Главная новость была, что к нам поднимается свежий взвод.
Почувствовал чужую руку на плече, открыл глаза: отец.
– Внизу, у немцев, звуки моторов. Видимо, подкрепление прибыло. Вставайте, лейтенант.
Расстегиваю спальник и выбираюсь из него.
– Извини, вчера постеснялся спросить: мама моя где? С сорок первого писем не получаю.
– Шесть лет назад похоронили, а сейчас она под Ленинградом служит, воюет. Заряжающим зенитного орудия.
– На Ленфронте? Мы же только что оттуда! Я возле дома был, он разбомблен. Думал, что…
– Нет, все в порядке.
– Облачность стоит ниже нас, все скрывает. Могут незаметно подойти.
– Там россыпь каменная, тихо не смогут. Только по дороге, а я там пару ловушек поставил из минометных мин.
Тихонько переговариваясь, мы подошли к костру, у которого стоял горячий чайник. Я сделал себе кофе из сухпая, а он налил себе чая. Кофе он никогда не пил. Он был самым опытным из всех, вторую войну тащит.
– Теперь мы удержимся. Плюс два пулемета и две снайперки, это как раз то, чего не хватало. А почему ты никого не оставил у закладки?
– Я ее отсюда взорву, по радио.
– У… Удобно. Пойду, подниму всех и сменю Валеру.
Атака началась в 9.30. На этот раз немцы начали без артподготовки, но их поддерживало три бронетранспортера, бивших из пулеметов. Но открытый пулемет против снайпера не играет. Вано и я быстро их подавили. Немцы опять залегли и огрызались огнем. Но не отходили, что-то готовили. Скорее всего, пошли в обход справа, теперь поджидают удара сверху вниз. Но мы с Матвеичем и там поставили несколько растяжек. А с моего места плато хорошо просматривается и пристреляно. Так и есть! Вон они. Выходят на плато. Три тройки. Спешат, видимо, подзадержались на подъеме. Тявкнула 50-миллиметровая мина-ловушка. Отлично! Четверо свалились, теперь мой выход! Их ведь отстегнуть надо! Успеваю выстрелить 4 раза. Двое начали отползать обратно. Остальные лежат. Атаки сверху не будет. Переношу огонь вниз. «Эдельвейсы» еще немного полежали и тоже начали отходить. Ближе к двенадцати часам мы увидели поднимающийся взвод.
Прибывшее подкрепление ничего, кроме шума, из себя не представляет. Один «максим», два «дегтяря», автоматов нет, только винтовки. Ни одной снайперки. И очень горластый лейтенант Кравцов. А горы шума не любят. Через пятнадцать минут я не выдержал и подошел к нему.
– Лейтенант, если вы хотите сообщить противнику всю диспозицию, то удобнее и быстрее спуститься вниз и нарисовать. Что вы разорались на весь перевал, кому и куда? Что, считаете противника еще глупее себя? Так не бывает. Нас слушают, а ветер в ту сторону! Заткнитесь и постройте взвод.
После построения я подозвал командиров отделений и показал им общий план позиции. Раздал каждому план секторов обстрела для их отделений.
– Всем все понятно?
– Да, товарищ командир.
– Быстро и тихо занять позиции. Проверить на месте расположение каждого стрелка. По исполнению – доложить.
Взвод рассыпался по склону, зазвучали удары МСЛ по камням, начали создавать ячейки. А мы с Кравцовым отошли к костру.
– Давно взводом командуешь?
– Третью неделю. Я студент-нефтяник из Баку. В Тбилиси закончил курсы командиров.
– Понятно. Попей чайку. Что так долго поднимались?
– Две лошади расковались, захромали, пришлось перевьючивать.
– Эти вещи проверяются перед маршем. Иначе провалите марш. Будете находиться на правом фланге, помогать сержанту Найтову. Командовать будет он. У него опыта побольше, а вы пока поучитесь у него. Без обид?
– Конечно! Я в бою еще не был.
– Вот и славненько.
Подоспели они вовремя. К немцам подошли танки. Четыре штуки, «тройки». Я прошелся вдоль линии обороны, кое-кого передвинул с учетом возможного артобстрела, прикрыв их валунами и объяснив, как действовать и когда выдвигаться на основную позицию. Большинство людей готовилось принимать свой первый в жизни бой. Подносчики разносили противотанковые гранаты и бутылки КС. Зная историю боев за перевалы, я всерьез рассчитывал ослабить давление на действительно танкоопасных направлениях, где лишь мужество наших бойцов позволило предотвратить прорыв немцев через них. Здесь, на Клухоре, их танки заведомо не могли спуститься вниз. Дорога разрушена, и с 1916 года не использовалась. Притягивая сюда силы 49-го горнострелкового корпуса немцев, мы бы решили в первую очередь проблему прорывов на других участках. Вслед за взводом Кравцова подошли радисты, и у нас появилась связь с полком и дивизией. Полковник Евстигнеев, командир девятой ГСД, вышел на связь и запросил обстановку. В ответной радиограмме мы дали ее, состояние дороги и сообщили, что считаем это направление не танкоопасным. Тем не менее противник совершает ошибку, накапливая именно здесь танковые силы. Постараемся связать их боем, но имеем мало противотанковых средств, взрывчатки, мин и другого саперного обеспечения. Через полчаса пришел ответ: «Штаб фронта приказал имеющимися средствами полностью блокировать дорогу. Возможности выделить дополнительные средства не имеем». Тем временем облачность поднялась, позиции противника стали видны как на ладони. Матвеев, который вел наблюдение, отметил уход трех групп противника: две пошли обходить нас справа, одна – слева. А альпинистов у меня – четыре человека. Пришлось ослабить фронт, но перебросить четыре человека держать плато слева и пять человек на Клухор-баши. Через час с Клухор-баши началась стрельба. Связи с группой не было, но через полчаса огонь прекратился. Немцы, поняв, что их план провалился, атаковали нас в лоб. Когда танки вошли в сектор, я подорвал карниз. Два танка засыпало, один остался перед обвалом, еще один за ним. Танк не стрелял, башня была повернута в сторону. Из него выскочило несколько человек, которых срезали выстрелами. Пять бойцов и я рванулись к нему. Несколько крупных камней попало по башне, наводчика убило самопроизвольно выстрелившим орудием. Его труп лежал внутри с разбитым лицом. Я сел в танк на место механика и погнал его по тропе к нам. К сожалению, башня соскочила с погона, и использовать танк не было возможности. Тем не менее это здорово воодушевило бойцов.
После завала характер боев изменился. Немцы создали наблюдательный пункт на горе Чотча и оттуда корректировали огонь гаубичной батареи. Оставив небольшой заслон, немцы прекратили атаки, но методично обстреливали перевал и минировали подступы к своим позициям. Всякий интерес к нему они потеряли. Из штаба полка пришел приказ группе альпинистов спуститься с перевала. Я пошел с ними.
Глава II
Штаб полка находился в Южном приюте, топать довольно далеко, но одну из лошадей выдавали непосредственно группе, поэтому снаряжение завьючили на нее. Ее вел в поводу Валерий, который лишь изредка останавливался, чтобы скрутить очередную самокрутку. Часам к девяти вечера, уже в темноте, дошли до приюта. Майор Гришин уставился на меня как баран на новые ворота. Я попросил вызвать начальника Особого отдела. Вошел немолодой капитан с характерными чертами местного жителя Кавказа: либо адыг, либо ларец. Ему я предъявил свое удостоверение личности, но не в присутствии всех, а у него в палатке. Он долго вчитывался в документ, но ничего не понял.
– У вас здесь ошибка на ошибке сидит и ошибкой погоняет! – проворчал он.
– Вы не могли бы сообщить об этих ошибках начальнику Особого отдела фронта, минуя непосредственное руководство. Или отвезти меня к нему.
Он сидел и несколько минут думал. Взялся за трубку, снял ее и положил обратно.
– Давайте, мы пройдем к нашим вещам, я вам еще кое-что покажу.
С этим он согласился. При свете моего фонарика я показал ему ПК и СВД и год выпуска оружия. Тут до него дошло!
– Что ж вы все тут бросили, немедленно несите это ко мне! Давайте я вам помогу.
Совсем другой разговор. Спустя некоторое время мы, уже вшестером, но на лошадях, двинулись вниз в Сухум. По дороге нам навстречу попалась машина, которая затормозила возле нас. Из нее выскочил лейтенант в фуражке с малиновым околышем. О чем-то пошептался с капитаном. После этого тот отвел отца в сторону и начал шептаться с ним. После этого Валера забрал всех коней и поехал с ними обратно – «шахматисту», как его называли в группе из-за разряда по шахматам, не повезло. Всех посадили в кузов, меня в кабину. По дороге лейтенант ни о чем не разговаривал. Я клевал носом и лишь время от времени поглядывал на дорогу. Наконец правый поворот с видом на море, КПП, лейтенант предъявил документы, нас пропустили без проверки. Привезли в школу на улице Фрунзе. Там находился Особый отдел 46-й армии. Начался самый обыкновенный допрос, который длился несколько дней и ночей. На вопросы, не связанные с моим пребыванием на подчиненной армии территории, я отвечать отказался. Только о том, что я делал эти пять дней на Клухоре. Это могли подтвердить люди, участвовавшие в боях. О происхождении «вещественных доказательств», чем стало мое оружие и снаряжение, я отвечать отказался. Только потребовал передать в Москву с пометкой «воздух» информацию об этом. Из воспоминаний наших генералов, мне было известно, что такие сообщения шли только к НЕМУ. То, что я знаю этот «государственный секрет», окончательно испортило мои отношения со следователем, и он попытался меня ударить, наивный индеец. Оказался прижатым к собственному столу, с рукой, взятой на болевой.
– Дурак, у тебя был шанс, ты его использовать не захотел! Если со мной что-нибудь произойдет, Лаврентий Павлович из тебя колбасу сделает!
– Я нэ ем колбасу из человэчины! Что здесь происходит! Отпустите его!
Я отпустил майора, встал и представился:
– Лейтенант Найтов, войска Специального Назначения ГРУ Генштаба Вооруженных Сил СССР.
– Садитэс, лэйтенант! Увэсти! – сказал он, показав пальцем на следователя.
В дверь вошли два высоких лейтенанта, один протянул руку к майору. Тот расстегнул кобуру и передал пистолет лейтенанту. Все трое вышли. Берия обошел стол, поднял мое дело и вытащил из конверта все документы. Внимательно просмотрел их. Особенно его заинтересовал партбилет. Он долго рассматривал его под косым светом. Нажал на кнопку звонка. Вошел один из лейтенантов.
– Принэсите вэщественные доказатэлства.
Когда их внесли, он осмотрел оружие и снаряжение, номера, пощупал материал, покрутил в руках радиостанцию, плоскую коробочку японского кассетника.
– Унэсите в мою машину и усилтэ охрану. – После этого он повернулся ко мне и мягко сказал: – Убэдительно. Давайтэ знакомиться. Я – нарком внутрэнних дэл Бэрия, Лаврэнтий Павлович. Кажэтся, вы хотели имэнно мнэ рассказат, как это все оказалось в этом кабинэте.
– Так точно, товарищ маршал.
– Я нэ маршал, ви ошибаетесь. Но это не важно. Начните по порядку.
Он внимательно выслушал меня. Его круглое лицо не выказывало никаких эмоций. Несколько раз он поправлял пенсне.
– С этим понятно. А какие боевые задачи вы выполняли в Афганистане?
– В основном, нашей задачей была разведка баз противника, привязка их координат, скрытая установка радиолокационных отражателей и приводов с целью наводки на эти базы фронтовой и армейской авиации. Советский контингент уже полгода находится в этом районе по просьбе правительства этой страны.
– Понятно. Война?
– Да, гражданская война при активной помощи Китая, Пакистана и немного Америки. Но последнее время помощь со стороны американцев значительно возросла. Америка провозгласила это. Пытается нам сорвать проведение первых Олимпийских игр в Москве.
Тут Берия сделал движение, характерное для выключения какого-нибудь прибора.
– У вас на документах нэт ни одного упоминания о товарище Сталинэ. Он проиграл эту войну?
– Товарищ маршал, включите магнитофон. И повторите этот вопрос. Мне кажется, что это важно.
Он усмехнулся, открыл ящик стола, и было слышно, что он включил магнитофон. Он повторил вопрос.
– Нет, товарищ маршал, товарищ Сталин выиграл эту войну! Она закончилась девятого мая сорок пятого года безоговорочной капитуляцией Германии. Но после его смерти власть перешла к Хрущеву, который приказал расстрелять маршала Берию и обвинил товарища Сталина в узурпации власти, создании культа личности и массовых репрессиях. Тело Сталина было вынесено из Мавзолея на Красной площади. Вас, товарищ маршал, расстреляли по приговору Специального судебного присутствия Верховного суда СССР 23 декабря 1953 года. В день вынесения приговора, вы были расстреляны лично генералом П. Ф. Батицким. Место, где вы похоронены, никому не известно.
– А почему вы все время называете меня маршалом? Я – Генеральный комиссар госбезопасности.
– Ваше последнее воинское звание: маршал Советского Союза.
Он спросил, хорошо ли я знаю историю этой войны, и, получив утвердительный ответ, начал расспрашивать меня о текущих событиях. Часа через четыре я попросил его принести из машины мою аптечку, так как несколько суток не спал и могу что-то напутать.
– А там что?
– Стимулятор. Подстегивает и не дает уснуть.
– Нет, это слишком ценное средство! Не стоит его так расходовать. Нам проще дать вам отдохнуть. И вообще, имея такие сведения, лейтенант, вы вели себя неосторожно. Вас бы уже убили, если бы не приехал я.
Я улыбнулся и слегка отрицательно покачал головой.
– Я – военный диверсант первого класса с 1974 года. Мне надоел этот бессмысленный допрос, и я решил уходить. Совать мне руку несколько опасно, все равно что сунуть её в мешок с кобрами.
– Но вы же только начали, а я и мои люди вошли в кабинет. Вы бы не успели!
– Товарищ маршал, вы очень правильно построили первую фразу: сразу представились. Иначе… – Я поднял из-за стола левую руку и разжал кулак.
– Что это? – спросил он, разглядывая маленькую трубочку.
– Подарок из Никарагуа. Заряжена иглой кактуса с ядом тропической лягушки. Вызывает мгновенный паралич всех мышц. Ваше тело перекрыло бы сектор обстрела вашим лейтенантам. И у них не было бы ни одного шанса. Ствол майора был в ноль-двух секундах от меня. И я только выгляжу безоружным и беззащитным. У меня сейчас шесть единиц метательного холодного оружия и американский бронежилет, держащий пистолетную пулю. Я бы ушел, забрав снаряжение и документы.
– Вот стервец! Приятно разговаривать с профессионалом! Сейчас на аэродром и срочно летим в Тбилиси, в штаб фронта. Эти сведения надо немедленно передать на фронты и в Ставку.
Поспать мне действительно дали. Но перед этим я попросил генерального комиссара отдать мне хотя бы «стечкина».
– Я без оружия чувствую себя голым.
Он несколько секунд подумал.
– Такой устроит? – спросил он, передавая мне кобур-маузер номер один. – Знаешь? Пользоваться умеешь?
– С детства. Оружие моего деда.
– А он где?
– Погиб под Ошем, в тридцать третьем. У него был такой маузер, хранился у нас дома.
– А твой пистолет надо передать нашим конструкторам. Интересная модель.
В штабе Южного фронта мы встретились с маршалом Буденным. Что меня поразило, так это то, что Берия извинился перед ним за критику в его адрес.
– Семен Михайлович, я вчера вспылил, сами понимаете, когда три дня минируешь и взрываешь нефтевышки под Грозным, причем это приказ Верховного, а порядка на фронте маловато, то поневоле взбесишься. Продолжайте исполнять свои обязанности. Тут от противника вышел наш разведчик. Познакомьтесь с тем, что он видел у немцев. Давайте карту.
Я сидел, поднимал карту, а двое маршалов тихонько переругивались между собой. Когда я сказал: «Готово!» – оба уткнулись в нее.
– Где группа Клейста?
– Вот здесь. Они планируют нащупать перевал, где можно форсировать Большой Кавказский хребет.
– А группа Гота?
– Здесь, у Нальчика. Попытаются захватить вот эту переправу: двести четыре танка, триста орудий и пехота. Начнут одиннадцатого августа.
– Разведка! Тебе цены нет! – сказал усатый маршал и вытер лицо двумя руками. – Лаврентий Палыч! Не беспокойся! Встретим. И Хозяину скажи.
– Все, лейтенант. Времени больше нет. Летим дальше!
Опять Ли-2, или как они тут называются. Сваленные чехлы под заваленными сиденьями. Берия сидит у самой кабины и контролирует летчиков и пространство вокруг самолета. Несмотря на шесть истребителей прикрытия, видно, что он расслабиться не может. Нет. Встал и пошел ко мне, когда увидел, что я проснулся.
– Как тебе Семен Михайлович? – Было отчетливо слышно «тебе»!
– Нормально, Лаврентий Павлович. Он владеет ситуацией. А вообще, никогда себе не представлял, что буду докладывать непосредственно ему.
Берия заулыбался.
– Тридцать третий год… В том году погиб один из комиссаров ОГПУ, фамилию не помню… Василий Николаевич, точно. Северо-Восточное Туркестанское управление. Он? – спросил Берия.
