немедленно пойти и заколоть ее, и что тогда, возможно, родители оживут. Да-да, оживут, потому что они и не умерли вовсе, а превращены мерзкой ведьмой в цветок и в фарфоровую фигурку собаки в спальне. Ирка, счастливая шизофреническим своим знанием, начинала уже идти в осененное надеждой никуда и останавливалась, лишь наткнувшись на насмешливый взгляд Багрова. Матвей успокаивал ее, приказывал взять себя в руки и... принимался за пытку снова.

Иногда бывало хуже – переставало хватать воздуха. Она начинала задыхаться. Хотелось упасть на колени и умереть, тихо и безмолвно, а надо было раз за разом продолжать наносить эти проклятые уколы. Самое простое движение становилось бессмысленным, тяжелым и нелепым, и нередко бывало, что Ирка роняла копье и без сил сползала на землю. И вновь вставала, слыша смех Багрова.

– Ничего не поделаешь, валькирия! Возможно, я жесток, но это излюбленный способ атаки темных магов и стражей. Если противник силен, они не нападают открыто и предпочитают измотать его. Истомить невыполнимыми желаниями, растревожить надеждами, разогреть искушениями до состояния расплавленного металла и затем резко бросить в холод отчаяния и депрессии. Поверь, самые стойкие души лопаются тогда как стекло.

– И что же делать? – спрашивала Ирка, ощущая полную бесперспективность борьбы с собой.

– А ничего! Просто закусить губу и идти вперед. Прошибать стены лбом, оторвать безысходности мягкие лапки и засунуть их в черное хавало отчаяния. Видеть цель и ничего, кроме цели, – отвечал Матвей.

Так было уже десять месяцев подряд, изо дня в день, непрерывные испытания духа и тела. Выходные отсутствовали. Багров вслед за своим учителем Мировудом любил повторять, что у сердца отпуска нет, а раз так, то надо брать с него пример.

Как бы там ни было, а тяжелые тренировки шли Ирке на пользу. Порой она с удовольствием ощущала, что многое уже получается и, пожалуй, тому, кто встретится с нею в бою, придется несладко.

– А с драконом я могла бы справиться? – спросила она однажды после особенно удачного броска, когда ей с завязанными глазами удалось поразить копьем монету, которую Багров подбросил в небо в сотне метров от нее.

Багров оценивающе посмотрел на нее. Причем, как показалось Ирке, оценивал он не столько ее физическое состояние, сколько не сошла ли она с ума.

– Очень сомнительно, – сказал он.

– Даже если я стану хорошим воином?

В глазах у Багрова мелькнула озорная чертинка.

– Драконы по определению питаются хорошими воинами. От плохих у них изжога.

– А есть у меня шанс когда-нибудь нарваться на дракона?

Матвей пожал плечами.

– Не исключено, хотя последнее время для боевых операций они редко используются. В лопухоидный же мир драконов давно не берут. Берегут хрупкую психику зверушек. Автобусы и всякая прочая механическая нежить плохо влияют на пищеварение... А теперь за работу! Солнце еще высоко, до вампиров еще далеко.

Кроме «душедробилки», превращений и приевшегося метания копья существовали многочисленные упражнения ума вроде интуитивного разгадывания рун или перстневой магии. Порой Ирка зубрила и магические заклинания. Зачем – непонятно. Матвей утверждал, что у валькирии они не сработают, однако Ирка не могла остановиться. Как патологическая отличница, они пожирала знания в любых количествах и без хлеба. Бабаня, помнится, шутила, что окажись Ирка на необитаемом острове, из книг имея лишь телефонный справочник, она от нечего делать принялась бы заучивать телефоны наизусть.

«Образование – это то, от чего всю жизнь уворачиваешься, но что в результате все равно налипает», – думала временами Ирка.

Но вернемся к текущей минуте. Хотя Ирке и не хотелось никуда идти, Багров настойчиво приглашал ее обедать.

– Задобрить хочешь? – поинтересовалась Ирка.

– Да нет. Просто накормить. И самому перекусить.

– А деньги у тебя есть?

Багров даже не попытался ради приличия сунуть руку в карман.

– Деньги? Какой уважающий себя маг станет носить с собой деньги? Я же не светлый страж из Эдема, с детства контуженный хорошими манерами.

– И как мы выкрутимся? Пойдем по следам Эссиорха? Будем выискивать неудачливые котлеты, которые уже свалились с вилки, но еще не пола, где их поджидают коварные микробусы? – спросила Ирка, знавшая об этом от самого хранителя.

– Неудачливые котлеты оставим Эссиорху. Я придумал кое-что получше! – сказал Матвей.

– Опять расплатишься заклинанием «отвяум отменяум»? Или заставишь официанта отсчитывать тебе сдачу с конфетного фантика? – поинтересовалась Ирка, вспоминая их последнее посещение общепита.

– Он сам нарвался. Никто не просил его интересоваться, где наша мамочка и кем мы друг другу приходимся. Я всего лишь поставил его на место, – сухо ответил Багров.

Лицо его стало холодным и неприятным, как в день, когда он едва не устроил несчастному официанту сердечный приступ и, с трудом остановленный Иркой, все же отыгрался в финале, заставив бегать по всему залу за сдачей с фантика.

Сегодня у Багрова явно был другой план. Он решительно вел Ирку по лабиринту переулков.

– Куда мы идем? – спросила Ирка.

– На северо-восток, – лаконично ответил Багров.

– Хм... И долго еще?

– Двенадцать воплей светлого мага, который попал себе молотком по ногтю, – охотно пояснил Матвей.